Павел Федоров - Генерал Доватор
— Женщина из соседнего колхоза, — ответил Почибут.
Заметив на лице командира эскадрона презрительную гримасу, начштаба усмехнулся.
— Мужчин нема, чи що? Затрусится баба, що з нею буду робыть?
— Не баба, а девушка. Смотри, влюбишься, — лукаво подмигнул Абашев, с нетерпением поглядывая на часы.
— Не шуткуйте, товарищ комиссар. У меня незадача, а вы мне якусь дивчину... Коли вона злякается — в карман я ее запихну, чи що?
Резкий переход на чисто украинский язык служил признаком того, что Шевчук раздражен.
Незаметно подошедшая Зина, услышав последние слова, настороженно остановилась.
— Можешь быть спокоен. Не испугается, — возразил Абашев и, увидев Зину, пошел ей навстречу. — Здравствуйте, товарищ Ковалева.
— Здравствуйте, товарищ комиссар. — Зина неловко пожала протянутую руку, искоса поглядывая на высокого, в кавалерийской венгерке командира.
— Это вы будете Шевчук? — в упор спросила она.
— Вы не ошиблись. Именно так прозываюсь с детства, — ответил Кондрат, оглядев Зину с головы до ног. «Полушубок чистенький, сапожки новенькие. Форсишь, дивчина, хоть бы валенки надела, замерзнешь, як на бережку рыбка», — думал он, забыв о том, что только два дня тому назад сменил щегольские со шпорами сапоги на белые огромных размеров валенки.
Зина, заметив их и вспомнив предстоящий поход через болото, молча усмехнулась. Абашев отозвал ее в сторону и примирительно сказал:
— Не обращайте внимания, что он так покосился на вас. Товарищ резковат, с женщинами ладить не умеет. Но командир опытный, а главное — смелый. Только вы с ним поменьше спорьте.
— Ничего, товарищ комиссар, поладим. Разрешите двигаться?
— Ну, что ж, пора...
Обернувшись к Шевчуку, Абашев спросил:
— У вас все готово, товарищ старший лейтенант?
— Так точно, товарищ батальонный комиссар.
— Так вот... — заговорил строгим голосом Абашев, — действовать быстро, напористо, но осторожно и умно. В остальном, как написано в приказе, понятно?
— Понятно, товарищ батальонный комиссар.
А в приказе было написано коротко: «Четвертому эскадрону наступать в направлении на северо-запад. В 6.00 выйти болотом к дому лесника, сбить противника и в 9.00 сосредоточиться в районе отметки 196, установив связь с командиром полка».
— Дорогу хорошо знаете? — обращаясь к Зине, спросил Шевчук.
— Хорошо знаю, — ответила Зина резко. Ее начинал раздражать недоверчивый, полупрезрительный тон этого заносчивого верзилы. Хотелось наговорить дерзостей. «Как он смеет после такого похода не доверять мне», — возмущенно думала Зина.
— Вот так и надо отвечать, — не оборачиваясь, заметил Шевчук.
О ночном подвиге он знал. Но о том, что его совершила эта самая девушка, ему и в голову не приходило.
— Если я была на том месте час тому назад, то, наверное, помню его и найду, — все более раздражаясь, проговорила Зина.
— Вы были там час тому назад?
Шевчук остановился, круто повернувшись к девушке.
— А вы что, с неба упали? — резко ответила Зина, давая знать, что больше не хочет говорить на эту тему.
Еще до рассвета эскадроны Шевчука и Биктяшева сосредоточились на высоте 147. Эту заросшую густым кустарником высотку противник несколько раз пытался захватить и установить на ней пушки для обстрела Волоколамского шоссе, но был отбит. Теперь он полукольцом охватывал ее с двух сторон, намереваясь войти в стык между дивизиями Панфилова и Атланова, не подозревая, что в центре его наступательной группы к контратаке готовились эскадроны Шевчука и Биктяшева. Правее, в направлении Шитково, должен был нанести удар батальон панфиловцев и полк Бойкова. В наступлении принял участие резервный полк Жмякина.
Всей операцией руководил генерал Атланов. Атака должна была начаться после залпа гвардейских реактивных минометов.
Весть о прибытии каких-то необыкновенных и страшных по своей силе пушек мгновенно облетела все подразделения. Политрук Рябинин, обходя расположившиеся вдоль лесной проселочной дороги взводные колонны, слышал самые разноречивые толки.
— Бьет эта самая штуковина без всякого грохота и шума, — говорил черночубый кубанец Мишка Сидоренко. — Ты сидишь и ничего, стало быть, не чуешь, вдруг на голову тоби чемодан, раз — и все растерзало... Ни кишочков, ни потрошочков...
— А ты откуда знаешь? — спросил кто-то с сомнением в голосе.
— От батарейцев слыхал. Им, браток, все известно. Народ ученый.
— Неправда. Мне рассказывали не так, — возразил пулеметчик Криворотько. — Сделана эта пушка, и даже не пушка, а прибор, самым простым манером — вроде обыкновенной железной бороны «зиг-заг» с ребрами. Кладется на эти ребра снаряд, похожий на гриб. Ну, конечно, само собой, все работается электричеством. Включается рубильник, и снаряд летит в воздух. В снаряде, стало быть, имеется стабилизатор и небольшой, с пропеллером, моторчик, который начинает работать и везет снаряд, куда положено. Прилетает этот гостинчик до определенного места, снижается, и трах — все вдребезги...
— Тю! От же брехня! — Мишка Сидоренко смачно сплюнул и отвернулся.
— Брехня не брехня, но почище будет твоего чемоданчика...
Рябинин улыбнулся и удовлетворенно заметил, что настроение у людей бодрое. Увидев политрука, бойцы притихли.
Начинало светать. По верхушкам деревьев пробежал ветерок и швырнул с веток на каски бойцов и за воротники полушубков рассыпчатые хлопья снега.
Привязанные кони, почуяв приближение утра, встряхивая седельными вьюками, беспокойно переступали с ноги на ногу. Рябинин присел около станкового пулемета.
— Долго еще ждать-то, товарищ политрук? — спросил Криворотько.
— Еще немного, — посмотрев на часы, ответил Рябинин.
— Разрешите, товарищ политрук, обратиться. Говорят, будто бы товарищ Сталин прислал нам какие-то необыкновенные пушки, и разят они фашистов под чох. Правда это или нет? — приглушенно, давясь махорочным дымом, спросил Сидоренко.
— Так точно, товарищи, эти новейшие пушки здесь. Они будут поддерживать нашу атаку.
Политрук оторвал от газеты четвертушку бумаги, свернул цыгарку и закурил.
— Что же это за пушки? Как они бьют? — продолжал расспрашивать Сидоренко.
— А вот сегодня увидим, как они будут стрелять.
Рябинину самому не терпелось посмотреть на работу «катюши». Вдвоем с Шевчуком они пытались подойти к закрытым брезентом машинам, но часовой строго окрикнул их и скомандовал «кругом». Сейчас Рябинин чувствовал некоторую неловкость перед бойцами, потому что не знал, как на самом деле действуют новые орудия.
— Пушки эти строжайше засекречены, — сказал он внушительно, — и немцы скоро узнают силу сталинской артиллерии.
Но договорить он не успел. Предутреннее лесное затишье разорвал страшной силы гром. Над лесом с визгом пронеслись ослепительные молнии. Стоявшие под деревьями кони, точно от непомерной тяжести, склонили головы, а некоторые присели на колени; даже назойливый ветер, словно чему-то удивившись, перестал качать верхушки деревьев.
Бойцы, ничего не понимая, оторопело смотрели друг на друга.
— Это что же такое, братки, делается? — зябко пожимая плечами, спросил Сидоренко.
— Новые пушки бьют... без шуму и буму... как ты рассказывал, — приподнимаясь, ответил Рябинин и, отряхнув с полушубка снег, с радостной возбужденностью добавил: — Приготовиться к движению!
Два последовавших один за другим оглушительных залпа резкими толчками встряхнули землю, и ослепительные молнии с яростным визгом пронеслись над лесом. Казалось, что и земля и небо разрываются на части.
Прилегший было отдохнуть Осипов подскочил и, крякнув, бросился к телефону. Он долго не мог вызвать командный пункт батареи Ченцова. Дежуривший на командном пункте сержант Алексеев почувствовал, как ползет земля и трещит накат. Он едва извлек телефонный аппарат, как блиндаж обвалился. Снаряды рвались в трехстах метрах от блиндажа.
— Ченцов, — кричал Осипов в трубку, — Ченцов!
Но телефон молчал. Схватив другую трубку, Антон Петрович быстро соединился с эскадроном Рогозина. Там никто не спал.
— Вы слышите? — хрипло кричал Осипов Рогозину. — Чуете?
— Слышим, товарищ подполковник, — отвечает Рогозин. — Что это? Землетрясение? Ничего не понимаем! Немцы галдеж подняли, как будто у них под ногами вулкан извергается.
— Это товарищ Сталин поздравляет нас с добрым утром. Будь, милый, наготове: скоро начнем. Почему молчит ваша батарея? Пошли людей узнать, в чем там дело.
Антон Петрович, положив трубку и потирая озябшие руки, крикнул адъютанта, приказав разбудить лейтенанта Головятенко.
Осипов бодрствовал, и усталое сердце его вновь забилось облегченно и радостно. Оно пело, и весь он загорелся той необыкновенной решимостью и отвагой, которые творят чудеса.
