Карьера подпольщика (Повесть из революционного прошлого) - Семён Филиппович Васильченко
— Пойдемте, пройдемтесь немного обратно, — снова предложил он девушке. — Вам от домашних не нагорит за то, что вы поздно придете?
— О, достанется, если поздно возвращусь и узнают, что я гуляла. Придется сказать отцу, что засиделась у Оли Снегиревой, и она проводила меня домой.
— А кто ваш отец?
— Чистозобов, начальник почтовой конторы у нас на Темернике.
— А! — вспомнил мастеровой, что ему действительно приходилось встречаться на улицах с почтовым чиновником и его красивой меланхоличной дочкой, — вот кто вы. Я рад, что познакомился с вами, потому что я один раз видел, как вы шли с отцом куда-то в праздник... Я думал, что за вами много уже ухаживает кавалеров...
Анатолию казалось, что он говорит правду, так возбудила его обстановка этого знакомства и разговора.
— Я ни на кого не обращала внимания, потому что вы мне давно нравитесь...
— А вы меня разве знали?
— Я видела еще во время стачки, как вы отчаянно с казаками поступали и говорили с ними; с тех пор я других кавалеров и знать не хотела... Вы как сумасшедший кричали на них и называли зверями...
— А по-вашему это не хорошо?
— Еще бы... Они защищают порядок, чтобы не было бунта, а вы с бунтовщиками против них!
Девушке, очевидно это не нравилось.
Анатолий, взявший ее под руку когда они пошли, с удивлением остановился на этом противоречии мысли и чувства и спросил:
— Тогда зачем же вы захотели знакомиться со мной, нет больше кавалеров разве?
— О, — прижалась девушка к Анатолию тесней с очевидным возбуждением, — таких кавалеров, как другие, много, а о вас я все время думаю... Я убила бы вас за то, что вы не обращаете на меня внимания, я насилу допросилась, чтобы Снегирева познакомила меня с вами... Я мучаюсь уже сколько времени. Не нужны мне никакие другие кавалеры.
Анатолий сжал губы и решил про себя:
— Ну, дело не ладно: горит барышня...
Он не думал, что борьба противоречивых чувств в девушке может привести к какой-нибудь неожиданности. Ее чувства к нему явно перевешивали все остальные. И вместе с тем совершенно откровенные признания девушки захватили его, волнуя проснувшиеся желания.
— Ну хорошо, Клава... можно так вас звать?
Девушка быстро кивнула головой и снова прижалась к нему.
— Пойдемте, — продолжал он, — я проведу вас домой, чтобы вас дома из-за меня не обидели. Однако, ваши слова открыли мне глаза. Я хочу сказать, что я вас теперь уже не оставлю в покое. Я с женщинами до сих пор никакого дела не имел. Я хочу вас позвать в следующее воскресенье гулять в рощу за реку. Согласитесь пойти со мною туда, там теперь редко кто ходит?..
Снова почти безвольная девушка влюбленным движением ответила юноше согласием.
Анатолий наклонился к ней и страстно поцеловал ее, раз, другой, третий.
Девушка отвечала ему поцелуями.
— Пойдемте, Клава домой...
Они пошли, оба волнуясь и говоря уже о незначащих вещах. Возле ее дома они расстались.
Для Анатолия это знакомство представлялось пустяковым, но при его молодости он отнесся к нему с особым возбуждением. Наступило время, когда у него проснулись определенные желания; проснулись такие же желания и у той девушки, которая стала искать с ним счастья взаимной близости, — этого было достаточно, чтобы решить вопрос их дальнейших отношений, которые покажут
Анатолию, как поступить дальше без вреда для всех других его дел.
Поэтому в назначенный час свидания, в следующее воскресенье, Анатолий, как и условился, встретил девушку на известном уже нам переезде возле города, с сдержанным возбуждением пожал ей руку и пошел с ней в заречную рощу.
Когда они вошли в овеянные весенним теплом подвербные шатры рощицы, они теснее прижались друг к другу.
— Ничего вам не было дома прошлый раз из-за меня?— спросил Анатолий.
— Нет, — возбужденно ответила девушка.
— Давайте, сядемте, — указал на обрывок травянистого пригорка Анатолий.
Он разостлал приобретенную им роскошь — летнее пальто.
Девушка села, Анатолий обнял ее.
— А думала ли ты Клава, — спросил он, возбуждаясь все больше и наружно сдерживая это, — о том, что я субъект такой: я сегодня люблю тебя, а что будет завтра — никто не знает?
Растерявшаяся девушка спрятала на секунду под ресницами глаза, потом подняла их.
— Я много думала! Мужчины все такие. И вы такой. Хорошо, что хоть сразу говорите. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. О чем вы так много думаете и почему нигде не бываете?
Девушка говорила шопотом с сохнущими губами. Она вся дрожала.
Анатолий недовольно ответил.
— Разве об этом теперь говорить? Клава, я согласился притти сюда и позвал вас не для того, чтобы говорить о том, что думаю, а потому, что я поступлю сейчас как мужчина... Так! Так! На это согласны вы?..
Он в приступе страсти, чувствуя, что и она задыхается от чрезмерного возбуждения, быстро схватился за завязки ее одежд.
— Толя! Обожди... Сейчас нельзя мне, после. В следующий раз...
Анатолий изумленно поднял глаза.
— Почему сейчас нельзя? Почему после?
— Я говею сейчас, Толя, нельзя...
— Что такое?..— подымаясь на одно колено, спросил, не поняв сразу девушки, мастеровой,
— Я говею, ведь теперь пост, я сегодня причащалась...
Анатолий сообразил, что для благочестивой мещанской среды теперь было самое запретное время для любовных похождений.
Он, сам себе не веря, поднялся с изумлением, еще раз взглянул на девушку, растерянно сжал кулаки, и, повернувшись, быстро зашагал прочь, выбираясь из рощи.
Испуганно следившая за ним девушка надтреснуто кликнула ему, порываясь за ним.
— Толя! Толя!..
Она уже готова была отказаться от своей безрассудной боязни небесного гнева за свою любовь.
Анатолий с досадой махнул, не оборачиваясь, рукой, и ушел.
Он, выбравшись из рощи, все еще шагал с изумленно раскрытыми глазами. Наконец, он плюнул.
— Чертовщина-то, а?
Он пошел бродить по городу. Долго он мерял тротуары улиц, то ругая сам себя за свой легкомысленный опыт романического флирта, то мысленно издеваясь над нелепой богобоязнью жаждавшей ласки девушки и бесповоротно осекшейся на своем „причастии".
Когда он поздно ночью возвратился домой, Ильи дома-еще не было. Дверь открыл отец, у которого от досады за прерванный сон проснулся прилив
