Ливень в степи - Чимит Цыдендамбаевич Цыдендамбаев
Старая Хулгана почернела еще больше, не ела, не спала и не чувствовала ни голода, ни усталости. Сидела у потухшего очага и бубнила одну и ту же молитву таким же грязным, чернолицым, как она сама, глиняным богам в закопченной божнице.
Жаргалма долго сидела возле собранного ею кизяка. Слезы текли по ее лицу. Но теперь это были не слезы растерянности и испуга, удивления и обиды. Жаргалма поняла, что ее оговорили по злобе, незаслуженно. «Это могла сделать от ревности, с отчаяния женщина, которая собиралась замуж за моего Норбо», - решила Жаргалма. Вот она и плакала… «Я не навязывалась Норбо. За нас сваты решили с родителями… Та девушка приехала бы ко мне, сказала, что любит Норбо, я не пошла бы за него замуж». Так рассуждала Жаргалма, сидя в степи, возле мешка кизяка. Потом ее пронзила мысль: «А вдруг правда, что у меня пестрый язык и я приношу людям несчастье?… Нет, это брехня, я ничего не сделала людям плохого!»
Недавно Жаргалма разожгла в своей юрте очаг, положила в огонь березовые поленья и стала смотреть, как дым окутывает дрова. Было похоже, будто в огне кто-то живой пеленает своего березового сына мягким голубовато-желтым шелком. Вот что может почудиться, если долго сидишь, уставившись в огонь… Вдруг она увидела, что из„ щели в полене вылез большеголовый муравей, черный, словно вылепленный из дегтя. Ему было нестерпимо жарко, он метался, не знал, где спастись. Жаргалма поймала его, выбросила во двор - пусть гуляет…
Ей всех бывает жалко. Заболеет теленок или ягненок-жалко. Кормит его, ласкает, радуется, когда поправится. Она никого никогда не ругала, даже худых, бранных слов не много знает…
Жаргалма припоминает, что в последнее время улусники как-то странно вели себя с ней. Старались меньше разговаривать, быстрее уходили прочь… Только Норбо и Ханда-мать не переменились. Не поверили злому слуху, наверно…
Она встала и медленно пошла к дому. Идет, смотрит себе под ноги, будто потеряла какую-то маленькую дорогую вещицу и не может найти… Раньше всегда спешила домой - чем ближе юрта, тем торопливее шла. А теперь тихо, неохотно идет. У изгороди высыпала кизяки, присела на корточки, принялась складывать один на один. Вверху сделала крышицу, чтобы дождь не размочил.
«Ханде-матери говорить не буду, - решила Жаргалма. - Не надо тревожить ее спокойную душу».
Свекровь после ухода толстой Ехэ-абгай тоже решила ни о чем не говорить невестке. Но обе они не сумели скрыть своего смятения, взглянули друг на друга, заплакали, обнялись, уселись на старой, облысевшей шкуре жеребенка.
- Не плачь, Жаргалма… - успокаивает невестку Ханда. - Возьми себя в руки… Все забудется, не плачь. - Она не только невестку этим утешала, но и себя…
Жаргалма слушала добрые слова свекрови, видела ее слезы, чувствовала ее сострадание и понимала, что больше эта милая, хорошая женщина ничего не может сделать для нее. Она не мужчина. Защитить может лишь муж. А у женщин только слова.
Ханда-мать ласково успокаивает невестку. Старшая всегда должна утешать младшую… А что же делает в это время Норбо, опора и надежда двух женщин, единственный в семье человек с кушаком поверх дыгыла, единственный в юрте мужчина?
Норбо сидит в своем сарае, острым железом скоблит сухие, звонкие дуги. Вон как выгнуты!… Теперь они никогда уже не станут прямыми: начнешь выпрямлять- сломаются. Скоро Норбо нагрузит целый воз новых дуг и повезет по ближним и дальним улусам, по русским деревням, будет продавать, менять на зерно, на муку, на сухари, на деготь… Подъезжая к незнакомому двору, Норбо сразу определяет: купят здесь дугу или нет, простую купят или красивую. Беднякам дорогие красивые дуги не нужны, им подавай простые, крепкие, подешевле. У Норбо всегда есть такие дуги, он знает, что улусникам нужно. Но ведь есть и богатые люди, для них надо товар покрасивее. Простую дугу они и на дороге не подберут, пускай, мол, валяется… Коня не остановят, мимо проедут. Для них, для богатых, Норбо возит особые дуги. И сейчас есть штук тридцать таких - вырезные, узорчатые, тонкие. Отберет из общей кучи самые высокие, узкие, гладкие и начнет обтачивать, лощить, вырезать. Когтистыми железками всякие узоры выцарапает, потом начнет раскрашивать яркими красками. Не дуга получается, а игрушка, маленькая радуга. Когда в степи сверкает солнце, шумит ливень, такие радуги бывают… Норбо знает, что нужно богачам. Бедные тоже любят красивое, но им не на что купить, а богатые даже не торгуются, дают сколько спросишь. Большие, твердые налоги платят, а денег у них все равно много. Нанзад Наймашиев сильно просил сделать три красивые дуги. Сказал, что скупиться не станет. Норбо пообещал: «Так сделаю, хоть в божницу ставь, - а про себя подумал: - Столько денег сдеру, не намочи с перепугу в свои шелковые портки».
Эти три дуги заняли несколько длинных летних дней. Шершавым напильником, похожим на широкий коровий язык, Норбо так долго вылизывал последнюю дугу, что шея онемела. Он поднял голову, покрутил шеей и вдруг заметил беспорядок: соседские коровы топчут его зеленку.
Неподалеку от своего летника Норбо когда-то огородил небольшой участок земли, засеял зеленкой. Каждый год такая зеленка вырастала - не только коровы, но и прохожие люди слюну глотали: ровная, сочная, яркая… Посмотришь, кругом лежит выгоревшая, желтая степь, а тут вон какая благодать! Норбо построил вокруг изгородь, по ней видно, что хозяин он не ленивый: крепкая, топором не разрубишь. Но ведь в каждом улусе есть такие бойкие скотины, которых никакой забор не удержит…
По соседству с Норбо живет пожилой улусник Шагдыр. Большим умом не отличается, но человек честный, уважительный. Есть у Шагдыра известная на весь улус красная корова, из-за которой всегда много шума и разговоров, ссор и неприятностей. То хлеб у кого-потравит, то вытопчет траву. Будто нарочно. Беда, а не корова. Норбо сразу понял: Краснуха свалила изгородь и привела на шелковую, молодую зеленку еще и других коров. Идет впереди, вырывает целые охапки зеленки, качает головой - отрясает землю с корней, воровато поглядывает по сторонам, боится, чтобы не попало.
Норбо отбросил дугу, взял топор и пошел выгнать коров, наладить изгородь. Шагдыр тоже заметил, что натворила Краснуха, направился туда же. Оба злые, мужики взялись за дело. Норбо понятно, почему сердитый. А Шагдыр злится, что этот его сосед всюду сеет то зеленку, то ярицу, злится на свою
