Валентин Катаев - Том 4. Повести
Тарасов. Как ты думаешь, завтра будет хорошая погода?
Оля. Должна быть хорошая. Ну спи, спи, не разговаривай.
Тарасов. Спокойной ночи.
Оля. Спокойной ночи.
Тарасов. Это будет хамство, если завтра пойдет дождь. Весь праздник нам испортит.
Оля. Не будет дождя. Спи. Завтра горячий день.
Тарасов. Сплю.
Берег моря. Ночь. Сквозь туман в море проступают контуры военных кораблей. На берегу два человека: Орловский и Селиванов. Они обнимаются. Шум прибоя.
Селиванов. Возьмите пакет и карту. Здесь нанесены береговые батареи, прожектора, заставы. Передайте начальнику штаба в собственные руки. На словах доложите, что ждем десанта в районе, указанном на карте стрелкой. И чем скорее, тем лучше.
Орловский. Слушаюсь.
В море — световые сигналы.
Селиванов. Вас ждут на французском миноносце.
Они целуются. Селиванов осеняет крестным знамением Орловского. Орловский садится в шаланду. Шаланду сталкивают в воду. Уключина и весла обернуты тряпками. Орловский садится за руль. Вздохи весел. Туман. В море сигналы. Лодка уходит вдаль.
Орловский (бормочет).
Еще безумствует ПарижИ носит головы на пиках.
В море сигналы. Вздохи весел. Шум прибоя.
День Первого мая. Солнце. Город весь в знаменах, в огромных плакатах — тех самих, которые мы видели в «Изо» губкома. Толпы праздничного народа. Гремят оркестры, гармоники. На всех стенах пестрят первомайские лозунги. По улице едет «агитконка», украшенная флагами, лозунгами, плакатами. Конка — открытая, так называемая летняя. Ее тащит пара лошадей. В конке сидят артисты и поэты. Они на каждом большом перекрестке дают агитконцерты. Выступают с крыши.
Оля Данилова распоряжается выступлениями. В тот момент, когда мы видим конку, на ее крыше гармонист и эстрадная пара исполняют популярную в то время «польку-агитку» — с рефреном «раз, два, три, четыре, пять». За конкой бежит народ, мальчишки. Кричат «ура». С конки им отвечают поэты, выкрикивая первомайские лозунги. Много портретов Ленина.
Проезд конки панорамой. Здесь надо показать южный город, со множеством вывесок, с террасами закрытых кафе, с балконами, с полосатыми маркизами, и надо показать очень демократическую, пролетарскую, красногвардейскую толпу, столь несвойственную этому торговому, буржуазному району.
Агитконка останавливается возле площади, посредине которой воздвигнута первомайская арка. Арка украшена плакатами, лозунгами Тарасова, флагами. Под аркой проходят демонстранты. Поэты по очереди вылезают на крышу конки и оттуда кричат первомайские лозунги:
Да здравствует Ленин!Да здравствует Первое мая!
Арчибальд Гуральник карабкается на крышу конки. Его поддерживают за ноги дочь и жена. Арчибальд Гуральник выкрикивает свой лозунг.
Арчибальд.
Я, кубок мудрости над миром поднимая,Кричу «ура» в честь солнечного мая!
Демонстранты (весело кричат). Ура! Ура-а-а-а!
Арчибальд раскланивается, а затем, кряхтя, спускается в конку. Его дочь и жена неистово аплодируют. На крыше студент в обдрипанных штанах.
Студент (выкрикивает лозунг).
Слова весеннего привета,Гремящие из края в край,От лучезарного поэтаПрими, товарищ Первомай!
Демонстранты. Ура-а-а-а!
Внутри агитконки. Среди прочих — Оля и Тарасов.
Оля. Иди, Коля. Скорее. Приветствуй колонну моряков. Идут матросы с «Алмаза».
Тарасов. У меня уже голоса нет.
Оля. Ну, Колечка, последний раз. Я тебе помогу. Вылезай на крышу.
Тарасов вылезает на крышу. Мимо идет колонна матросов с «Алмаза».
Тарасов (кричит сорванным голосом).
Еще не разбита белая банда,Еще из-за моря лезет Антанта!Товарищ, празднуя Первый май,Винтовку из рук не выпускай!
Матросы кричат «ура».
Тарасов спускается в конку. Оля ему помогает. Он плохо себя чувствует: видимо, у него кружится голова.
Внутри конки. Тарасов садится на скамью, опускает голову на спинку. Глаза полузакрыты.
Конка едет. Останавливается. Ее окружает толпа. Оля на крыше.
Оля. Товарищи! Сегодня, в день нашего пролетарского, международного праздника Первого мая, перед вами будут выступать лучшие наши артисты.
Овация.
Сейчас соло на виолончели исполнит артист оркестра Городского театра Николай Петрович Самойлов-Петренко.
Овация.
Поддерживаемый снизу поэтами и артистами, на крышу конки вылезает старик. Ему подают виолончель и стул. Он усаживается.
Серенада Шуберта.
Старик начинает играть. Толпа слушает с громадным вниманием. На площади полная тишина. Оля спускается в конку.
Тарасов. Оля, мне совсем плохо. (Ложится на скамейку.)
В глазах Тарасова рябит праздничный город. В ушах гудит виолончель. Арчибальд расстегивает ему куртку и смотрит грудь. На груди — пятна. Арчибальд застегивает куртку.
Арчибальд (Оле, шепотом). По-моему, у него сыпной тиф.
Арчибальд подносит к губам Тарасова кружку, Тарасов отводит ее вялой рукой и с отвращением отворачивается.
Оля (кучеру). Поезжайте. Скорей!
Кучер. Куда?
Оля. В городскую больницу.
Кучер отпускает тормоз и стегает лошадей. Конка дергается, едет. На крыше едущей конки играет солист на виолончели. Качается. С недоумением оглядывается, но продолжает играть. Тарасов лежит на койке в сыпнотифозном отделении городской больницы и бредит. Несется время. Бред Тарасова. Это какие-то пересекающиеся плоскости, острые углы, дисгармоничная симфоническая музыка, плакатные — непомерно грандиозные — фигуры матросов, красногвардейцев, прищуренный глаз огромного Ленина. Какие-то скалистые горы. Этот бред — впечатления «Изо», Первого мая. Кубизм сыпнотифозного бреда. Тарасову кажется, что он по острым уступам ползет вместе с Олей на какие-то очень трудные горы. Горы так велики, что по сравнению с ними Тарасов и Оля — меньше мух. Тарасов и Оля маленькие, как точки. Они преодолевают невероятные трудности, срываются в пропасть. Бегут среди углов и пересеченья плоскостей. Им надо бежать. Тарасов сжимает в руках Олину руку. И музыка, музыка…
Тарасов на одну минуту приходит в себя, открывает глаза. Он видит сыпнотифозное отделение больницы, видит стонущих и мучащихся в бреду больных; видит Олю и маму, которые туманно и грустно стоят возле его койки; он держит Олину руку, но ничего не понимает и никого не узнает. Снова теряет сознание.
Оля и мать возле его койки. Смотрят на него сквозь слезы. Подходят доктор и сестра.
Мать. Плох?
Сестра. Очень.
Доктор. Физиологический раствор.
Мать обнимает Олю. По щеке матери ползет слеза. Бред Тарасова продолжается.
Та же палата для сыпнотифозных. Тарасов после кризиса. Выздоравливает. Он сидит в серой бязевой рубахе на койке. Худая белая шея. Наголо бритая голова. Острые колени подняты. Положив на них тетрадь, Тарасов пишет. Входит няня. Это простая пожилая добрая баба с сердитым лицом. Тарасов прячет тетрадь под подушку.
Няня. Тебе кто позволил садиться? Тебе кто позволил писать? Ложись сейчас же.
Тарасов. Тетя Дуся, ей-богу, я здоров как бык.
Няня. Ложись, слышишь!
Тарасов (умоляюще). Тетя Дуся!
Няня (строго). Ну!
Тарасов ложится. Рассматривает свои тонкие руки с длинными пальцами.
Тарасов. Тетя Дуся, я сильно страшный?
Няня. Обыкновенный. (Подает Тарасову узелок.)
Тарасов. Кто принес? (Разворачивает и с жадностью ест хлеб и колбасу.) Ух ты! Папиросы! Кто принес?
Няня. Ольга твоя принесла.
Тарасов. Почему она моя? Ничего подобного. Такая же моя, как и твоя.
Няня. Ври.
Тарасов. Люблю приврать.
Няня. И чего это ты все пишешь?
Тарасов. Стишки сочиняю. Хочешь, прочту? Садись! (Читает по тетради.)
Послушай, послушай…
