Жизнь в солнечном луче - Борис Фомич Шурделин
— Пойду работать. Десятый класс — в вечерней школе. Не я первый.
— Я хочу быть тебе другом, одному тебе,— сказала она.— Я не уйду, а если буду уходить, то в последнюю минуту, в самую последнюю. И ненадолго. А?
Он не отпускал ее рук, словно опасался, что как только перестанет их сжимать, в ту же секунду останется один.
Через неделю Володя уже отработал свою первую смену на механическом заводе. Возвращаясь домой, он издалека увидел, что на скамейке возле крыльца сидит мужчина в форме летчика гражданской авиации. Завидев Володю, мужчина поднялся и пошел ему навстречу.
— Я Викин отец,— сказал мужчина, останавливаясь перед юношей.— Ты Володя, я догадался.
— Да,— быстро ответил юноша.
— Вот и хорошо.— Летчик взял Володю под руку и повел к дому.— Ну? Поговорим?
— О чем?— растерялся Володя.
— Ну не о девушках же! О самолетах. Согласен?
Это было неожиданно.
— Что ты про них знаешь? — продолжал летчик.
— Немножко.
Они зашли в дом.
— Проходите в столовую,— предложил Володя.
Пока Володя мылся, летчик стоял рядом и изредка задавал вопросы о самолетах, о знаменитых летчиках, о погоде, словно пытался определить, насколько прочна у юноши мечта об авиации.
— Что ты знаешь про Виктора Хользунова? Ага, верно. Комбриг в тридцать лет. Воевал в Испании. А про Каманина что знаешь? Ага, верно, все верно. Как тебе реактивные нравятся? Нравятся. Ну-ну. Ты имей в виду,— продолжал Викин отец,— все будет хорошо, потому что все зависит только от тебя одного, все в твоей власти. Сделать себя настоящим человеком может только сам человек. Никакие боги и никакие силы не смогут противостоять упорству самого человека.
Викин отец принадлежал к тем людям, которые, будучи не очень образованными и к тому же излишне прямолинейными в обращении с другими, прекрасно знали свое дело и поэтому ценились всегда. Люди его склада откровенны и просты. Поэтому он и повел себя с Володей просто, в силу природной смекалки догадавшись, что именно простота является вернейшим ключом к чужой душе.
— Ну, ладно, зятек,— сказал летчик.— Пойдем пообедаем. Ты, конечно, скажешь, что сыт. Да? Ну, вот. Верно, хорошее воспитание в данном случае предусматривает ложь. Но что толку от хорошего, воспитания, когда пуст желудок? Ведь мы с тобой не кисейные барышни, а летчики! Так?
— Летчик вы, а не я.
— Ну, раз я сказал, что мы оба, значит, так оно и есть. Не возражать, я чином постарше.
Приход Володи в дом Викиного деда оказался неожиданностью для всех.
— Папа…— прошептала Вика, но отец не дал ей договорить:
— У летчиков не сентиментальные жены. Проходи, зятек!
Поздно вечером, после ухода Володи, Вика подслушала разговор старших.
— Он же славный мальчик,— говорила мать.— У меня было все время такое ощущение, что все мы в чем-то перед ним провинились. Все на свете.
— Но отец у него! — возражала бабка.
— Ну что ж, отец? Может быть, как раз это противоречие и подчеркивает его достоинства.
Вмещался отец.
— Кстати,— он наклонился к теще,—если принять вашу сторону, то на земле останется не так уж много хороших людей. В свое время и я был для вас не тем человеком, который имел бы право пройти с вашей дочерью под вашими окнами. Но потом ведь вы меня признали!
— Ты стал лучше.
Викин отец развел руками.
— Ну и логика,— удивился он.
— Ну, конечно,— заметил дед,— он спит и во сне видит самолеты, как же тебе не понравится!
— И это,— ответил отец.— Для меня и это очень важно. Мой зять должен быть летчиком.
— И притом — зятек, зятек — без конца! — возмутилась бабка.— Рано о таких вещах говорить.
— Ну вот, атака! Послушать вас, так моя дочь чуть ли не преступница! А у нее хорошее сердце. Парень-то один остался… Мать-то ведь уже не встанет. Один.
— Может быть, нам следует превратить дом в приют? — спросил дед.
— Я не говорил этого. Впрочем, если б матери совсем не было, я бы забрал его с собой. Устроил бы в Москве на работу, на аэродром. Кончил бы он десятилетку. Потом — в училище. И Вика бы его не потеряла. Тихо, не говорите интеллигентных слов. Мать ведь у него здесь.
— Ты сердишься,— заметила жена.
— Пожалуй, ты угадала. Сержусь, на жизнь.
— Чего тебе на жизнь сердиться? — удивился дед.— Хорошая работа, большая зарплата.
— Верно,— ответил летчик,— зарплата большая. Но не летаю!
Он вытянул по столу руки, сжал кулаки.
— Не летаю,— тихо повторил он.
Ему уже никто не возражал, все понимали его состояние, хотя он умел себя держать. Как раз когда отец вытянул по столу руки, Вика вошла в комнату…
Об этом разговоре Вика ничего не сказала Володе.
Прямо с завода Володя спешил к реке, на старое место. Вика с отцом ждали его там: они приходили рано утром, ловили рыбу, купались. С приходом Володи начинались бесконечные разговоры о самолетах и летчиках. Вике, однако, все эти разговоры были интересны. Она как-то неслышно вошла в жизнь авиации еще с детства, поэтому многое знала и даже могла поспорить.
Уезжая, Викин отец сказал Володе:
— Ты держись руками за небо, уж что-что, а небо тебя не подведет.
Следующим летом Вика не приехала, готовилась поступать в институт. В начале июля сам Володя побывал в Москве. На небольшом свадебном ужине Вика вставила в петлицу его простенького пиджачка соколиное перо.
Улетая, он оставил на ее столике, под книжками, записку: «Сегодня годовщина нашей встречи. Хотел бы я весь день провести там, на берегу. И чтоб мне все время казалось, что вдруг раздвинутся кусты и выйдешь ты.
И я опять понесу тебя в воду. Люблю!»
В училище Володя привез с собой и соколиное перо. Даже на экзамены носил его — в кармане.
В начале зимы Володин отец прислал письмо: «Когда встанешь на ноги, не забудь, что у тебя есть я, помогай мне. Я совсем тут сломался. В конце концов это твой сыновний долг».
Андрей Пестов, прочитавший, с разрешения Володи это письмо, сказал:
— Сыновний долг. Хотел бы я дать ему в зубы.
Володя удивленно посмотрел на Андрея.
Весной Волошиной матери стало совсем плохо: болезнь побеждала ее, и ей захотелось
