Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

Мотря всегда знает, кто едет в город. Прибавила шагу; надо успеть, пока Мотря не улеглась спать.

С трудом потянула стылую дверь на себя и с порога увидела Виктора. Он стоял у печки. На нем лыжный костюм, он смотрел на Нину и улыбался. Его появление настолько было неправдоподобным, что она на секунду даже закрыла глаза. Он? Он!

— Вот братец приехал, — объявила Никитична, подталкивая седые космы под платок, — экая страсть, на лыжах прибег! Сорок пять верст без малого, и все бягом и бягом. Маленько личность себе не познобил.

— Что, сестренка, разве не рада? — улыбнулся Зорин.

— Рада. Но ты не писал. Ты правда на лыжах? — Нина так растерялась, что не знала, о чем говорить. — Пойдем ко мне.

Никитична «наладила» им ужин у Нины в горнице.

Наконец они вдвоем.

— Ну, здравствуй, — он шагнул к ней, взял ее руки в свои.

Сейчас поцелует. Но он только заглянул ей в глаза и отошел. Наверное, и Виктор испытывал то же чувство радостного смятения.

— Однако, самовар поставлю, — сказала за дверью Никитична. — С такой-то дороги ладно будет и чайком побаловаться.

— Я сама, — кинулась Нина.

— Ладно, угощай брата. Эка столь бягом на лыжах. Конь и то пристанет.

— Добрая старуха? — спросил Виктор. — Тебя не удивляет, что я братом объявился? Хотел объявить себя женихом, но не знал, как ты к этому отнесешься.

Нина понимала, что ее молчание может обидеть Виктора, но все нужные слова куда-то провалились.

— Ты ничего мне не ответила.

— Да, — сказала она.

Он, улыбаясь, покосился на дверь.

— Очень хочется тебя поцеловать, — тихо проговорил он.

— Как брату, конечно?

— Ты не ждала меня?

— Нет, то есть я не думала…

— Не думала, что приеду?

— Ты пришел, — напомнила она. Только сейчас до Нины дошло, что он пробежал сорок пять верст. — Ты очень устал?

— Не очень. У меня же по лыжам первенство по городу.

— Я эгоистка. Ты же голоден. Садись. Ужин остынет.

Потом они пили чай, сидя друг против друга.

— Ты от какой организации? Тебя послали или ты сам попросился?

— Я сам от себя, — он засмеялся. — Понимаешь, считается, что я в Понизовье, я там в командировке. В окружкоме комсомола мне разрешили два дня проболтаться в городе, отдохнуть. Ну вот я и махнул к тебе.

— Я ничего про тебя не знала. Ты не писал.

— Я не писал — надеялся все время вырваться. Да и письма оттуда страшно долго идут. Глушь, еще почище здешнего.

— Ты мог сбиться с дороги, — испугалась она. — Обратно ты поедешь, я попрошу у хозяев тулуп. Кажется, во вторник хозяин поедет на базар.

— Не могу я до вторника ждать. Я же говорю: меня отпустили только на два дня.

— И нельзя пробыть лишний денек?

— Нельзя. Завтра днем мне надо выходить, чтобы засветло добраться до большой дороги. Понимаешь?

Виктор спохватился: он же привез Нине газету — заметку напечатали, теперь-то Козлоногов не отвертится. Виктор обнял Нину и через ее плечо стал читать вслух заметку. У нее буквы замелькали перед глазами. Она прислушивалась к себе, а не к его словам. Она любит этого человека. Виктора Зорина. А ведь еще совсем недавно она даже не знала о его существовании…

В горенке всегда холодно. Нина, укутав ноги одеялом, забралась на кровать. Виктор подвинул табуретку поближе. Разговаривали вполголоса. За стеной Мотря укладывала ребятишек спать, монотонно выводила; «Спи, спи, спи, усни-и-и-и… крепко глазыньки за-жми-и-и-и… а-а-а-а».

Виктор осмотрелся, будто только что увидел ее горенку. Нина проследила за его взглядом. Да, ничего не скажешь — убогая обстановочка: железная узенькая кровать, шаткий столик, две табуретки. Единственное украшение — над кроватью вырезанный из хрестоматии и наклеенный на картон портрет Лермонтова.

— Разве нельзя найти потеплее комнату?

— Можно. Но отдельную не найдешь. Знаешь, иногда так хочется одной побыть. Ну, с собой. — Она не сказала, что у нее нет возможности платить дороже за комнату.

— Тебя, наверное, тоска здесь забирает?

— Иногда. Днем нет времени, а вечером…

— Дай-ка я тебе ноги потеплее укутаю, — сказал Виктор.

Она не удержалась — провела рукой по его волосам.

Время летело.

Трещали от мороза углы избы.

Уже за полночь, а они еще не успели о себе всего рассказать…

Отца Виктора расстреляли белогвардейцы в гражданскую. Мать умерла от тифа. Жили вдвоем с бабушкой, как она говорила, в избушке-завалюшке. Туго приходилось, перебивались за счет квартирантов-нахлебников. Окончил девятилетку, хотел пойти в вуз, но бабушка совсем состарилась — надо было ее кормить. Пошел работать в депо, там отец когда-то работал. Бабушка померла, избушка, вот что удивительно, будто того и ждала — сразу же развалилась. Теперь сам живет на квартире. Какая там квартира — угол снимает. На будущий год пойдет в индустриальный, в окружкоме обещали дать путевку. Техника теперь решает все.

— Знаешь, нас тоже бабушка воспитывала, — сказала Нина. — Твоя была строгая? Наша строгая.

— Мухи не обидит. Но больше меня воспитывал квартирант один. Замечательный человек! Все знал. Самому жрать нечего, а книг — два ящика. Он доказывал, что человек начинается с языка. Положим, я с ним не согласен. Помещики или там разные буржуи выражались культурно, а из рабочего класса и крестьян вместе с потом кровь выжимали. Этот студент, между прочим, научил меня не просто читать, а вникать в смысл книги. А еще научил правильно говорить, а то я такое выворачивал…

Бабушка всегда твердила сестрам: плохо, когда человек первому встречному все о себе выбалтывает. Виктор не первый встречный. И потом нехорошо не ответить на доверие доверием. Нина рассказала Виктору о Кате, о распрях с отчимом, о дружбе тоже с замечательным человеком — Петренко.

— Он старый? — Виктор на нее не смотрел.

— Нет, что ты! — и поспешно добавила: — У него жена Анфиса. Очень красивая.

За стеной Мотря пела: «Спи, спи, спи, усни-и-и-и… крепко глазыньки зажми-и-и-и… а-а-а-а».

— А-а-а, — голос Виктора прозвучал веселее. — А ты?

— Что?

— Ты кого нибудь любила?

— Нет. Никого. — Ей хотелось спросить: «А ты?» Но удержалась. Пусть сам.

Он сказал:

— Я тоже, — и внезапно покраснел. Его лицо выразило смятение, потом стало сумрачным.

Еще не зная, что он скажет, Нина со страхом ждала его признания. В том, что это будет признание и неприятное для нее, она не сомневалась.

— Мне нравилась одна… я даже думал, что люблю…

Ему явно трудно говорить. Но Нина не желала ему помогать. Пусть сам.

— Хотел на ней жениться… — Виктор опустил голову, сцепив пальцы рук в замок.

— Почему не женился? — Нина не узнала собственного голоса — такой отвратительно-противный. Будто ей все равно.

— Она не захотела развестись. Она замужем… Муж у нее — человек что надо, а она… Торричеллиева пустота… Я потом это понял. А когда увидел тебя и понял, что ту я совсем не любил, что любовь — это другое… Почему ты не смотришь на меня? Не думай обо мне плохое. У меня ничего с ней… Совсем ничего… Я всего раз ее поцеловал… Дай мне твои руки. Какие холодные… Я все время думаю о тебе, все время…

Убаюкав детишек, легонько всхлипывала Мотря. Высвистывал на печи дед.

Сонная утлая деревенька, как заблудившийся кораблик в океан-тайге.

Только двое не спят. Смотрят друг другу в глаза. Молчат.

Замигала лампа, по стеклу поползла копоть. Пойти заправить лампу — еще перебудишь всех. Пора ложиться. Хорошо, что Никитична устроила из тулупа постель в углу горенки. Два часа. Виктору необходимо выспаться, иначе завтра не хватит сил добраться до города. Обидно тратить время на сон. Но что поделаешь, ведь ей-то никуда не идти.

Поспорили из-за подушки. Пусть она спит на подушке, он привык по-походному. Они чинно пожелали друг другу спокойной ночи. Виктор улегся на полу, завернувшись в тулуп. Прижимаясь щекой к холодной подушке, Нина вглядывалась в темноту.

— Нина, — он окликнул ее очень тихо.

Она не отозвалась. «Если еще позовет…»

Он молчал. И хоть из угла не доносилось ни шороха, Нина знала, что он не спит. «Он завтра уедет», — подумала Нина с непонятной острой жалостью к нему и себе. Она торопливо, боясь раздумать, натянула халат и, схватив подушку, на цыпочках пробежала по обжигающе холодному полу.

Виктор пружинно приподнялся. Стоя на коленях, обеими руками обнял Нину, прижался к ней головой. Нина нагнулась, взяла его голову в руки и поцеловала Виктора.

— Ты спи, — сказала она еле слышно.

Было так темно, что она скорее угадала, чем увидела, — Виктор лег ничком. Она подтолкнула ему под голову подушку.

Он поймал ее руку и поцеловал в ладонь.

Пробежала по ледяному полу и нырнула в свою холодную постель. Прислушивалась и все не могла унять озноба. Успокоилась, когда из угла донеслось ровное дыхание.