Марк Гроссман - Годы в огне
Преследуя белых, постоянно кидавшихся в контратаки, 235-й Невельский полк завязал бои в Есаульской и опрокинул казаков.
1-я и 2-я бригады Павлова также выходили на подступы к Челябе.
Еще на западном берегу Миасса в Харлуши прискакали комиссар дивизии Андрей Кучкин и комбриг-3 Григорий Хаханьян. Найдя командира волжцев Вострецова, они быстро ушли в штабную избу. Все краскомы смертельно устали — не смежали глаз сутками — однако были весело возбуждены и уверены в победе.
Хаханьян с улыбкой посматривал на своих товарищей.
Оба они — и Кучкин, и Вострецов — были уральские кузнецы, дети одной реки, ибо Андрей Павлович много робил у горнов Белорецкого завода. Оба сильно любили песню «Мы кузнецы, и дух наш молод», оба, когда случалась нужда, сами ковали своих коней. Однажды комиссар, войдя в только что освобожденную станицу, исчез из вида, чем немало напугал свой штаб. Оказалось, он заглянул в сельскую кузницу и более часа ковал зубья для бороны.
Однако теперь было не до воспоминаний, и краскомы перешли к делу. Волжцы, как знали все, шли на острие наступления и от них многое зависело ныне.
— А что скажешь, Степан Сергеевич, — спрашивал Вострецова Хаханьян, — коли нам завтра лихо атаковать Челябинск? А то ведь известно — стояньем города не возьмешь.
— Ну, ежели лихо, так я согласный, — усмехался рябоватый, обросший щетиной комполка. — Храбрость бойца бережет. — И добавлял, усмехаясь: — Ты же знаешь: стоячая вода гнить станет.
Дело было, конечно, не в лихости и не в одном желании вырваться вперед.
Приказ начдива требовал взять город двадцать пятого июля, но Хаханьян и Вострецов заметили то, что обязаны были заметить храбрые, много повоевавшие полководцы. Противник, вяло отбиваясь арьергардами, не столько отходил под ударами, сколько уходил от них. Разведка донесла: в полосе наступления бригады — лишь слабые заслоны неприятеля.
Можно было предположить, что беспрерывное отступление измотало белую армию, надломило ее дух. Да и потери Колчака составляли многие тысячи штыков.
Однако краскомы не имели права поддаваться столь соблазнительным мыслям и настойчиво спрашивали друг друга, где может быть устроена западня.
Армейская и, главным образом, агентурная разведка полагали, что Колчак сжимает ударные кулаки севернее и южнее Челябинска: концентрация войск замечена у озер Урефты, Агашкуль и Синеглазово. Все указывало на то, что генералы Каппель, Войцеховский, Волков и Косьмин попытаются задавить Тухачевского в петле.
— Вот для чего нас впускают в Челябинск, — пряча карту в планшет, заключил Хаханьян. — Что ты думаешь об этом, Степан?
Глубоко посаженные глаза Вострецова стали совсем как щелки.
— Я лучше Колчака знаю Челябинск, — отозвался он несколько странно. — Адмирал творит одну глупость за другой, и как тут не наломать ему шею за промахи.
— Что ты имеешь в виду?
— Я немало кузнечил в Челябе, комбриг. Ежели мы войдем в город, нас не выковырять оттуда. Рабочие не отдадут его больше казаре. Они лучше все лягут костьми. Я знаю, комбриг. — Он помолчал. — И главное. Надо сломать планы белых и ворваться в город как можно скорее. Тогда Колчак не успеет наладить свой капкан.
Краскомы уже дотолковались обо всех возможных деталях утреннего наступления, когда в избу, пошатываясь от усталости, ввалился почерневший Кузьма Важенин.
— Братцы, — сказал матрос, опускаясь кулем на скамейку, — дайте поесть и табаку тоже. А я вам за то — директиву начдива № 0104: Павлов перегруппировал части и начинает прямой бой за Челябинск.
Редактора дивизионки щедро накормили отбитым у белых харчем, взяли у него оперативный приказ, с которым, впрочем, уже были знакомы по проводам.
Невзирая на измотанность, Кузьма весь светился и ежился от нетерпения, и все понимали матроса, наконец-то добравшегося до родного города, где, говорят, уцелела у него маманя, а еще, может, есть зазноба, — молодой, как-никак, тоже догадаться можно!
— Слышь, комбриг, — тиранил Важенин Хаханьяна, — ты мне одно, главное, скажи: какой из наших полков первый в Челябинск ворвется? Хочу тот полк личным своим присутствием осчастливить!
Кузьма пытался за шуткой спрятать свое душевное волнение, громадное, праздничное, тревожное нетерпение души, освещенное близостью завтрашнего счастья.
— Какой первый полк, спрашиваешь? — косился на матроса Григорий Давидович, принимая шутку и шуткой же отвечая Важенину. — Могу сказать совершенно точно: 243-й Петроградский или 242-й Волжский. Спроси: почему?
— Почему?
— А потому, дорогой друг, что питерцами совсем недавно командовал наш любезный Степан Сергеевич, а волжцами он управляет теперь.
— Так и будет, — посулил Вострецов и подмигнул Важенину. — Иди ко мне в 242-й, не прогадаешь!
— Считай: ты меня сосватал, Степан!
Однако из «сватовства» ничего не вышло. Двадцать третьего июля, когда волжцы изготовились к прыжку через Миасс, комиссар 27-й дивизии внезапно вызвал к себе Важенина.
К немалому удивлению балтийца, в штадиве его принял совсем незнакомый военный. Оказалось, Кучкина назначили чрезвычайным уполномоченным в Белорецкий горнозаводской округ, и Андрея Павловича заменил этот плотный молодой человек.
— Давай знакомиться, — сказал он Кузьме и первый протянул руку. — Бисярин Василий Григорьевич. Рожден в Златоусте двадцать шесть лет назад. Хватит?
— Хватит.
— Тогда садись. Дело есть.
Он окинул быстрым взглядом матроса, спросил:
— С Балтики? Питерец?
— Верно знаешь.
— А родом из Челябы? Паровозы водил?
— И это так. Помощник машиниста.
— Пулям, слыхал, не кланяешься?
— Кланяюсь.
— Ну и ладно. Чего нам раньше времени помирать? Вот и к делу дошли. Отправишься в 241-й Крестьянский полк. Там комбата убили. Пуль не боялся, лихая душа! — Вздохнул. — Примешь батальон. А там поглядим, может, и вернем еще в газету.
И стал рассказывать Важенину о крестьянцах, которые, вместе с волжцами и петроградцами, украшают 3-ю бригаду прославленной 27-й дивизии. Часть в свое время сформировали из бедняков Симбирской губернии и гомельских партизан. Златоустовец Бисярин с особым воодушевлением поведал Важенину о громадных ее успехах в Златоустовской операции. Пробиваясь к перевалам, крестьянцы пятого июля напали на окопы белого полка с тыла, наголову разбили его, взяв триста пленных, четыреста пятьдесят винтовок и шесть пулеметов.
Из слов Бисярина выходило, что 241-й Крестьянский — это ловкач и хитрец, предпочитающий маневр любому другому виду боя.
Еще, говорил комиссар, у него железная воля, каковая в немалой степени проистекает от спокойствия и рассудительности командира Ивана Даниловича Гусева.
Бисярин покопался в своем планшете, достал какую-то бумагу и торжественно прочитал ее вслух. Это была сводка 27-й дивизии, отправленная два дня назад в политотдел армии. В ней значилась резолюция крестьянцев, единодушно вынесенная на митинге:
«Заявляем всему миру, что только через наши трупы банда угнетателей крестьян и рабочих всего мира может захватить Великое красное знамя труда, и на натиск буржуазии всех стран мы теснее сплотим наши ряды и будем биться с проклятой сворой империалистов не на жизнь, а на смерть».
Бисярин утверждал, что главные подвиги Крестьянский полк несомненно совершит в Челябинской битве, — «это уж поверь мне!».
Комиссар запалил трубку, предложил табак собеседнику и спросил:
— Ну, доволен?
Кузьма неопределенно пожал плечами. Сказать правду, он сначала сильно тяготился газетными обязанностями и стремился освободиться от них. Но сейчас вдруг понял, что незаметно для себя привык к газете, даже вроде бы полюбил ее. Работа дивизионного журналиста давала ему возможность шагать по главным дорогам войны.
И еще одно заботило Кузьму. За десять суток, что минули с того славного дня, когда взяли Златоуст, Важенин побывал чуть не во всех полках дивизии и собрал великое множество фактов о красных героях, военных и даже гражданских. Не бог весть какой знаток войны, он тем не менее отчетливо видел, как по Уралу катится неудержимый красный ураган, как мечутся меж капканов белые волки и громадная туча поражения закрывает их небо.
Совсем худо чувствовал себя Колчак близ железных уральских заводов, где красных не только ждали, но и всеми силами помогали их приходу. Один за другим поднимались на врага Ашинский, Миньярский, Симский, Усть-Катавский, Кусинский и все остальные заводы горных округов.
Газеты — и красные, и белые — писали о восстаниях рабочих, партизанских отрядах, о взрывах мостов на Самаро-Златоустовской железной дороге.
Вгрызались в глотку отступающим в Соляном ключе и Широком логу симские отряды рабочих, партизаны Таганая и Троицка.
