Геннадий Семенихин - Летчики
Мочалов чувствовал на себе нетерпеливый взгляд генерал-полковника и неожиданно под этим взглядом сделался сдержанным и сосредоточенным.
Гул турбин надвигался. Три четверки реактивных истребителей уже приближались к аэродрому. Пересилив себя, Мочалов глянул в зенит и радостно улыбнулся. Словно связанные шли на небольшой высоте, крыло в крыло, парадным строем двенадцать истребителей. Промчавшись над аэродромом, группа сделала разворот, и лейтенант Ларин распустил ее на посадку ничуть не хуже самого майора Арамашвили. Пара за парой снижались боевые машины и, коснувшись колесами бетонированной полосы, завершали свой полет пробегом.
Генерал Седов толкнул Мочалова локтем в бок и засмеялся.
— Что, командир полка, набрался страха? Практиковать надо почаще такое. Доверия к летчикам нужно больше. Пока прощайте, поеду в другие полки.
Сергей проводил его к машине и взял под козырек, когда автомобиль плавно поплыл по аэродрому.
В очередную субботу состоялась первая репетиция воздушного парада. Реактивный полк Мочалова по огромной, в несколько десятков километров, петле прошел в общей колонне самолетов над Москвой и над полем Тушинского аэродрома. Самолеты разных размеров, конструкций и очертаний поднялись в этот день в воздух. И нужно было пилотировать особенно точно и непогрешимо, чтобы не потерять свое место в этой армаде, не сковать маневр соседу, чтобы точно выдержать заданную высоту, скорость и время.
После этого полета Кузьма Ефимков в течение двух часов в просторном учебном классе проводил с летчиками и техниками разбор, придираясь к малейшим неточностям, поднимая с мест, «для внушения», добрый десяток офицеров. Задавая им вопросы, он сверлил каждого своими темными глазами, будто видел в нем бог весть какого нарушителя. А когда окончился разбор и с черной доски были стерты сделанные мелом чертежи, Кузьма одобрительно поглядел на своих слушателей.
— Ну и молодцы же вы, товарищи офицеры. Все как по нотам получилось. Одно слово — на уровне оказались.
И сразу всем стало легко и радостно.
После разбора капитан Цыганков поручил летчику Карпову выпустить специальный номер боевого листка, а всем агитаторам провести беседы на одну и ту же тему: «Отлично подготовиться к воздушному параду — наш долг».
Свободного времени было мало, и эти беседы пришлось проводить в небольшой перерыв, отведенный на отдых перед очередным тренировочным полетом. Решив послушать агитаторов, Цыганков по очереди обошел все эскадрильи. Кое-где он наткнулся на небольшие группки летчиков и техников, сидевших в тени каптерок на еще не успевшей пожухнуть от солнца траве. Несколько человек собралось вокруг Железкина и слушало его. В другом месте беседу проводил Андронников. Он со своими подчиненными разговаривал просто, без конспекта, задавал сам себе вопросы и отвечал на них, лишний раз напоминая слушателям о самом главном, чего ни в коем случае нельзя забыть при подготовке к полету.
Почти на самой окраине аэродрома стояли четыре самолета звена Пальчикова. Под одним из них сидели летчики, техник Еременко и два механика. Все заразительно и дружно смеялись, слушая Пальчикова, а тот, оживленно жестикулируя, говорил:
— Разрешите мне, товарищи, перейти на, так сказать, чисто авиационный репертуар.
Он опустился на траву, вытянул ноги и расширил глаза, силясь изобразить испуг.
— Вышла из дома бабка и вдруг видит, прямо на ее огород кто-то садится на самолете «ПО-2». «Мишка! — кричит бабка внучонку. — Покарауль телка, а я пойду с этим супостатом разберусь!» Подбегает она к самолету, а оттуда из первой кабины вылазит курсант энского, как говорится, авиаучилища в расшитых золотом погонах. «Ты куда, супостат этакий, смотришь на планировании, — кричит бабка. — Всю капусту мне поломал при посадке.»
Пальчиков так скопировал речь шамкающей бабки, что все опять захохотали.
— «Отстань, бабка, не до тебя, — говорит курсант и начинает копаться в моторе. — Никак не пойму, отчего он забарахлил». — «Ах ты, супостат! — кричит бабка. — И чему только вас в этой авиации учат! Огороды портить! Я старая и то слышу». Залезла бабка в капот «ПО-2» и еще громче голосит: «Пятый цилиндр у тебя не в порядке, супостат! Вынь-ка свечи, зажми ножичком контакты, вот и заработает мотор». Известное дело, курсант бабку послушался, все по ее сделал. «Вот теперь и взлетай, супостат, — шумит бабка. — Давай я тебе винт проверну. Да не сразу включай мотор, меня зашибешь. Будешь взлетать, хвост не передирай, понял!» Мотор заработал, и бабка прытко отскочила от самолета. А курсант убрал газ и опять ей машет. «Бабушка, а куда же мне лететь?» — «Ах ты, — ворчит бабка, — бери курс триста двадцать, выходи на железку, а потом прямо по железке держи и увидишь свой аэродром!» — «Бабушка, да откуда ты так хорошо все знаешь?» — удивляется курсант. А старуха ему в ответ: «Так на мой огород каждую неделю кто-нибудь из вас, супостатов, садится. И самолет-то ваш, одно слово, огородник». Говорят с тех пор так и стали звать наш «ПО-2» — огородник. А все из-за того непутевого курсача…
Пальчиков перевел дух, с самым невозмутимым видом поглядел на смеющихся летчиков и техников, призывно хлопнул в ладоши и сразу стал сосредоточенным.
— Вот, дорогие товарищи, авиационные басенки — дело, конечно, хорошее, но я и о серьезном хотел с вами поговорить. Нужно, чтобы ни у кого из вас не получилось, как у этого курсанта с бабкой. До парада остались считанные дни, а работу нам предстоит проделать большую: и младшим авиаспециалистам, и механикам, и техникам, и летчикам. Чтобы хорошо поработать, во всяком деле, и в большом и в малом, нужно проявлять высокое чувство ответственности.
Пальчиков начал перечислять по порядку, чем именно следует заняться подчиненным. Речь его стала деловитой, выражение лица озабоченным. Цыганков постоял в стороне и, никем не замеченный, пошел назад, к центру аэродрома. «Ай да Пальчиков, — думал он про себя, — правильно подходит к людям, толково!»
Широкая лестница с белыми мраморными ступенями вела на третий этаж. Каждый, кто поднимался по ней хоть раз, видел перед собой два крест-накрест прикрепленных к стене флага Военно-Воздушных Сил с расходящимися во все концы, золотыми полосками солнечных лучей. Под флагами в стене — сводчатая ниша: из нее, вся устремленная в порывистом движении вперед, выступала бронзовая фигура Ленина.
Много раз поднимался по этой лестнице Шиханский. Поднимался уверенно, смело ступая на каждую ступеньку. Так было и в суровом 1941 году, когда в звании капитана, с дипломом об окончании военной академии, он взбежал наверх, чтобы поскорее получить назначение в действующую армию и умчаться с первым попутным самолетом на фронт. Так было и в позапрошлом году, когда после окончания второй по счету военной академии приходил он сюда на прием и покидал один из кабинетов сияющим, держа в руке командировочное предписание к «месту прохождения дальнейшей службы» с назначением на должность начальника штаба дивизии.
А вот теперь он плетется наверх неуверенной, робкой походкой, низко нагнув лысеющую голову, прижимая к себе тонкую папку из крокодиловой кожи с «кое-какими оправдательными документами». Он плетется, и ему кажется, что мраморные ступеньки ускользают из-под ног, как палуба корабля в штормовую погоду.
Шиханскому уже известно, что инспектировавший соединение генерал-лейтенант Олешев доложил о случае на летно-тактическом учении, о попытке наказать Мочалова, проявившего инициативу.
Была и еще одна причина, заставлявшая Шиханского с большим опасением ждать предстоящего разговора. Около года назад офицер службы тыла Киримов написал Шиханскому и Земцову докладную записку, в которой осуждал применявшуюся в авиатехнических батальонах соединения систему обслуживания полетов автотранспортом. Киримов не знал, что эта система была введена самим Шиханским. Полковник Земцов, рассмотрев предложения Киримова, согласился с ними. Но когда он уехал, Шиханский снова все оставил по-старому, мало того, он записал Киримову в служебную аттестацию безжалостные слова: «В работе вял и безынициативен, утратил перспективу». При первой возможности Шиханский сумел добиться того, что Киримов был переведен с понижением по службе…
…И вдруг на учениях этот тихий, незаметный Киримов чем-то сумел понравиться инспектору. Генерал Олешев объявил ему в приказе благодарность и, вероятно, выслушав горькую исповедь офицера, доложил обо всем в главном штабе. «Вот тебе и новое назначение!» — шепчет Шиханский.
Поднявшись на третий этаж, он тяжело переводит дух и смотрит на разовый пропуск. Там написано: комната 353, к Осипову. «Осипов — генерал-лейтенант, — думает Шиханский, — на этой должности он недавно. Инициалы его И. Е. И нашим бомбардировочным полком в сорок первом под Смоленском командовал полковник Осипов Иван Ефимович. А впрочем, кто-то мне говорил, что Осипов после войны пошел учиться».
