Василий Шукшин - Киноповести
Вдруг полог, прикрывающий вход в шатер, распахнулся... Вошел Степан, а с ним... царевич Алексей Алексеевич и патриарх Никон.
Царевич и патриарх поклонились казакам. Те растерянно смотрели на них.
— Вот, молодцы, сподобил нас бог — гостей послал,— заговорил Степан.— Этой ночью пришли к нам царевич Алексей Алексеевич и патриарх Никон. Ходили слухи, что царевич помер: это боярская выдумка, он живой, вот он. Невмоготу ему стало у царя, ушел он от суровостей отца и от боярского лиходейства. Теперь самое время нам заступиться за его. Все. Это я вам хотел сказать. Идите. Царевич и патриарх с нами будут.
Казаки, изумленные диковинной вестью, стали расходиться. Разглядывали «высоких» гостей...
Когда рядовые вышли, Степан сел, велел садиться патриарху и царевичу.
— Садись, патриарх. И ты, царевич... Сидайте. Выпьем теперь.
Есаулы тоже с любопытством разглядывали старика и юношу.
— Налей, Мишка.
Мишка Ярославов налил чары, поднес первым патриарху и царевичу.
— Ты пьешь?— спросил он юношу.
— Давай,— сказал тот. И покраснел.
Патриарх хлопнул чару и крякнул:
— Кхух.. Ровно ангел по душе прошел босиком.
Казаки засмеялись.
— Приходилось, когда владыком-то был? Небось все заморское пивал?
Старик прищурил умные, хитрые глаза.
— Пивали, пивали... Ну-к, милок, подниси-к ишшо одну — за церкву православную.— Выпил и опять крякнул: — От так ее! Кхэх! Ну, Степан Тимофеич, чего дальше?
Степан с усмешкой наблюдал за стариком.
— Сейчас на струги пойдем. Тебе, владыка, черный, тебе, царевич,— красный. Вот и будете там.
В шатер заглянули любопытные, но войти не посмели.
— Пошло уж,— удовлетворенно сказал Степан.— Ну, с богом.
Вышли из шатра втроем: Степан, царевич и патриарх. Направились к берегу, где приготовлены были два стружка с шатрами — один покрыт черным бархатом, другой — красным.
Степан шел впереди, на виду у всего войска, что-то рассказывал гостям.
Со всех сторон на них глядели казаки, мужики, посадские, стрельцы. Все тут были: русские, хохлы, запорожцы, мордва, татары, чуваши. Глядели, дивились.
Степан проводил гостей до стружков, поклонился. Гости взошли на стружки и скрылись в шатрах.
И опять царские палаты. И «говорит» бумага:
— «...А самареня своровали, Самару ему, вору, сдали. И хочет он, вор Стенька Разин, быть кончее под Синбирск на Семен день (1 сентября) и того часу хочет приступать к Синбирску всеми силами, чтоб ему, вору, Синбирск взять до приходу в Синбирск кравчего и воеводы князя Петра...»
И грянул бой...
Князь Барятинский пришел к Симбирску раньше Степана. Степан знал это.
Подойдя к городу, он свел своих на берег, построил в боевой порядок и повел в наступление на царево войско.
Барятинский приказал подпустить казаков близко и тогда только ударил.
Бой был упорный.
Люди перемешались, не могли отличить своих от чужих.
Войско Барятинского было более организованно и, естественно, лучше вооружено. Разинцев было больше, и действовали они напористее, смелее.
Степан вел донцов. С мордвой, чувашами и татарами были Федор Сукнин и Ларька Тимофеев. Татары, мордва воевали своим излюбленным способом — наскоком. Ударившись о ряды стрельцов, большинство которых было уже обучено по европейскому образцу, они рассыпались и откатывались. Ларька, Федор и другие есаулы и сотники опять собирали их, налаживали мало-мальский порядок и вели снова в бой. Степан хорошо знал боевые качества своих инородных союзников и отдал к ним лучших есаулов. Есаулы матерились до хрипа, собирая текучее войско, орали, шли при сближении с врагом в первых рядах... В этом бою погиб Федор Сукнин.
Донцы стояли насмерть. Они не уступали врагу в организованности, а искусства драться им было не занимать.
Барятинский отступал.
Степан был в гуще сражения. Он отвлекался, только чтобы присмотреть, что делается с флангов — у мужиков. С мужиками тоже были казачьи сотники и верные стрельцы астраханские, царицынские и других городов. Мужики воинское искусство восполняли нахрапом и дерзостью, но несли большой урон.
Степан взял с собой с десяток казаков, пробился к ним, встал с казаками в первые ряды и начал теснить стрельцов.
— Не валите дуром!..— кричал он.— Не молотьба вам! Матвей!
— Ой, батька!
— Прибери поздоровей с жердями-то — ставь в голову! А из-за их — кто с топорами да с вилами,— пускай из-за их выскакивают. Рубнулись — и за жерди! А жердями пускай все время работают. Меняй, если пристанут! Взял?
— Взял, батька!.. Не слухают только они меня.
— Перелобань одного-другого — будут слухать.
— Батька!— закричали со стороны казаков.— Давай к нам! У нас веселее!
Дед Любим был с молодыми казаками.
— Минька!.. Минька, паршивец!— кричал он.— Не забывайся! Оглянись — кто сзади-то?!
— Чую, диду!
— Ванька!.. Отойди замотай руку!
— Сейчас!.. Маленько натешусь.
— Не забывайтесь, чертяки!
Так учил дед Любим своих питомцев. А случилось, что забылся сам атаман. Увлекся и оказался один в гуще вражеского войска. Оглянулся... Солдаты, окружавшие его, сообразили, кто это. Стали теснить дальше от разинцев.
— Ларька!— крикнул Степан.
С добрый десяток солдат кинулся к нему. Один прыгнул сзади, сшиб Степана с ног и стал ломать под собой, пытаясь завернуть руки за спину.
Ларька услышал крик атамана, пробился с полусотней к нему. И поспел. Застрелил солдата над ним.
Степан поднялся — злой и помятый.
— Чего вы там?!— заорал.— Атаману ноги на шее завязывают, а они чешутся!..
— Стерегись хошь маленько!— тоже сердито крикнул Ларька.— Хорошо — услыхал... Не лезь в кучу!
— Что мордва твоя?
— Клюем! Наскочим — опять собираю... Текут, как вода из ладошки.
— М-ых!.. Войско. Не сварить нам с ими каши, Ларька! Побудь с казаками, я сам пойду туда.
...Мордва и часть мужиков с дрекольем опять отбегали от сражения.
Степан и с ним десятка два казаков остановили их.
— ...В гробину вас!.. В душу!— орал Степан.— Куды?!— Двух-трех окрестил кулаком по уху.— Стой!
Инородцы и мужики остановились.
Степан построил их так, чтоб можно было атаковать, и стал объяснять:
— Сейчас наскочим — первые пускай молотют сколько есть духу. Пристали — распадайся, дай другим... А сами пока зарядись, у кого есть чего, передохни. Те пристали — распадись, дай этим. Чтоб напереду всегда свежие были. И не бегать у меня! Казаков назад поставлю, велю рубить! Кого боитесь-то?! Мясников? Они только в рядах мастаки — топорами туши разделывать! А здесь они сами боятся вас. Ну-ка!.. Не отставай!..
Наскочили. Заварилась каша... Молотили оглоблями, жердями, рубились саблями, кололись пиками, стреляли...
А уже вечерело. И совсем стало плохо различать, где свои, где чужие.
— Круши!— орал Степан.— Вперед не суйся — ровней! А то от своих попадет.
— Ровней, ребятки!— покрикивал дед Любим.— Ровней, сизые!
Степану прострелили ногу. Он, ругаясь, выбрался из свалки, взошел, хромая, на бугорок. Ему помогли стащить сапог.
Подошел плотный и окровавленный Ларька.
— Куды?.. В ногу?— спросил он.
— В ногу.
— Хватит, что ль? Не видно стало...
— Погодь. Пускай сам отойдет.
— Отходит уж.
— Ну, вели и нашим униматься.
...Битва долго еще ворочалась, гудела, гремела, кричала, брызгала в ночи огнями выстрелов. Но постепенно затихала.
На совет к атаману собрались есаулы.
— Барятинский отходит к Тетюшам.
— Добре. Городок надо брать. Пока подойдут Урусов с Долгоруким, нам надо в городке быть. Брать надо. Иначе хана нам тут с мужиками...
— Обождать бы, батька. А ну, хитрит Барятинский?
— Не хитрит. Знает теперь: одному ему нас не одолеть. А других нам в открытом поле ждать негоже: пропадем с мужиками. Горе луковое — не вояки. Отводите потихоньку к острожку. Был там кто-нибудь?
— Были!— откликнулись из группы есаулов.— Сдадут острожок. А рубленый город надо приступом доставать.
— Будем доставать. Готовьте приметы. Сено, солому, дранку — подожгем. Лестницы вяжите... Не давайте людям охлаждаться. Там отдышимся. Взять надо городок!
Наступила роковая ночь.
В темноте Степан подвел войско к посадской стене, где был острог, и повел на приступ. Со стены и с вала выстрелили по ним холостыми зарядами (пыжами), и разинцы скоро одолели первую оборонительную черту.
Части войска Степан велел укрепить стену и расставить на ней пушки (на случай, если Барятинский вздумает вернуться и помешать штурму), остальных бросил на стены городка.
Начался штурм.
Стены и городок пытались зажечь. По ним стреляли горящими поленьями, калеными ядрами... Несколько раз в городке вспыхивали пожары. Симбирцы тушили их. То и дело в разных местах занималась огнем и стена. Осажденные свешивали с нее мокрые паруса и гасили пламя. А в это время казаки подставляли лестницы, и бой закипал на стенах. Упорство тех и других было свирепое, страшное. Новые и новые сотни казаков упорно лезли по шатким лестницам... В них стреляли, лили смолу, кипяток. Зловещие зарева огней то здесь, то там выхватывали копошащиеся толпы штурмующих.
