Жизнь в солнечном луче - Борис Фомич Шурделин
А сам Андрей никак не мог догадаться, куда увезли его друзья. И только тогда, когда ему сказали:
— Забирайся в машину, осторожнее,— он понял, что оказался возле какого-то самолета. Он прижал ладони к белому металлу. Голова закружилась. Но он взял себя в руки. Друзья помогли ему забраться в самолет.
Яснов усадил Андрея как раз на то место, где должен сидеть пилот.
— Понял? — спросил он.
— Понял,— ответил Андрей. Рука его метнулась вперед, пальцы легли на приборную доску.
— Это вариометр,— сказал Яснов.
— Понимаю,— ответил Андрей. Его пальцы скользнули дальше.
— Индикатор курса.
— Да, да…
— Это…
— Я знаю, авиагоризонт.
— Ага, Андрей.
— Высотомер. Указатель скорости. Тахометр,— называл Андрей, а пальцы его скользили по приборам. Потом вдруг они беспорядочно заметались по щиту. Андрей называл: это указатель поворота. Да? Я знаю — да. Компас. Опять вариометр.
Он откинулся на спинку сиденья, опустил руки,
— Полетим? — спросил Андрей.
— А ты хочешь? — ответил Яснов.
— Хочу.
— Ну, полетим. Не бойся, буду рядом. Ребята! — Яснов повернулся к друзьям.— Мы сейчас полетим. Освободите машину. Все в порядке, пилот?
Пилот ответил:
— Машина готова к полету.
Яснову поверили все, и Андрей — тоже.
Когда они остались в машине одни, Яснов взял руку Андрея.
— Смелее. Я рядом. Или ты передумал?
— Нет, нет! — Андрей подался вперед.— Полетим! Хорошо. Быть за инструктора?
— Это же учебный. Я понял. Ты этого и хотел?
— Потом, Андрей. Не сейчас. Об этом — потом.
Подготовка обоих заняла немного времени.
— Ну, полетели? — спросил Яснов.
— Да, да,— ответил Андрей.
— Начинай. Не бойся. Все идет хорошо.
При взлете Яснову пришлось трудно. Только на высоте тысячи метров он облегченно вздохнул, удивившись, однако, тому, что ошибок Андрей сделал много меньше, чем он ожидал.
— Ну, Андрей…— прошептал Яснов.
— Что ты сказал?
— Знаешь, я думал…— начал Яснов, но Андрей прервал его:
— Тише!
Андрею почудилось, что в тумане, из-за которого он ничего не видел, все яснее и яснее вырисовываются какие-то небольшие диски, застекленные, усыпанные какими-то точками и полосками. На одном из дисков мелькнул контур самолета. Машина набирала высоту — понял Андрей. Но в тумане все опять смешалось, когда Яснов развернул машину. Однако, как только машина выровнялась, диски снова стали вырисовываться в туманной пелене.
Палец Андрея коснулся стекла, как раз в том месте, где была в этот момент стрелка тахометра. Яснов увидел палец друга и тут же изменил число оборотов: стрелка поползла в сторону, палец двинулся вслед за ней.
— Андрей! — закричал Яснов.— Посмотри вниз! Там — море. Твое Каховское море. И — Никополь! — Он повел машину вниз, и Андрей увидел перед собой водную гладь, водохранилище с белыми речными трамваями, спешившими по своим важным делам. Увидел городские крыши — оранжевую и зеленую мозаику. Увидел телемачту: в нее превратили старую, еще довоенной постройки, парашютную вышку.
— Вижу, вижу,— сказал Андрей. — Разреши, я сам.
— Ну, давай, давай!
Он вел себя в небе как мальчик, вырвавшийся из тесного мира на широкую дорогу.
И когда они, не слишком скоро, вернулись на аэродром, друзья, предупрежденные по радио Ясновым, счастливые, но все-таки растерявшиеся, не сразу смогли настроиться на ту внутреннюю волну, на которой уже работали сердце и воображение Андрея Пестова.
Они впятером пошли к аэровокзальчику, к своей «Волге».
— Это не чудо,— сказал Андрей.— Это — вы.
— Разве чудес не бывает? — спросил Стецко.
— Вы и есть чудо,— ответил Андрей.
В эту минуту он имел право так сказать.
Рядом с их «Волгой», возле машины такси, стояли отец и мать Андрея. Друзья отстали. Андрей пошел один.
— Не бойтесь,— говорил он по пути,— я вижу. Еще не очень хорошо, но вижу.
Он шагал широко, шел упругой походкой, словно каждый толчок ногой был одновременно толчком и для взлета куда-то ввысь, но шел он по своей земле, по земле, принадлежавшей в эту минуту только ему одному — большому земному человеку.
