Борис Изюмский - Алые погоны

— Здорово, гвардия! — остановил Артем Петю. Лицо Самарцева осветилось радостной улыбкой.

— Здравия желаю, — тихо сказал он.

Каменюка обнял его за плечи, голова Пети доставала Артему до спортивных значков на груди.

Они пошли меж рядов молоденьких тополей.

— Аллея вашей роты, — сделал широкий жест рукой Артем. — Вам ее охранять и убирать. А деревья здесь сажали Володя Ковалев и его товарищи.

Расспросив Петю о его делах в классе и узнав об удачном рассказе, Артем похвалил:

— Это ты молодец! А мы летом в колхозе работали, помогали план выполнять.

— Госпоставки! — знающе вставил Петя, и Каменюка, улыбнувшись улыбкой взрослого, подтвердил:

— Точно. Полковник Зорин в нашу бригаду пришел, — мы у стога работали, — вилы в руки взял, говорит: «Тряхну стариной!»

— Зорин — это кто? — спросил Петя.

— Как говорят, душа училища… Сам увидишь… — ответил Каменюка и начал рассказывать о Зорине, офицерах, лагерной жизни и походах: — На ночь остановились в селении. Сарай для ночевки нашли. Ну, прежде всего сена раздобыли для постели нашему капитану. В армии так положено, — веско пояснил Артем, — подчиненные заботятся о командире, а командир — о подчиненных.

Самарцев понимающе посмотрел на друга.

— А экспедитором мы назначили Авилкина, — продолжал Артем.

— Экспедитор, это кто почту возит? — спросил Петя.

— Он самый! Так вот назначили Авилкина…

— Рыжий ваш… — опять перебил Петя.

— Цвета корки мандарина, — добродушно усмехнувшись, терпеливо ответил Каменюка. — Только, брат, когда старший говорит, младший слушает… Ездил Авилкин из лагерей в город, за почтой, на велосипеде. Однажды уехал, и срок ему возвратиться, а тут разразился ливень страшной силы. Ждем сверх срока час, ждем два — нет нашего экспедитора! Тогда решили мы организовать розыск. Километрах в шести обнаружили: тащит велосипед с грузом, прямо пар идет. А мы для него захватили кашу в котелке. Знаешь, еще теплая. То-то рад был!

Петя слушает с восторгом.

— Это называется армейская дружба, — пояснил Артем. — Ясно?

«Да, со Скрипкиным не очень-то надружишься», — вздохнул Петя, но вслух ничего не сказал.

И Артем Каменюка кое о чем умолчал. Он, например, не рассказал, что ему, секретарю комсомольской организации отделения, частенько приходится вести с Авилкиным крупные разговоры. Артем терпеть не мог нескромности, хвастовства. Павлик был неравнодушен к девятикласснице Аллочке, сестре Мити Родина, с которым продолжал дружить Артем.

— Ну и хвастунишка же он, — возмущенно говорила как-то Артему девушка, — хвалился: «Я теперь начальник. Работу распределю, а сам хожу посвистываю!» Слово какое-то сказал — сачкую?

Артем расхохотался:

— По-курсантски «сачок» означает, — если первые буквы брать, — современный армейский чрезвычайно обленившийся курсант.

— А то еще расписывал, что у вас был тяжелый поход и вы взбирались по таким страшным кручам, что ни словом сказать, ни пером описать…

Артем не стал разоблачать Авилкина, хотя «страшные кручи» были плодом его фантазии. Недаром ребята, когда Павлик начинал прихвастывать, останавливали его репликой: «Режь пополам!» Про себя же Каменюка решил: «Дам же я тебе на бюро за вранье — жарче станет, чем от круч».

…Но обо всем этом Артем, конечно, не стал рассказывать Пете Самарцеву.

— Ну, пока! — козырнул Артем, когда они дошли до библиотеки. — Скажи своим друзьям, что я у вас буду вести военный кружок.

— Скоро? — порывисто спросил Петя.

— С той недели.

— А как ты будешь… вести?

— Поживешь — увидишь! Первая тема: оружие любит ласку, чистоту и смазку. Ясно, пехота? — и, дружески подтолкнув Петю, Артем скрылся.

Немного позже Петя с книгой в руках забился в дальний угол сада.

Приволжские степи… Тридцать три советских воина двое суток бьются с семьюдесятью фашистскими танками. Кончились продукты. Нет воды… Но они удерживают рубеж. Тяжело раненный подносчик патронов Филипп Железнов бросается в бой… Сожжено двадцать семь танков, убито сто пятьдесят гитлеровцев…

И его, Петра, отец — Кондрат Иванович Самарцев, гвардии рядовой — тоже дрался и погиб где-то там, у Сталинграда… Может быть, в этом бою…

Мальчик лихорадочно читает страницу за страницей, забыв обо всем на свете, охваченный одним желанием — стать рядом с бойцами… Только бы удержать рубеж, только бы удержать!

ГЛАВА VI

Давно Максим Гурыба не получал такого удовольствия, как сейчас, беседуя с Самарцевым.

Когда Боканов привел этого черненького паренька сюда, в «живой уголок», и сказал: «Вот, пусть посмотрит», Максим нахмурился: «Экскурсии придумали!» Но скоро понял: майор Боканов знал, что делал! Максиму не пришлось жалеть об этом знакомстве.

Оказывается, Самарцев не хуже его самого разбирался в повадках птиц. Стоило Петру увидеть клетки со снегирями и щеглами, как он прирос к ним.

«Живой уголок» за последние годы очень изменился, ему даже перестало подходить это название, и Алексей Николаевич придумал новое: «Хозяйство майора Кубанцева». Хромая галка, еж — каким далеким это казалось! Теперь в двух светлых комнатах Максим и его товарищи разводили длинношерстных кроликов, делали записи наблюдений за морскими свинками. В аквариуме величественно плавала вуалехвостка. На многих клетках были надписи: «Условный рефлекс выработан суворовцем…» — и здесь мелькали фамилии Самсонова, Мамуашвили, Гурыбы.

— А ты знаешь, как коростель кричит? — спросил своего нового знакомого Гурыба.

— А как же, — охотно откликнулся Петя и, особым образом подобрав губы, прокричал: «Реп-реп!»

— А малиновка?

— Зорянка?

— Ну, зорянка, — снисходительно согласился Максим и сам же ответил: — Сидит на березе и заливается, заливается, будто гривенники на тарелку падают…

— А если забоится, тогда: «Так-террак-тек!» — Самарцев очень похоже изобразил крик малиновки.

— «Так-террак-тек!» — блаженно повторил Максим и, словно любуясь, посмотрел на своего нового друга. — А ты знаешь, — шепотом признался он, — я гусю сахар давал, — не понимает, обалдуй! А вот канарейка любит.

— Да ну?

— Любит!

С трудом переводя дыхание, в комнату вбежал бледный, взволнованный Федя Атамеев.

— Петя… Петя… Артема лишили отпуска!

— За что? — в один голос спросили Максим и Петр Самарцев.

— Опять курил! — упавшим голосом сказал Федя и от волнения присел на табурет возле клетки с белкой в колесе.

У Артема Каменюки действительно произошла крупная неприятность. Он уже дважды в этом году был уличен в курении и строго предупрежден. На этот раз его застал капитан Беседа. Вина Артема усугублялась тем, что курил он в присутствии малышей пятой роты.

— Он обедать не пошел, — отдышавшись, продолжал Федя. — Заперся в каптерке… Я ходил к нему, а он и в коридор дверь запер… Старшина мне говорит: «Не к чему здесь вертеться, человеку и без вас тошно». А я говорю: «Надо ж, товарищ старшина, в трудную минуту поддержать!» А старшина…

— Ну, чего расшумелся, ясно — надо! — вставая, строго сказал Самарцев.

— А как? — с надеждой спросил Федя.

— Передадим ему пончики! — решил Самарцев. — Сбор после обеда у фонтана, я и Скрипке скажу.

Трудно было понять, почему Самарцев решил, что именно пончики «поддержат» их общего друга. Но, во-первых, Артем не обедал, а, во-вторых, по глубокой и мгновенно возникшей убежденности, Самарцев уверен был, что одно появление друзей придаст Артему силы, так необходимые ему в эти трудные часы.

Как и было условлено, после обеда они прокрались к фонтану и притаились за кустами.

— Слушай меня! — строго, шепотом сказал Петр, требовательно оглядев свой маленький отряд. — Я произвел разведку, разработал план. Пошли! Если будет опасность, — крикну цаплей.

Они двинулись гуськом. Скрипкин следовал, почти наступая на пятки Самарцеву. У него с Самарцевым наладились отношения, и Алеша, чувствуя в Петре силу, теперь даже заискивал. Если его, как старшего, кто-нибудь не слушался в отделении, он искал помощи у Самарцева. Петр в таких случаях кратко говорил нарушителю: «Брось баловать!» — и этого было достаточно.

— Вот, — тихо сказал Самарцев, когда они остановились у высокой липы, протянувшей свои ветви к окнам училища, — пусть будет у каждого!

Он вручил Феде и Алеше по довольно большому пакету и записке. В каждом пакете находилось по восемь пончиков, собранных после обеда.

— Одного задержат, — другой доберется! Другого задержат, — третий передаст. Если поймают, — глотай записку и пончики!

— Много ж глотать! — ужаснулся Скрипкин.

— Надо! — неумолимо отрубил Самарцев. — Так всегда делают, чтобы никаких следов не осталось. Теперь лезьте за мной!