Мечты сбываются - Лев Маркович Вайсенберг
— Подлежащее, сказуемое, обстоятельство образа действия? — улыбнулась Баджи.
— Не только это. Буду учить литературе, истории. Буду рассказывать, как люди жили когда-то, какие были войны, революции, как люди будут жить в будущем.
Баджи вспоминает, что о чем-то подобном слушала уже, стоя у двери комнаты Ага-Шерифа.
— Что ж, это неплохо! — говорит она одобрительно.
Целый день провела Баджи в Черном городе, рассматривала Сашины книги, обедала, ужинала, вдоволь наговорилась и с тетей Марией, и с Сашей.
Перед отъездом Баджи заглянула к старым соседям по первому коридору и уехала, когда уже стемнело, а Саша так и не сказал ни слова о том, о чем обещал поговорить. Может быть, в самом деле сердце кое у кого среднего рода?..
И все чаще Баджи задумывается: женщины и мужчины говорят, что она хороша собой, — почему же не видит, не замечает этого Саша, почему не нравится она ему? Может быть, потому, что он знает про ее замужество, в душе осуждает ее, и обучает грамоте лишь из жалости или по дружбе? А может, скучно ему с ней, потому что она темна и невежественна, а он ученый, студент и так много, много знает, что не о чем ему говорить с ней?
Скорее всего — поэтому!
И Баджи овладевает страстное желание учиться. Она читает все, что попадается ей на глаза: вывески, афиши, обрывки газет, надписи на папиросных и спичечных коробках — все. Она исписывает тетрадь за тетрадью, и с пальцев ее не сходят чернильные пятна. Она даже берется за ненавистную ей грамматику.
Саша не нарадуется на ученицу.
«Правильно!», «Умница!» — все чаще слышит Баджи от Саши и все чаще улавливает в его тоне теплоту.
Однажды Баджи услышала, с какой похвалой он говорил о ней Юнусу. Радость и гордость захлестнули ее.
Вот, оказывается, какой дорогой надо идти к сердцу Саши. А она, глупая, грела на жаровне шашлычный прут, завивала волосы в мелкие кудряшки!
БЕСПЛАТНЫЕ БИЛЕТЫ
Из всех комнат клуба больше всего Баджи привлекает та, в которой происходят занятия кружка художественной самодеятельности.
Каких только песен не услышишь здесь! Звучат старинные печальные песни о доле людской — «шикеста́», нежные любовные — «гезеллемэ́», веселые шуточные — «мейхане́».
Нередко Баджи вспоминает свою мать Сару. Высоким прерывистым голосом напевала Сара печальные песни без слов. О чем она пела? У кого научилась и для кого пела, сидя на ветхой подстилке, одинокая, смертельно больная? Как не похожи были те напевы на новые песни, какие впервые услышала здесь ее дочь и какие теперь распевает в полный голос!
В доме Шамси и в доме мужа Баджи не раз бралась за тар, за кеманчу, но струны плохо слушались ее пальцев, а о том, чтоб учиться музыке, нельзя было и мечтать. Теперь в клубе музыкант-профессионал обучает участниц кружка, и Баджи быстро совершенствуется в игре. Посмотреть только, как она поднимает и раскачивает над головой свой тар, ни дать ни взять — настоящий тарист!
Баджи любит и потанцевать. Особенно она отличается в женском хороводном танце «гыд-галады́». Забавный танец! Танцующие, собравшись в круг, жестами и мимикой изображают кумушек, ведущих между собой шуточную беседу.
— Сейчас вы увидите богатую купчиху! — объявляет Баджи и мигом преображается: лицо ее становится надменным, в движениях сочетаются спесивая самонадеянность и суетливость.
Ругя, заглянувшая в комнату, где происходят занятия кружка, всматривается в танцующую Баджи. Что-то знакомое чудится ей в этой живой карикатуре. Внезапно Ругя осеняет: да ведь это Ана-ханум! Портрет, нарисованный танцем, меток и зол. Младшая жена испытывает подлинное удовлетворение.
— А теперь посмотрите на старуху сплетницу!
Ругя смотрит. Ну, это, конечно, не кто иной, как Дилявер-хала!
— А вот так танцуют ганджинские сельские девушки! — снова объявляет Баджи и снова преображается.
Расставаясь с Ругя, Баджи, как обычно, говорит:
— Приходи почаще!
Но Ругя на этот раз в ответ на приглашение обиженно отворачивается:
— Приходить для того, чтоб смотреть, как ты меня передразниваешь и на смех выставляешь перед людьми?
— Я — тебя? На смех? — восклицает Баджи удивленно. — Когда?
— Да, да! Когда ты ганджинских сельских девушек изображала.
— Да я вовсе и не думала тогда о тебе!
Тон у Баджи искренний, но он не рассеивает подозрений Ругя.
— Брось прикидываться, на это ты мастерица! — говорит она.
Баджи прижимает руку к сердцу:
— Клянусь братом — говорю правду!
Ругя смягчается.
— Кого же, в таком случае, ты изображала?
— Ганджинских сельских девушек… вообще…
Ругя вспоминает далекую мастерскую, где она коротала свой день, сидя на полу за ковровым станком рядом с подругами-ковроткачихами, и как вечером, окончив работу, принимались они за танцы — размять затекшие ноги… Да, пожалуй, Баджи имела в виду не только ее, а их всех, и, значит, незачем зря обижаться. Одно лишь странно: каким образом удалось Баджи, ни разу не видевшей тех девушек-ковроткачих, так верно их изобразить? Неужели только по ее, Ругя, рассказам?..
Время от времени посетительницам клуба, в особенности членам кружка самодеятельности, раздают бесплатные билеты в театр.
Некоторые отказываются от билетов: охотно посещая женский клуб, они, однако, считают, что театр, где женщина может оказаться сидящей рядом с чужим мужчиной — рассадник порока.
«Не скоро, видать, поумнеют наши женщины!» — досадует Баджи.
Сама она охотно взяла бы целый десяток билетов, если б ей дали столько и если б можно было одновременно сидеть в десяти местах и смотреть за десятерых. Во время раздачи билетов она тем не менее делает безучастное лицо: если покажешь, что сильно чего-нибудь хочешь, — не получишь; так нередко бывало в ее жизни. Впрочем, сейчас Баджи напрасно гневит судьбу — в бесплатных билетах ей еще ни разу не отказали…
В ожидании, когда зажгутся
