Том 1. Романтики. Блистающие облака - Константин Георгиевич Паустовский
– Например?
– Пойдите к нему, скажите, кто вы, и потребуйте дневник. Кажется, просто.
Батурин улыбнулся.
– Зря улыбаетесь. Это совсем не глупо. Вы вбили себе в голову, что охотитесь за опасным преступником, шпионом. Может быть, вы даже носите револьвер в кармане. Конечно, – это очень романтично.
У пионеров от этих историй разгорелись бы глаза, – но вы-то, вы ведь не пионер. Пиррисон – опасный преступник! – Она засмеялась. – Пиррисон ничтожество из ничтожеств. Разве такие бывают шпионы! Вы наивные мальчики вместе со своим капитаном. Вы забываете, что я человек, а не манок для птицы.
Нелидова замолчала.
– Это все?
– Все.
– Хорошо. Мы действуем глупо, мы фантазеры к мальчишки. Но почему же вы согласились искать его вместе с нами?
– Вы этого не знаете? – Нелидова метнулась к Батурину, подошла почти вплотную.
– Нет.
– Тогда мне вам нечего и говорить.
Она отвернулась и пошла в глубь сада. Батурин поколебался и пошел за ней. В густой аллее она села на скамейку и, не глядя на него, сказала резко:
– Ну, договаривайте. Давайте кончать.
– Давайте. Конечно, нельзя бы втягивать вас в это дело. Это план капитана. Капитан спросил меня, согласитесь ли вы сегодня вечером пойти к Пиррисону, взять дневник и передать его нам. Я ответил – да, безусловно согласится. Во всем виноват только я, – ни капитан, ни Берг, ни Глан – никто не давал за вас никаких обещаний. Я неправильно понял вас в Керчи. Я вообще не понимаю половинчатого отношения к людям. Если я считаю человека заслуживающим уничтожения, то не буду охранять его от опасностей. Это азбука. Я приписал свои свойства вам, – конечно, это глупо. Но я плохо соображаю последнее время, – вы должны меня понять. Помимо дневника, у меня есть свои счеты с Пиррисоном. Я сведу их сегодня же.
Батурин замолчал.
– Ну, дальше.
– Дальше ничего.
– Вы опять говорите об убийстве?
Батурин пожал плечами.
– Я считаю, что наш разговор бесцелен.
– Ну, идите, – сказала Нелидова вяло, не подымая глаз. – Вы – неистовый человек. Вы неистово ненавидите и неистово любите. Его смерть – ваша смерть. Мне все равно. Делайте как знаете. Пусть не ждут меня там, в Сололаках. Вечером я приду за вещами.
Батурин медленно вышел из сада. Снова, как а Москве, в голову лезли дурацкие мысли.
– Жарок день тифлисский, жарок день тифлисский, – повторял он, спускаясь по каменным лестницам в город.
День, бледный и серый – с гор нагнало густые облака, – был неуютен и вызывал апатию.
Дома Батурин сказал капитану:
– Я ошибся. Она отказалась. Я беру все на себя. Сигнал только будет другой, – если вы понадобитесь, я погашу свет не у себя, а в комнате Пиррисона.
– А что с ней?
– Не выдержала. Уезжает.
Он ждал сердитых вопросов и ругани, но капитан был спокоен:
– Куда ей, – совсем девчонка. Конечно, страшно.
Берга история с Пиррисоном, видимо, мало интересовала. Глан погрыз ногти и пробормотал:
– Да, жаль, жаль… Ну, что ж, в конце концов это не наше дело.
К вечеру Батурин пришел в гостиницу. В номере стояла духота, сдобренная запахом застоявшегося табачного дыма. Батурин открыл окно и выглянул: в садике уже сидели, покуривая, капитан и Заремба.
Батурин осторожно отодвинул комод, прислушался, – Пиррисона еще не было.
Он лег на кровать, закурил. В садах рыдали певцы – ашуги. Над Курой загорались звезды, – их пламя было как бы новым, ослепительным. Кура несла обрывки этого пламени в мутной воде. Батурин лежал и думал, что вот через час-два случится неизбежное; отступать теперь поздно.
– Слава богу, конец, – прошептал он.
Жизнь в Пушкине, Миссури, желтое солнце на снегу казались замысловатым детством.
«Если бы он убил меня», – подумал Батурин.
Душно, противно дуло из окон. Валя умерла, прошлые дни шумели штормом, давили тоской по всему, что, конечно, никогда не вернется.
Сегодняшний разговор с Нелидовой показал Батурину, как плохо он вдумывался в жизнь, как мертвы его мысли. Как плоско он отвечал ей, – совсем не то, что нужно. Он понял, что, как и все, он боится говорить о главном. Невысказанность мучила его. В ней, в этой невысказанности, в трусливости перед самим собой – главное несчастье его жизни.
– Пустой болтун, – сказал он громко и покраснел. – Ну, все равно. Сегодня все решится.
От волнения, от множества тугих и запутанных мыслей он задремал. Проснулся он внезапно, как от яркого света, и похолодел: за окном густо синела ночь. Он поднес к глазам часы, – было половина одиннадцатого. Он проспал больше двух часов.
За дверью были слышны голоса. Батурин сел на кровати и прислушался. Судорога дергала его лицо. Сердце стучало гулко, на всю гостиницу, казалось, бой его несся по пустым коридорам.
За стеной была Нелидова и «он». Пиррисона Батурин в мыслях теперь называл «он».
Батурин осторожно встал с кровати, подошел к двери, нащупал в кармане револьвер, – сталь была теплая. Он прислушался.
– Редкая случайность, – говорил мужской голос с легким смешком. Голос был ровный, без интонаций, – так говорят люди, глубоко уверенные в себе. – Я очень рад, что это случайность.
Нелидова отвечала тихо. Батурин придвинулся к самой двери. Говорила она запинаясь, казалось, что она ждет, прислушивается.
– Об этом нечего говорить. Совершенно неожиданно я узнала, что вы здесь, в Тифлисе. Я не искала вас… Я знаю вас слишком хорошо, чтобы делать такие глупости. Я еще не сошла с ума…
– Вот как! Но зачем же вы все-таки пришли сюда? От кого вы узнали, что я живу здесь?
Нелидова молчала. Послышались шаги, потом в двери щелкнул замок.
– Говорите, не бойтесь. Это меня интересует больше всего.
Голос Нелидовой прозвучал глухо и страстно:
– Это не важно. Я нашла вас. Я пришла задать вам несколько вопросов.
– Пожалуйста.
Мужчина остановился и насвистывал. Очевидно, он засунул руки в карманы брюк и насмешливо глядел на Нелидову.
– Вы жили в Ростове с проституткой? Ее имя Валя.
Свист за дверью стал громче.
– Ну и что же? Что с ней?
– Она умерла.
В комнате что-то упало.
– Сядьте, – сказал приглушенно мужской голос, – сядьте и слушайте. Вы моя жена. До сих пор мы формально не развелись. Вы, я вижу, знаете многое. Я сопоставляю два факта, – вы знаете
