Руслан Киреев - До свидания, Светополь!: Повести

— А Сергея Бабкина?.. На конезаводе работал. Не помнишь? — мечтательно спрашивала Валентина Потаповна.

Вероника напряжённо смотрела на сестру ввалившимися глазами.

— Бабкина? Рябой такой?

— Да какой рябой! На маёвке знамя нёс. Ну что ты, Варвара!

Это означало, что Валентина Потаповна сердится. Потому и Варвара, забытое, выброшенное вон имя, которым некогда припечатали её сестру не слишком образованные родители и которого даже в паспорте не осталось. Кабы не ехидная Валентина, кто бы вообще знал о нем!

— А–а, Бабкина, — без особого, впрочем, энтузиазма произносила моя бабушка и гут же, не желая ни в чем уступить сестре, вытаскивала на свет божий теперь уже своё воспоминание. — А Лера? Лера‑то лысая?

Мечтательное выражение медленно сползало с лица Валентины Потаповны.

— Какая лысая Лера? — спрашивала она изменившимся голосом.

— Ну, Лера, Лера! — возбуждая себя, радовалась Вероника Потаповна. — Лысая Лера. Орехи на углу грызла.

Валентина Потаповна долго глядела на сестру.

— О господи! Какую чушь ты несёшь!

Оскорблённая Вероника Потаповна принималась нервно разглаживать морщинистой рукой скатерть. Её и без того тонкие губы поджимались.

— Никакая не чушь. Весь Калинов знал лысую Леру. Её в больнице постригли. А вот твой Бабов… Или Бабкин…

Но Валентина Потаповна уже не слушала. Мечтательное выражение вновь заволакивало маленькое лицо.

— Хоть бы одним глазком взглянуть! — вздыхала она.

Сколько раз слышал я от неё эти слова! Вдвоём вышагивали мы через город в какую‑нибудь окраинную школу, куда требовалось доставить из гороно пакет с сургучными печатями, и говорили, говорили… Я верил в важность служебной миссии тёти Вали, верил, несмотря на дискредитацию, которой подвергала бабушка работу курьера («На побегушках!»). Хорошее было времечко… Каких только проблем не касались мы в нашем долгом пути, ну и, конечно, города Калинова тоже. «Хоть одним глазком взглянуть!» Много лет прошло, время подхватило и далеко унесло моих стариков, прежде чем их мечта счастливо осуществилась. Вчетвером отправились из южного города Светополя через всю страну, и было им тогда триста лет — вместе.

Она‑то и была четвертой. По сноровке и силе, которые так необходимы в путешествии, Александра Сергеевна не уступала иному мужчине. Надо было видеть, как орудует она топором и ножовкой, молотком и малярной кистью, а также кистью маховой. Последнее я наблюдал сам: Александра Сергеевна не раз белила у нас квартиру.

Ежегодная побелка всегда была событием чрезвычайным. Для меня, как и для всех детей, праздником, для бабушки — тяжелым трудом. Кроме буфета, огромного и черного, довоенного, с резными дверцами, и громоздкого шкафа, во двор вытаскивалось все. Ставились друг на дружку стулья, развешивались матрасы и ватное одеяло с разноцветными латками, на столе вырастала гора хозяйственных мелочей.

Я чувствовал себя именинником. В шесть утра, когда все мальчишки ещё спали, со скромным видом триумфатора расхаживал по двору. По–утреннему прокашливаясь, в уборную тянулись соседи. «Побелка?» — спрашивали. «Да так», — отвечал я небрежно. А тем временем Александра Сергеевна, низко повязав косынку, готовила в чане известь.

Жила она на нашей улице в соседнем дворе, с двумя сыновьями и большеглазой дочерью Улей, Ульяной, Уленькой, любовью моей и надеждой. Мы и поныне с ней в добрых отношениях, а наши дети дружат. Но об Уле особый рассказ.

Муж Александры Сергеевны тоже погиб на фронте, а младший из её сыновей был всего на год старше меня. В день побелки он запросто являлся не только в наш двор, но и в нашу квартиру, где орудовала кистью его мать. Засунув руки в карманы брюк, разгуливал по пустой и такой просторной вдруг комнате. Разумеется, друг друга мы игнорировали.

Валентина Потаповна и Дмитрий Филиппович сами белили квартиру и делали это, как я теперь понимаю, не хуже Александры Сергеевны. Бабушка фыркала. Могут ли родная сестра и её муж, которые к тому же живут под боком, равняться мастерством с посторонним человеком! Поистине нет пророка в родном отечестве…

Иногда, впрочем, Вероника Потаповна пользовалась услугами зятя, но то была работа совсем уж черная. Например, заделать дырку в полу, наколоть дров или слепить из ржавых кроватных сеток забор палисадника. Дмитрий Филиппович выполнял все неспешно и старательно. Закончив, бережно складывал свой примитивный инструмент, проверял, не забыл ли чего, затем минуту-другую любовался работой.

Вероника Потаповна была тут как тут.

— Спасибо, Димушка! — и пыталась сунуть в карман ему деньги, но Дмитрий Филиппович живо поворачивался всем корпусом. Глаза его хитро блестели. — Димушка! — уже волнуясь, говорила Вероника Потаповна. — Я обижусь.

Дмитрий Филиппович, хотя и был выше её на две головы, смотрел на неё исподлобья и сбоку, улыбался и молчал. Он знал, что возьмёт деньги, и она знала, что возьмёт, только не сразу.

— Ну пожалуйста! Я не скажу Вале, — быстро обещала она, и ассигнация неведомо как оказывалась у него в кармане.

С укором глядел он на свояченицу. Снова проверял работу, только ещё тщательней и придирчивей, снова поправлял что‑то, снова внимательно осматривался вокруг — не оставил ли чего? Нелегко, ох как нелегко было унести ему из нашего скудного дома честно заработанную трёшницу!

Разумеется, в тот же день Вероника Потаповна под благовидным предлогом информировала сестру о своей щедрости.

— Димушка сделал все, ну а я… Ты уж не ругай его, — доверительно просила она.

— Что такое? — всполашивалась Валентина Потаповна.

— Не ругай, не надо… Работал ведь человек! А мне какая разница, кому платить!

Маленькое лицо каменело, сурово поджимались губы. Не приведи господь Дмитрию Филипповичу, оторвавшись от своих голубей, войти в эту минуту в комнату! Сполна выдавала ему Валентина Потаповна — в ярости её язычок не знал пощады.

Дмитрий Филиппович не оправдывался. Неприкаянно стоял посреди комнаты с беретом в руке, высокий и сутулый, блестел глазами, дурашливо поводя ими туда-сюда. Сердобольная Вероника Потаповна честно пыталась заступиться за него, и тогда ей перепадало тоже.

— А ты, ты чего! Сама же дала, а теперь упрекаешь!

У бабушки округлялись глаза.

— Я упрекаю? Я?

— Ты! А то нет, что ли?

— Я? Я упрекаю?

— Упрекаешь! — забыв о муже, который знал, что в таких случаях лучше помалкивать, настаивала на своём Валентина Потаповна.

Бабушка оглядывалась, ища свидетелей.

— Я? Я упрекаю? Да я хоть бы слово сказала! Вот ребёнок подтвердит, — находила она свидетеля, то есть меня, и я, преисполненный сознания своей значительности, важно цедил что‑то.

Кончалось тем, что бабушка хватала меня за руку и волокла вон мимо истуканом стоящего, боящегося пошевелиться Дмитрия Филипповича, который все так же улыбался и хитро блестел глазами.

— Ноги моей больше здесь не будет! — клялась она. — И ты чтоб ни шагу к ней.

Я, однако, нарушал запрет. Не прямо, но нарушал. Подолгу простаивал над низеньким с распахнутыми рамами окном, с восторгом слушая свою двоюродную бабушку и с ещё большим восторгом рассуждая сам. Маленькая тётя Валя не сидела, а лежала на широком подоконнике, уютно подперев кулачком голову. Рядом стояла розетка с мелко наколотым сахаром. Время от времени я, понукаемый тётей Валей или будто сам вспомнив, церемонно клал в рот маленький, с острыми краями кусочек.

А Александра Сергеевна? Каждая из сестёр пыталась переманить её на свою сторону, но Уленькина мать держала нейтралитет, хотя вообще‑то дружила со старшей. Начитанная, некогда учившаяся в гимназии, любящая поговорить о «высоких материях» Валентина Потаповна и полуграмотная Александра Сергеевна прекрасно находили общий язык. Что же оставалось делать Веронике Потаповне, как не примкнуть к этому союзу? В результате лото, так популярное в наших краях, было вытеснено нехитрой карточной игрой — «девяткой». Это из‑за Александры Сергеевны. Она неважно слышала, а какое же лото с плохим слухом?

Ещё одним результатом этой дружбы стала совместная поездка в Калинов. Прежде Александра Сергеевна понятия не имела о сём захолустном городке, да и потом никак не могла запомнить его немудрёное название (потому и не могла, что немудрёное) и, уже будучи в Калинове, спросила, посылая телеграмму Уленьке, как этот город называется. Приёмщица опешила. Никак не могла взять в толк, о каком городе ладит эта сухопарая старуха.

Порой мне кажется, что Александра Сергеевна ввязалась в путешествие по недоразумению. Слух подвёл. Калинов, Калинов… А ей, по–видимому, слышалось что‑то иное, сызмальства знакомое, где она когда‑то бывала, и решила на старости лет увидеть ещё разок. Или все равно ей было, куда ехать? Развеяться, посмотреть мир…