Том 7. Пьесы, рассказы, сказки 1941-1966 - Константин Георгиевич Паустовский
Лермонтов. Да, это обычное тюремное напоминание.
Белинский (крепко пожимает руку Лермонтова). Прощайте, дорогой мой. Берегите себя. Вы нужны России. Как часто наш народ сиротел, как часто терял драгоценные жизни. А то я знаю эту гусарскую повадку – бросаться на Кавказ, в бой, как в некую кровавую распашку.
Лермонтов. О нет, у меня слишком много замыслов, чтобы думать о случайной пуле. Боюсь только, что мне не дадут жить.
Белинский. Не смейтесь надо мной, но у меня это чисто отеческая просьба к вам – беречь себя.
Лермонтов (улыбается). Недавно просили меня об этом по-сестрински, а нынче вы просите по-отцовски. Значит, все же я не совсем сирота. (Смеется.) Прощайте, как жаль, что до сих пор мы были далеки друг от друга.
Лермонтов провожает Белинского до двери. Остается один, что-то думает, глядя на огонь свечи. Слышны заунывные крики часовых «слуша-ай!». Лермонтов берет уголь и пишет на стене. Гремит дверь – входит комендант.
Комендант. Сколько раз я просил вас, поручик Лермонтов, не марать стен стихами. (Читает только что написанные стихи.) «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ». Да еще такими непозволительными… Вы что это, поручик! Ей-богу, ума не приложу, что с вами делать?!
Лермонтов. Если вы не дадите мне бумаги, я испишу вам не только стены, но и потолок.
Комендант. Уж скорей бы вас выпустили. Дебошир, убей меня бог, дебошир. (Кричит.) Евстигнеев, принеси его благородию старые приказы из канцелярии! (Показывает на стены.) Приказы на обороте чистые. Спишите все на бумагу, тогда я пришлю унтера, – он все это сотрет. А то и вправду жаль. Стихи, говорят, у вас превосходные.
Лермонтов, глядя на коменданта, по-детски хохочет.
Занавес
Картина седьмая
Салон Карамзиных. За окнами – Летний сад в туманной весенней зелени. Сумерки. Блещущая закатом Нева.
За круглым чайным столом непринужденное и веселое общество. Софья Карамзина, Мусина-Пушкина, Вяземский, Александр Тургенев и Лермонтов. Екатерина Карамзина разливает чай.
Вяземский. Самое интересное зрелище, какое мне привелось видеть в жизни, – это обед у Жуковского, когда Крылов ел поросенка и от удовольствия мог только шевелить пальцами. Потом его отвели в кабинет, и он проспал на диване до утра. Проснувшись, рассказывал, что снилось ему, будто государь Николай Павлович стоит у стола, трет хрен с сахаром и плачет крупными слезами.
Все смеются, кроме Лермонтова и Мусиной-Пушкиной. Мусина-Пушкина только слабо улыбается. Лермонтов гладит мохнатого пса и незаметно дает ему тартинку. Мусина-Пушкина грозит Лермонтову пальцем.
Екатерина Карамзина. Страшен сон, да милостив бог.
Тургенев. А вы слышали новость, господа? На Булгарина в Нарве напали разбойники. Окунули его с головой в реку, и в кармане у него раскис очередной пасквиль на русскую литературу.
Снова все смеются, кроме Лермонтова. Мусина-Пушкина тревожно взглядывает на него. Лермонтов сидит сгорбившись, смотрит за окно, где в густых сумерках пылает странным желтоватым огнем зелень Летнего сада.
Софья Карамзина (Вяземскому, тихо). Ничем не удается развеселить его.
Вяземский (вполголоса.) Вы видите, София Николаевна, мы уж с Тургеневым стараемся вовсю, как два старых рысака, но ничто не помогает.
Тургенев. А Мятлев будет сегодня?
Екатерина Карамзина. Обещался прийти.
Тургенев. Вы знаете, какую дерзкую штуку он на днях отколол на обеде у графини Щербатовой? Он сидел с молоденькой маркизой Траверсе. Маркизу преследовал поклонник, адъютант наследника, – он поднес ей огромный букет. Маркиза имела неосторожность пожаловаться Мятлеву на назойливость поклонника. Что же делает Мятлев? Он требует у лакея блюдо, берет букет, крошит ножом цветы и листья на мельчайшие кусочки, поливает маслом, солит, перчит и приказывает лакею отнести этот салат из цветов поклоннику в качестве угощения, присланного маркизой.
Софья Карамзина. Сразу узнаю Ишку Мятлева!
Лермонтов (гладит пса и говорит, не улыбаясь, думая о чем-то другом). Да, это очень забавно. (После недолгого молчания.) Софи, вы знаете, что сегодня я уеду на Кавказ прямо отсюда? Я распорядился, чтобы лошадей подали к вашему крыльцу.
Софья Карамзина. Это по-дружески, Мишель.
Слуга (в дверях). Наталия Николаевна Пушкина!
Мужчины встают. Екатерина и Софья Карамзины торопливо идут к дверям. Входит Наталия Пушкина.
Екатерина Карамзина. Какая редкая гостья!
Пушкина. У меня столько забот с детьми, что я с трудом освобождаю для себя только два вечера в неделю.
Здоровается со всеми. Все с ней очень почтительны. Лермонтов последним целует у нее руку.
(Лермонтову.) Я слышала, что вас снова усылают на Кавказ?
Лермонтов кланяется.
Отчасти вы виновник того, что я приехала сюда. Я хотела проститься с вами.
Лермонтов (холодно). Вы слишком добры. Чем я заслужил такое расположение?
Пушкина. Не будем сегодня враждебны. (Тихо.) Я знаю, что вы в душе осуждаете меня из-за мужа, и, поверьте, благодарна вам за то, что вы со мною никогда не лицемерили.
Лермонтов. Если это заслуживает благодарности, то извольте, я ее принимаю.
Пушкина. Значит, мир?
Лермонтов. Моя любовь к Александру Сергеевичу так велика, что я переношу ее на всех людей, которые были ему дороги. (Целует у Пушкиной руку.)
Пушкина (растерявшись). Вы очень расстроены сегодня?
Лермонтов. У меня нет причин веселиться, сударыня.
Софья Карамзина. Право, Мишель, вы совершенно пали духом. Я вас не узнаю.
Лермонтов. Простите, у меня сегодня дурная голова.
Мусина-Пушкина. Вам нездоровится?
Лермонтов. Нет. Но у меня весь день такое чувство, будто я попал в железное кольцо, оно все время сжимается и вот-вот меня раздавит.
Вяземский. Кошмарный сои!
Тургенев. Забудьте эти нервические мысли. Когда вы вернетесь с Кавказа…
Лермонтов (перебивает его). Я не вернусь. В этом-то я единственно уверен.
Мусина-Пушкина (нервно смеется). Не надо, Лермонтов. Этак вы заставите всех нас разрыдаться.
Софья Карамзина. Я хочу, Мишель, чтобы вы увезли из Петербурга светлую память. (Садится к роялю, играет, потом напевает).
Кубок янтарный полон давно,
Пеной угарной блещет вино.
Екатерина Карамзина. Я прикажу подать вина. Сегодня у нас особенный вечер. (Выходит.)
Софья внезапно обрывает игру и встает.
Софья Карамзина. Вы весь вечер молчите, Мишель. Прочтите нам что-нибудь новое.
Лермонтов. Новое? Извольте! (Облокотившись на стол и не меняя позы, говорит просто и тихо, глядя на Мусину-Пушкину.)
Не смейся над моей пророческой тоскою.
Я знал, удар судьбы меня не обойдет.
Я знал, что голова, любимая тобою,
С твоей груди на плаху перейдет.
Я говорил тебе: ни счастия, ни славы
Мне в мире не найти, – настанет час кровавый,
И я паду, и хитрая вражда
С улыбкой
