Михаил Аношкин - Семья Ладейщиковых
В цехе ее состояние заметили сразу, как замечают малейшие изменения в дружном коллективе, и поэтому старались меньше ей докучать. Но дел все-таки было много, трудно было обойтись без нее, и рабочие старались быть немногословными. Токарь-карусельщик Витя Сергеев пришел к Ладейщиковой уточнить чертеж и посоветовал ей сходить к врачу. Она ничего не ответила, только благодарно ему улыбнулась.
Потом в конторке появилась крановщица Маруся; как всегда, бойкая, шумная, краснощекая, она принялась ругать мастера и бригадира за то, что не обеспечивают полную нагрузку крана. Тоня слушала ее, зажав ладонями виски, и обещала все уладить.
— Вы больны, Антонина Матвеевна? — спохватилась девушка.
— Нет, нет, — возразила Тоня. — Иди, пожалуйста, работай.
Тоня надела халат и пошла в цех. Она спустилась из конторки вниз и остановилась у станка, на котором работала белокурая курносая Настенька, недавно пришедшая сюда из ремесленного училища. Девушка не видела Тоню и продолжала сосредоточенно наблюдать за резцом, держа одну руку на рычажке. Из-под кромки берета девушки выбилось несколько кудряшек. Они заметно вздрагивали от каждого Настенькиного движения. Но вот девушка обернулась и воскликнула:
— Ой, это вы!
— У тебя все в порядке? — спросила Тоня, любуясь милым лицом девушки.
— В порядке! — весело ответила Настенька. На ее груди за бортами халата Тоня заметила цветистую косынку. Настенька уловила ее взгляд и покраснела. Тоне совсем не хотелось смущать девушку, но она почему-то спросила:
— Подарил? — имея в виду Витю Сергеева, который — это было в цехе известно многим — ухаживал за Настенькой. Девушка потупилась и кивнула головой.
И с новой остротой припомнилась Тоне ссора с мужем, запершило в горле, и она сказала:
— Желаю тебе счастья, Настенька! — и притянула девушку к себе. Слезы застлали глаза. Чтобы не расплакаться, Тоня зашагала по пролету.
Через некоторое время в цехе в сопровождении секретаря парткома появился Соловьев. Тоня увидела его высокую фигуру еще тогда, когда секретарь горкома стоял недалеко от станка Вити Сергеева и, закинув голову, рассматривал лозунг, прибитый над выходом. Потом они подошли к Семену Кирилловичу, и Тоня подумала, что скоро подойдут и к ней. Ей очень не хотелось сейчас встретиться с Соловьевым и секретарем парткома. Но уйти было уже неудобно, и она занялась станком токаря Михеева. У станка случилась небольшая поломка. Тоня осматривала его, попутно пробирая нерадивого токаря. Она заметила, как из конторки спешил к пришедшим начальник цеха, грузный, с одышкой, с совершенно седой головой человек.
Через несколько минут вся эта делегация во главе с Соловьевым и замыкающим Семеном Кирилловичем приблизилась к Тоне. Она выпрямилась, тыльной стороной руки поправила на виске волосы и поздоровалась.
— А! — приветствовал ее Соловьев. — Сама товарищ Ладейщикова. Здравствуйте! Что же, товарищ инженер, не чувствуется вашей инициативы?
— Она у нас беспокойная, — вступился за нее начальник цеха.
— Не вижу! — возразил Соловьев. — На других заводах давно перешли на скоростные режимы работы, а про вас ничего не слышно.
— Скоро услышите! — заявила Тоня, нахмурившись. — При нашем станочном парке переход на скоростные режимы — задача нелегкая.
— А вы думали, у других все проходит без сучка и задоринки?
— Я вовсе так не думаю.
— Мы проводим опыты, Николай Иванович, — вставил начальник цеха.
— Долго что-то!
— Скоро только сказка сказывается, — сказала Тоня. Соловьев вприщур посмотрел на Ладейщикову, она смело выдержала его взгляд.
— Что ж, идемте, — обратился он к секретарю парткома. Николай Иванович на прощанье пожал Тоне руку. Его пожатие было крепким, энергичным, а глаза смотрели на нее с доброй усмешкой.
Когда Тоня осталась вдвоем с мастером, старик сказал:
— Крестник мой.
— Кто? — не поняла она.
— Николай Иванович, ясное дело. Здесь начинал мальчонкой. У меня ремеслу учился. В партию его рекомендовал.
— А я и не знала!
— Ты еще много чего не знаешь. Вот интересуется, готовы ли мы на выпуск новой машины переключиться. Партийное собрание заводское будет.
— Значит, правду говорили?
— Правду, — подтвердил Семен Кириллович и доверчиво взял Тоню за рукав. — Тащи его сюда, Петра-то своего, на завод. Пусть токарное ремесло одолевает или в литейку подручным.
— Куда! — грустно улыбнулась Тоня. — Он же директор кинотеатра! Начальство!
— Какой он директор! Недоразумение одно. Собой-то управлять не может, тоже мне директор выискался. Парень он не шибко волевой, руководства хорошего требует, глаз за ним да глаз нужен.
— Может быть, — тихо отозвалась Тоня.
— Верно говорю!
Тоня взглянула на Семена Кирилловича и прочла на его лице столько участия к себе, что ей захотелось рассказать ему о своих горьких размышлениях, попросить у него совета. Это желание вспыхнуло безотчетно и сильно. Однако Тоня подавила его. Она подумала о том, что должно быть очень нехорошо обременять других своим личным горем, выставлять его напоказ.
И Тоня ушла, раздумывая над словами мастера. «Возможно, Семен Кириллович прав? Но нет! Петр себялюбив, тщеславен. Не пойдет на завод, ни за что не пойдет. А все-таки сказать бы? Сказать? Нет, пусть сам догадывается!»
А старый мастер долго глядел вслед Тоне. Он слышал о ее размолвке с мужем и хотел от всей души помочь ей, но не знал, как это сделать. И то, что он посоветовал сейчас Тоне, конечно, не облегчило ее переживаний, а, может быть, скорее наоборот — усилило их. Он прекрасно видел, как Тоне было тяжело.
IX
Николай Иванович возвращался из механического завода пешком. Хотя в этот раз он обошел добрую половину цехов, но усталости не чувствовал.
К механическому заводу у Соловьева была особая страсть — здесь прошли его молодые годы. Где бы потом Николай Иванович не был, куда бы ни заносила его судьба, он с благодарностью вспоминал завод, которому суждено было стать для него суровой первоначальной школой жизни.
Очень изменилось все на заводе за прошедшие годы — и сами цехи обновились, пристроились новые, и молодежи появилось много, а кадровиков, тех, что после гражданской восстанавливали завод, затем реконструировали его, осталось мало, по пальцам можно перечесть.
Николай Иванович шел не торопясь. Он с улыбкой подумал о вчерашней рыбалке. Представилось озеро, шалаш и сам дед Матвей. Припомнилась жалоба старика на дочь, и перед глазами встала Антонина Ладейщикова такой, какой он ее видел несколько часов назад: в черном халате, строгая, с бледным лицом. А в глазах ее затаилась глубокая душевная боль и страстное желание скрыть эту боль от посторонних. Не хочет она облегчить страдание, поделившись с кем-нибудь. Что ж, каждый по-своему переносит несчастье. Рецептов здесь нет, а неумным вмешательством можно только усилить ее страдание. Но вместе с тем, Николай Иванович, как опытный партийный работник, человек, повидавший на своем веку немало хорошего и плохого, чувствовал, что вмешаться в ее жизнь все-таки надо. И чем раньше, тем лучше.
Как-то сами собой мысли Николая Ивановича перекинулись на сына. Учился сын в Свердловском университете, на каникулы уехал в Симферополь, к тетке.
Николай Иванович скучал по сыну. Целый год не виделись К тетушке уехал сразу после экзаменов. В начале августа приедет. И тогда они пойдут на рыбалку. Николай Иванович и отпуск приурочил к августу. Ни на курорт, ни в санаторий ему путевки не надо. А чем, собственно, не курорт на лесном озере? Уедут они на самое дальнее озеро, построят на островке шалаш и будут там жить-поживать, пока не надоест: рыбу удить, уху варить, малину собирать. Лучше этого и не придумаешь!
Эти мысли отвлекли Соловьева от служебных забот, А заботами хоть пруд пруди. Электролитный завод завалил полугодовой план, секретарь парткома там новый: помогать надо. На бюро горкома надо послушать, как готовятся школы к учебному году. Одному коммунисту неправильно выговор записали — необходимо разобраться, в чем дело, да посмотреть, все ли хорошо в этой партийной организации. Там что-то частенько стали ошибаться! А в горторге один товаровед проворовался, да не в первый раз, а его только слегка пожурили. Несправедливо! Вчера старушка приходила, на сына-коммуниста жаловалась: воспитала, вынянчила, а он бросил ее на старости лет. Да и Ладейщиков хорош. Предстоит с ним еще раз поговорить, — подумал Николай Иванович.
X
Время клонилось к вечеру, когда Соловьев вернулся в горком. В приемной его поджидал Никита Бадейкин. Николай Иванович сразу и не узнал учителя. Никита был одет в синюю, хорошо выутюженную пару, в вышитую украинскую сорочку. А когда узнал, то не мог про себя не отметить, что Бадейкин хотя и роста небольшого, но парень приятный, держится просто, хорошо.
