Олег Смирнов - Проводы журавлей
Пробудился Вадим Александрович в здравии, в добром расположении духа, никакой пустоты между сердцем и желудком не ощущалось. Ну и порядок! Он спроворил зарядку, принял прохладный душ, поставил полный чайник, побрился, оглядел себя в зеркале. Увидел под подбородком волосок, так бывает, когда пользуешься электрической бритвой и плохо пробреешь, оставишь волосок, другой, бритва назавтра его уже не берет, вот он и растет себе, обычное явление. Однако сейчас это было не обычным явлением, ибо волосок был не чернявый, а седой. Вот тебе на! Вадим Александрович оттягивал кожу, ногтем выпрямлял закудрявившийся волос, убеждаясь: седой, никуда не денешься. Так-так, седина поперла, в шевелюре пока не видать, а среди щетины — пожалуйста. М-да…
Но и это не испортило ему настроения. Что ж, чему быть, того не миновать. К этому все мы постепенно движемся — к седине, к старости. Не горюй, это неотвратимо. Срезать сивый волосок ножницами — и инцидент исчерпан. И впредь брейся аккуратней, без спешки.
А нынче он спешил, потому что хотел собрать завтрак и покормить жену с сыном. Уж коль ему выпало сегодня верховодить дома до вечера, так отчего бы и но покухарничать? Маше будет приятно, а если ей приятно, то приятно и ему. Так было, во всяком случае, раньше. И еще он доволен по той причине, что не сорвали Витюшу с уроков. Ведь собирались к старикам на дачу — это значит на два дня, и субботняя учеба пропадала. Так что от Машиного субботника есть и польза. А на дачу поедут завтра пораньше, с утречка.
Он кормил сына и жену — Витюшка зевал, клевал носом, не мог никак проснуться, Маша нахваливала:
— Яйца всмятку, самый смак! А как тонко, аккуратно нарезал колбасу, сыр, хлеб! Горчичку выставил! И приборы положил как надо, и салфетки… Молодец, Вадик!
— Во мне пропадает метрдотель, на худой конец — официант, — вздохнул Мирошников.
— Я бы сказала — пропадает директор ресторана…
— Зато я директор выставок!
— Большой человек…
— А ты думала!
Они успевали перешучиваться, тормошить сына и вкусно, с аппетитом ели. И по привычке поглядывали на настенные часы, хоть времени у них было с запасцем.
Грязную посуду Вадим Александрович сноровисто убрал в мойку, оповестил:
— Помою лично! Когда провожу Витюшку и тебя.
— Ты у меня золото. — Маша привычным, расчетливым движением поцеловала его в щеку и тут же притворно отпрянула: — От тебя пахнет незнакомо! Другая женщина?
— Другой одеколон, увы… Сегодня открыл…
И оба рассмеялись, а хмурый, сонный сын осоловело посматривал по сторонам, искал портфель-ранец, который высился в прихожей прямо перед его глазами.
Они втроем вышли из квартиры, втроем спустились в лифте, втроем зашагали по тротуару. Нечасто это у них выпадает, чтоб утром втроем: Мирошников шел, стараясь умерить свой широкий шаг в такт шагам жены и сына, дышал полной грудью. Падали снежники, невесомо, как бабочки, садились на плечо. На пустыре перед Олимпийском комплексом заливистый песий брех: собачники выгуливали своих питомцев. У магазина «Жемчуг» за два часа до открытия уже толпились мужчины и женщины южной смуглости, привезшие их такси не уезжали, подманивая клиентов зеленым глазком.
— Когда же ты купишь мне бриллианты? — спросила Маша.
— Вечерком, как только вернешься с субботника.
— А жемчуга?
— Вместе с бриллиантами…
Рассмеялись — под недоуменным, сердитым взглядом невыспавшегося Мирошникова-младшего. А Мирошников-старший подумал: «Почему бы и не купить какую-нибудь драгоценную безделушку — брошь или там ожерелье? Деньжата-то завелись… Правда, Маша к украшениям равнодушна, да и «Жигули» собираемся купить. Машины ведь дорожают с каждым годом, еще у Ермиловых, чего доброго, придется подзанять…»
Морозный воздух бодрил и немножко пьянил, пьянил сознанием своей нестарости, своего здоровья. А что ж, так и есть: силен, бодр, болезней и в помине нет, седой волос в щетине — все его огорчения на данном этапе, ха-ха! Он мысленно посмеялся своей шутке и прибавил шагу.
Сперва они проводили Витюшку до школы, подождали, пока он, смешавшись с толпой учеников, исчез в утробе серого, мрачноватого, как казарма, здания, и повернули к метро «Проспект Мира». Мирошников и сам иногда, если время позволяет, избирал этот маршрут: от дома пешком по пустырю, мимо комплекса, через площадь и подземный переход под проспектом — и вот она, станция, минут двадцать ходу, а чаще с работы так возвращался — от метро до дому на своих двоих. Движение — это жизнь!
Сейчас время позволяло, и они не спеша шли пустырем, мимо собачников и собак. Он держал ее под руку, как давненько не держал, и понимал: ей это приятно. А значит, и ему. Хотя и сквозь одежду его локоть ощутимо упирался в жирок на Машиной талии. Излишний, конечно, жирок, раздобрела несколько женушка. При хорошем муже, от спокойной жизни раздобрела? Или годы начинают брать свое? Какие, однако, годы, о чем он?
Они попрощались у входа в метро, она чмокнула его в щеку, он прикоснулся губами к ее щеке. Как и полагается законным супругам. Помешкав, когда, по его расчетам, Маша миновала вестибюль, опустила монету и ступила на эскалатор, Мирошников вернулся к подземному переходу, ступеньки вели его вниз, чтобы в конце другие ступеньки вывели его наверх.
Пока он преодолел подземный переход, Маша, наверное, преодолела один перегон, до станции «Колхозная площадь», это близко. На той стороне проспекта Вадима Александровича тронули сзади за плечо:
— Гражданин! Вас можно?
Он обернулся: пожилой мужчина в ботинках и галошах, в руках ридикюль, ясно, что принадлежность его жены, пожилой женщины в старомодном плюшевом пальто. Провинция? Кто ж еще носит галоши, старомодные пальто и так вот запросто хватает за плечи?
— Извините, пожалуйста… Мы приезжие… Не подскажете, где тут магазин «Свет»?
Так и есть, провинциалы, наивные, доверчивые и вежливые. Мирошников сразу отличал их в столичной кутерьме и неизменно относился с покровительственным вниманием. Он объяснил и показал:
— Во-он там магазин «Свет». Налево… Тридцать шагов отсюда… Но он открывается, по-моему, с десяти…
— Спасибочки, спасибочки, — закланялся провинциал в галошах и с дамской сумочкой.
— Не за что. — Мирошников тоже поклонился.
Расстались, довольные друг другом. А проспект за спиной мощно и неостановимо гудел троллейбусами, автобусами, грузовиками, легковушками, да еще его пересекали трамваи, — тот самый проспект Мира, что круглые сутки не знал подлинного покоя и чье трудовое дыхание доносилось до мирошниковских окон и ночью.
Расправив плечи, выпрямив спину, не наращивая темпа, шел Вадим Александрович до дому, до хаты. Торопиться не было нужды. Все-таки мила ему субботка. Если в воскресенье уже томишься и тянет на службу, то субботка — день отдохновений, развлечений и подчас размышлений. Логично: для всего этого есть времечко.
Да, за спиной гудел поток машин, большинство из них легковушки, а большинство из легковушек — частные. Когда-нибудь среди них загудит-зашуршит и его с Машей «Жигуленок». Недурственно! Жизнь, конечно, — это движение. Но и автодвижение тоже! А покамест топай, запасай впрок здоровье. Оно тебе пригодится. Неплохо бы ходить и на лыжах. Когда-то они втроем ходили, включая дошкольника Витю Мирошникова, а теперь вот недосуг. То Маша по хозяйству, то Витюшка за уроками. Следовательно, самый незанятой — Вадим Александрович? Недурно было бы и плавательный бассейн посещать, ведь буквально под носом. Купи абонемент и плавай, а им опять некогда. Непростительно!
Да-а… На «Жигулях» будут раскатывать всем семейством, на дачу к Ермиловым смогут ездить, электричку тогда побоку. Ах, если б после покупки машины остались бы еще деньжата! С книжки бы их не брали, проценты бы росли, да и мы бы добавляли помаленьку. Для будущего, для кооперативной квартиры. Годы-то летят, глядишь, и Витюшка вырастет, обзаведется семьей, вот кооперативная и пригодится. Куда его, однако завлекло, далеко забрел в своих фантазиях. Да не фантазии это, а реалии. Только думать о них, возможно, еще рановато.
Да и с «Жигулями» не перебрать бы. Не превратить машину в идола, а тому есть примеры. Вот, пожалуйста: когда Вадим Александрович со своим семейством отдыхал в пансионате на Клязьме, там отдыхал гражданин со своими «Жигулями». Отдых сводился к тому, что он часами мыл и смазывал машину, лез ей под брюхо, что-то менял, подкрашивал, подтягивал, подкачивал — и любовался, отойдя на несколько шагов и откинув голову. Утренние, до завтраков, прогулки этот гражданин совершал не ножками, а на «Жигулях», в экспортном, разумеется, исполнении, то есть это была «Лада», но гулять тем не менее надо на своих двоих, иначе получается абсурд…
А любопытно все-таки, кто же поселится, или уже поселился, в отцовской квартире? Кто будет обживать углы, где еще витает отцовский дух? Какие-то чуждые, неизвестные люди, по неизвестно какому праву въехавшие в нее. Право, разумеется, известно, и все-таки как-то странно: жил там отец, теперь живет некто мистер Икс. Ну и с богом, мистер Икс…
