Киноповести - Василий Макарович Шукшин
Через минуту вошла Анисья с тарелкой соленых помидоров.
– Вёдро-то какое стоит! Благодать господня! – заговорила она.
– Да-а, – согласился Кондрат. – Погода прямо как на заказ.
На хмелесовхозе, куда приехал Пашка, он сперва потрепался с бабами, собиравшими хмель… Потом нашел директора.
– А где другой? – спросил тот, заглянув в Пашкину путевку.
– У него подшипники поплавились – меняет, – сказал Пашка.
– А ты шибко устал?
– Нет. А что?
– Надо бы поехать на нефтебазу – горючее получить. Я свои машины все раскидал, а у нас горючее кончается…
– Сфотографировано, – сказал Пашка.
– Что? – не понял директор.
– Будет сделано.
День был тусклый, теплый. Дороги раскисли после дождя, колеса то и дело буксовали. Пашка, пока доехал до хранилища, порядком умаялся.
Бензохранилище – целый городок, строгий, стройный, однообразный, даже красивый в своем однообразии. На площади гектара в два аккуратными рядами стоят огромные серебристо-белые цистерны – цилиндрические, квадратные.
Пашка подъехал к конторе, поставил машину рядом с другими и пошел оформлять документы.
И тут – никто потом не мог сказать, как это случилось, почему, – низенькую контору озарил вдруг яркий свет.
В конторе было человек шесть шоферов, две девушки за столами и толстый мужчина в очках (тоже сидел за столом). Он и оформлял бумаги.
Свет вспыхнул сразу. Все на мгновение ошалели. Стало тихо. Потом тишину эту, как бичом, хлестнул чей-то вскрик на улице:
– Пожар!
Шарахнули из конторы…
Горели бочки на одной из машин. Горели как-то зловеще, бесшумно, ярко.
Люди бежали от машин.
Пашка тоже побежал вместе со всеми. Только один толстый человек (тот, который оформлял бумаги), отбежав немного, остановился.
– Давайте брезент! Э-э! – заорал он. – Куда вы?! Успеем же! Э-э!
– Бежи – сейчас рванет! Бежи, дура толстая! – крикнул кто-то из шоферов.
Несколько человек остановились. Остановился и Пашка.
– Сча-ас… Ох и будет! – послышался сзади чей-то голос.
– Добра пропадет сколько! – ответил другой.
Кто-то заматерился. Все ждали.
– Давайте брезент! – непонятно кому кричал толстый мужчина, но сам не двигался с места.
– Уходи! – опять крикнули ему. – Вот ишак… Что тут брезентом сделаешь? «Брезент»…
Пашку точно кто толкнул сзади. Он побежал к горящей машине. Ни о чем не думал. Видел, как впереди, над машиной, огромным винтом свивается белое пламя.
Не помнил Пашка, как добежал он до машины, как включил зажигание, даванул стартер, «воткнул» скорость – человеческий механизм сработал точно. Машина рванулась и, набирая скорость, понеслась прочь от цистерн и от других машин с горючим.
Река была в полукилометре от хранилища! Пашка правил туда, к реке.
Машина летела по дороге, ревела… Горящие бочки грохотали в кузове, Пашка закусил до крови губу, почти лег на штурвал…
В палате, куда попал Пашка, лежало еще человек семь. Большинство лежало, задрав кверху загипсованные ноги.
Пашка тоже лежал, задрав кверху левую ногу.
Около него сидел тот самый человек с нефтебазы, который предлагал брезентом погасить пламя.
– Сколько лежать-то придется? – спросил толстый.
– Не знаю. С месяц, наверно, – ответил Пашка.
– Перелом бедренной кости? – спросил один белобрысый паренек (он лежал, задрав сразу обе ноги. Лежал, видно, долго, озверел и был каждой бочке затычка). – А сто суток не хочешь? Быстрые все какие…
– Ну, привет тебе от наших ребят, – продолжал толстый. – Хотели прийти сюда – не пускают. Меня как профорга и то еле пропустили. Журналов вот тебе прислали… – Мужчина достал из-за пазухи пачку журналов. – Из газеты приходили, расспрашивали про тебя… А мы и знать не знаем, что ты такой. Сказали, что придут сюда.
– Это ничего, – сказал Пашка самодовольно. – Я им тут речь скажу.
– «Речь»? Хех!.. Ну, ладно, поправляйся. Будем заходить к тебе в приемные дни – я специально людей буду выделять. Я бы посидел еще, но на собрание тороплюсь. Тоже речь надо говорить. Не унывай.
– Ничего.
Профорг пожал Пашке руку, сказал всем «до свидания» и ушел.
– Ты что, герой, что ли? – спросил Пашку один «ходячий», когда за профоргом закрылась дверь.
Пашка некоторое время молчал.
– А вы разве ничего не слышали? – спросил он серьезно. – Должны же были по радио передавать.
– У нас наушники не работают. – Белобрысый щелкнул толстым пальцем по наушникам, висевшим у его изголовья.
Пашка еще немного помолчал. И ляпнул:
– Меня же на Луну запускали.
У всех вытянулись лица, белобрысый даже рот приоткрыл.
– Нет, серьезно?
– Конечно. Кха! – Пашка смотрел в потолок с таким видом, как будто он на спор на виду у всех проглотил топор и ждал, когда он переварится, – как будто он нисколько не сомневался в этом.
– Врешь ведь? – негромко сказал белобрысый.
– Не веришь, не верь, – сказал Пашка. – Какой мне смысл врать?
– Ну и как же ты?
– Долетел до половины, и горючего не хватило. Я прыгнул. И ногу вот сломал – неточно приземлился.
Первым очнулся человек с «самолетом».
– Вот это загнул! У меня ажник дыхание остановилось.
– Трепло, – сказал белобрысый разочарованно. – Я думал – правда.
– А как это ты на парашюте летел, если там воздуха нету? – спросил «ходячий».
– Затяжным.
– А кто это к тебе приходил сейчас? – спросил человек с «самолетом». – По-моему, я его где-то…
Тут в палату вошли старичок доктор с сестрами и с ними – молодая изящная женщина в брюках, маленькая, в громадном свитере – «странная и прекрасная».
Доктор подвел девушку к Пашке.
– Вот ваш герой. Прошу любить.
– Вы будете товарищ Колокольников?
– Я, – ответил Пашка и попытался привстать.
– Лежите, лежите, что вы! – воскликнула девушка, подходя к Пашкиной койке. – Я вот здесь присяду немножко. Можно?
– Боже мой! – сказал Пашка и опять попытался сдвинуться на койке.
Девушка села на краешек белой плоской койки.
– Я из городской молодежной газеты. Хочу поговорить с вами.
Белобрысый перестал хохотать, смотря то на Пашку, то на девушку.
– Это можно, – сказал Пашка и мельком глянул на белобрысого.
Тот начал теперь икать.
– Как вы себя чувствуете? – спросила девушка, раскладывая на коленях большой блокнот.
– Железно, – сказал Пашка.
Девушка улыбнулась, внимательно посмотрела на него. Пашка тоже улыбнулся и подмигнул ей. Девушка опустила глаза к блокноту.
– Для начала… такие… формальные вопросы: откуда родом, сколько лет, где учились…
– Значит, так… – начал Пашка, закуривая. – А потом я речь скажу. Ладно?
– Речь?
– Да.
– Ну… хорошо… Я могу потом записать. В другой раз.
– Значит, так: родом я из Суртайки – семьдесят пять километров отсюда. А вы сами откуда?
Девушка весело посмотрела на Пашку, на других больных; все, притихнув, смотрели на нее и на Пашку, слушали. Белобрысый икал.
– Я из Ленинграда. А что?
– Видите ли, в чем дело, – заговорил Пашка, – я вам могу
