Мечты сбываются - Лев Маркович Вайсенберг
— Не в силах были сдержать слезы? — неожиданно прозвучал насмешливый возглас Гамида. — Вы слишком сентиментальны, Хабибулла-бек!
Словно кто-то подменил Хабибуллу:
— С каких это пор принято смеяться над добрым сердцем? — воскликнул он с возмущением в голосе.
— При виде Балаша доброе сердце должно испытывать презрение и гнев, а не жалость и сочувствие! — спокойно возразил Гамид. — Не знаю, кто послужил причиной этих чувствительных слез — актер ли, стремившийся вызвать их у зрителей, или сам зритель, поскольку у него нашлись слезы жалости и сочувствия для такого человека, как негодяй и пошляк Балаш!.. Пусть не обидится на меня товарищ Сейфулла, если скажу, что вскоре мы увидим на нашей сцене более правильное толкование образа Балаша — в этой роли готовится выступить Али-Сатар, и, насколько мне известно, тот Балаш вряд ли вызовет у зрителей жалость, сочувствие или чувствительные слезы.
Сейфулла метнул на Гамида недружелюбный взгляд: опять этот нахальный малый оскорбляет его, старается углубить пропасть между старыми актерами — им, Сейфуллой, и Али-Сатаром. Сейфулла перевел взгляд на Хабибуллу в поисках поддержки, но тот не нашел, что ответить Гамиду.
Да, Хабибулле с его критикой в этот вечер явно не везло!
И, как обычно, когда он видел, что победа не на его стороне, он заставил себя улыбнуться и с притворным миролюбием произнес:
— Я, уважаемые товарищи, остаюсь при своем мнении, хотя, возможно, что и вы по-своему правы. Впрочем, в ближайшем будущем нас рассудит сам зритель!
Он раскланялся и, подняв голову, с показным спокойствием покинул актерское фойе.
ФАТЬМА
Вспоминая рассуждения Хабибуллы, Баджи негодовала: какой двуличный человек!
«Севиль», видите ли, устарела, так как азербайджанка уже окончательно раскрепощена? Интересно, что бы он сказал, если б ему привели в пример его собственную жену?
Внезапно Баджи осенило:
«А что, если позвать Фатьму на спектакль? Пусть посмотрит, пусть набирается ума-разума!»
Задумано — сделано.
Но Фатьма в ответ на приглашение только пугливо отмахнулась:
— Нет, нет, Баджи, что ты! В театре-то ведь я никогда не бывала — сама знаешь, Хабибулла меня никуда с собой не брал.
— И я до поры до времени не бывала, а теперь я — актриса, играю на сцене.
Фатьма вздохнула:
— Ты, Баджи, — другое дело.
— Я, по-твоему, не из такого же теста сделана?
— Из такого же… Да все-таки не из такого.
В душе Баджи согласна с Фатьмой. Но не признаваться же в этом вслух.
— Напрасно ты, Фатьма, себя принижаешь, — сказала она с укоризной.
— Больше, чем есть, не принизить… — нос и губы Фатьмы печально вытянулись. — Театр? Признаться, и денег лишних не имею на пустые забавы.
— О деньгах ты не беспокойся — я тебя проведу бесплатно.
На лице у Фатьмы появилось выражение, какое Баджи нередко наблюдала у Ана-ханум, когда та принимала отчет о покупках, сделанных Баджи на базаре: уж не обманывают ли ее, стремясь что-либо выгадать для себя?
— Не знаю, право… — протянула Фатьма. — И еще… неровен час, натолкнусь в театре на Хабибуллу.
— Не натолкнешься — он уже видел этот спектакль.
— А вдруг придет посмотреть еще раз?
— Не придет! — голос Баджи прозвучал насмешливо, уверенно.
— Ну, другие могут меня там увидеть — расскажут ему.
— Я тебя усажу в укромное местечко, где тебя никто не заметит.
— Все-таки страшновато.
— Да не бойся ты, глупая!
— Не знаю, право… Вот если только дети будут здоровы…
— А зачем им болеть, таким славным ребятам?
— И если сама не заболею…
— Ты бы еще сказала: если не будет конца света!
— Не знаю, право…
Баджи с досадой махнула рукой. Ну и упрямая же эта Фатьма! Заладила: «Не знаю, право…» Но если так, то и у нее, у Баджи, достанет упорства, чтоб настоять на своем. Уговаривать она мастерица.
В конце концов, пришлось Фатьме сдаться.
— Так, значит, придешь? — прощаясь, напомнила Баджи.
Фатьма нерешительно кивнула.
— Не прогадаешь! — ободрила ее Баджи. — Только смотри, тазов и мочалок с собой в театр не тащи, как тогда, к юристу!..
И вот Фатьма в театре, в зрительном зале — сидит, закутавшись в чадру, боязливо озираясь.
Слава аллаху: в зале гаснут огни. Занавес медленно поднимается, приоткрывает кусок жизни в доме Балаша.
Как все это напоминает Фатьме ее жизнь с Хабибуллой! Таким же хмурым возвращался он домой, такие же придирчивые, несправедливые слова бросал ей в ответ на все ее старания угодить ему.
Аллах великий! Словно кто-то подглядел ее жизнь и теперь со сцены показывает людям, сидящим в этом зале.
Вот так же, как этот Балаш на сцене, привел однажды Хабибулла в свой дом гулящую компанию. Были там артисты — Сейфулла и Чингиз и эта подружка Баджи, с челкой, был там какой-то пьяный мужчина, не азербайджанец, которого все называли инженером. Так же, как этот Балаш, стыдился Хабибулла познакомить свою жену с гостями, приказал ей сказаться больной и не выходить из спальни; там она и коротала ночь, поглядывая в замочную скважину, как веселятся гости и слушая пьяные их голоса.
А что изменилось с уходом Хабибуллы к другой? Он пропадает где-то по нескольку дней, а вернувшись, снова держит себя хозяином и властелином — таким, как этот Балаш.
Фатьма сидела, не отрывая глаз от сцены, не зная, на кого обратить свою жалость —
