Юность - Николай Иванович Кочин

— Каленым железом ее понудить, — посоветовала родня. — Прижечь надо ведьме пятки.

Сын разжег костер, накалил железный засов докрасна и прижег матери пятки. Старуха тут же умерла. История этим не кончилась.

Когда ее обмывали, то бабам, к ужасу их, почудилось, что она пошевелилась и подобрала ноги.

— Нельзя ее хоронить, — решили бабы, — она не умерла, а только обмерла. Ее нечистая сила не пущает на тот свет. Душа-то теперь сатаны… Душу-то он и не отпускает. Надо старуху испугать, чтобы душа выскочила.

Стали думать, чем бы испугать.

— А псалтырем, — сказала просвирня. — Хлопнуть псалтырем по лбу ей, душа-то и выскочит.

— Верно.

Просвирня хлопнула псалтырем и стала ждать, когда выскочит душа. И решили, что она не выскочила.

— Теперь одно средство — выгнать иудиным деревом.

Вырубили осиновые колы и били тело старухи до тех пор, пока не убедились, что душа выскочила.

И когда дело дошло до нашего слуха, мы их всех призвали: и Морковкина, и Симку, и свидетелей. Мы тогда судили сами. Судили по совести. Допрошенные заявили, все как один, что старуха испортила сноху, что она ведьма.

— Вот видите, — сказал Яков нам, — это царское наследство. Что мы можем с них спросить, когда на одну школу приходилось по шести кабаков и по две церкви!

Не знаю, как поступили бы образованные юристы, а мы — не засудили Морковкина, не отправили его в тюрьму.

— Как ты жил с матерью? — спросил Яков.

— Жили, друг друга любили. Прожили жизнь душа в душу, — ответил сын. — Но раз она — ведьма, душу сатане продала, а вот тут все свидетели… то я тово… этово… не утерпел, стало быть… Секите мою голову…

Голову его мы сохранили… Он прожил всю жизнь честным человеком, народил детей, в колхозе потом был отличным конюхом, а сложил голову под Берлином. Его сыновья — двое — погибли вместе с ним.

О том, что Симка никогда больше не кликушествовала — нечего и говорить.

Яков велел нам разыскать, не описаны ли подобные случаи в литературе. Мы принесли ему «Власть тьмы» и прочитали вслух.

— Это написано про наших Морковкиных, — сказал Яков. — Только тут писатель не вывел идеи. Внесите идею и ставьте. Идея будет такая: темноту эту насаждали веками в деревне поп, урядник и кулак.

Мы так и сделали. Мы Толстого идейно выправили, и пьеса шла с огромным успехом. Зрители говорили:

— Здорово продернули нашу темноту. Досталось Морковкину.

Ввели на селе «Месячник по борьбе с темнотой». Вся интеллигенция разъясняла вздор нечистой силы, русалок, леших, домовых, порчи, оборотней. Ставились спектакли. Исправлялись пьесы классиков на ходу. И на ходу выходили из всякого положения, даже безвыходного. Потом мы стали пьесы сами сочинять и ставить. И успешно. А каких только не было препон на нашем пути во время «Месячника по борьбе с темнотой»! Расскажем вот такой случай.

Каждое утро, дрожа и крестясь, мать повторяла отцу, что нечистая сила не дает спать вдове Прасковье Комаровой, недавно обновившей избу. Нечистая сила, ладно еще, приходит не каждый день, и обычно вечерами, но зато скулит, и лает, и стонет в доме так, что жизнь вдовы превратилась в сплошную муку. Один раз мать сама даже сходила к ней и возвратилась бледная, встрепанная, утерявшая дар нормальной речи. Еще с порога, глаза растаращив, она начала приговаривать:

— Свят, свят, свят! Дай бог унести ноги. Чуть со страху не померла. Вот и сейчас еще мурашки по телу бегают. По всем суставам, полусуставам, жилкам и поджилкам. Ой, ой, ой, настращалась вдоволь! Помяни царя Давида и всю кротость его!..

Потом, отдышавшись и многозначительно помолчав, она стала полушепотом рассказывать отцу:

— Нечистая сила, она ныне и людей не боится. Собралось нас у Прасковьи в избе больше десятка. Ну вот, вместе с хозяйкой дрожим и творим молитву, а лукавый, не к ночи будь помянут, пуще стонет, ревет и хохочет. Крестимся, жмемся, как малые дети. Не иначе — знамение это какое-нибудь. К перемене властей или что похуже. Пусть задумаются безбожники, пусть страх их проймет. Ох, Сенька, тебя — плута — жалко.

А я отвечаю:

— Вам, глупым и непросвещенным женщинам, все время чудятся разные силы: домовые, ведьмы, оборотни. А на поверку выходит, что все это предрассудки недоразвитой массы или заблуждение глаза.

— Дурак ты, дурак! Какое тебе заблуждение, когда все бабы в одно время нечистую силу чуют! Не видала очами, зато ушами слышала. Диво дивное, людям на потешение, всему свету на удивление.

Она садится на лавку и сокрушенно говорит:

— Эх, Прасковья, не всю щепу после покойника ты вымела, быть худу, и носилки с погоста в день похорон не возвращают… После покойника сорок дней не берут хмельного в рот, а парня твоего я сама видела не раз с самогонкой… Тринадцатый за стол не садится — и этого ты не соблюла в день поминок. Эх, горюша, рок головы твоей ищет!

А на другой вечер сообщила:

— Позвала Прасковья чтицу — арзамасскую монашку из деревни Хватовка. Монашка говорит, что сорок ночей надо святое писанье в избе читать, всей семье молиться, от коммунистов особиться, трем святителям свечки ставить: Гурию, Симону и Авиву. Тогда нечистая сила в другие места отлетит. Так оно и есть, как я думала, выходит — это есть знамение. Говорят, царя убили, но чую, не его убили. Монашка намекала, что сила всевышнего отвела жестокую руку человека и он сам себя сразил и своих товарищей обезглавил… Царь же неизвестно куда исчез со всем своим семейством. И вот теперь ждет он вразумления народного. А нечистая сила радуется, что коммунисты одуматься народу не дают. Ох, Яшка, плохо тебе будет, поверь моему слову, куча детей у тебя, дурака, куда им деваться! Да и моего несмысленыша за собой тащишь.

Я срываюсь с печи, накидываю пальто и запальчиво вскрикиваю:

— Желательно мне всю эту ерунду самолично проверить! Или бабы правы и науке грош цена, или наука вполне права, а у баб обыкновенный выверт мозгов. Мне эти причуды твои, мама, надоели!

В самом деле, у нас в улице только и речей, что про несчастье Прасковьи. И все в один голос заявляют: нечистая сила вдову покоя лишила, почти каждую ночь в избе охает и ревет. К Прасковье открылось паломничество, и женщины просто с ума сошли. Мужики, те только тихонько подсмеивались. А не смеяться нельзя было. Если поверить бабам, так нет такого места, где бы черти не сидели: домовой в избе кошек с печи бросает, в бане бес швыряется горячими камнями, хлещется кипятком, и если от него не