Марк Ланской - Опанасовы бриллианты

— А как очутилась у него ваша фотография? — спросил Шумский.

— Как-то раз я сфотографировалась, — дрожащим голосом рассказывала Галя. — Получила снимки и шла с ними домой. На улице встретила Георгия Петровича. Он спросил, откуда я иду. Я сказала. Он попросил показать ему фотографию и взял одну, когда я раскрыла конверт… Мне не хотелось отдавать карточку, но он так просил… И сказал, что я ему здесь очень нравлюсь, — Галя вздохнула, — я и отдала…

Шумский улыбнулся, однако девушка была серьезна и не смотрела на старшего лейтенанта.

— Прекрасно. Я вас попрошу открыть сумочку и положить на стол все, что там есть. Орлова с удивлением посмотрела на Шумского и выложила на стол пропуск на завод, зеркальце, деньги, носовой платок, бутылочку с духами и кожаный кошелек.

Не притрагиваясь к вещам, Шумский искал губную помаду, ее не было.

— Так, а теперь складывайте все обратно и давайте я подпишу пропуск. Можете идти домой.

Галина ушла, а Шумский сел на стул и вытянул ноги. К нему подошел Изотов.

— Что, Алеша, затуманился? Устал?

— Нет… Знаешь, о чем я думаю? О нашей работе. Удивляешься? А смотри: мы делаем добро людям. Согласен? Но это самое добро достается нам очень дорогой ценой. Сейчас объясню, подожди, — порывисто вскочил Шумский. — Чтобы сделать добро, мы приносим зло тем же самым людям, которых бережем и защищаем. Смеешься? Думаешь, парадокс? Нет, я тебе докажу, именно зло. Правда, может быть зло небольшое, но все же нас за это некоторые не любят, боятся. Ведь, чтобы найти одного-двух подлецов, раскрыть их и обезвредить, мы должны потревожить сотню честных людей. Мы заставляем их волноваться, переживать хотя бы вызов на беседу. А мы подозрительны, любопытны, мы ставим под сомненье жизнь человека, его поступки…

— Может быть, ты немного сгущаешь краски, — сказал Изотов, — но в общем я согласен с тобой. Наша работа черновая, мы копаем на дне источника грязь, которая осталась от старого, зато цель благородна — сделать источник чистым… Но что тебя навело на такие мысли? Уже не хочешь ли менять свою профессию? а?

Шумский засмеялся:

— Нет, нет, и не думаю. Сколько лет отдано, теперь уж не вернешься. Да и начни сначала — все равно пошел бы сюда. А подумал я обо всем этом, когда говорил с Орловой: зря девчонку вызывали, зря ей нервы трепали, а обойтись без этого нельзя было… Ну, ладно… Выяснил, что за «Назар»?

— Да, Назаров Илья Апполонович, художник. Жена его — Назарова Екатерина Васильевна не работает. Надо вызвать их.

— Надо, только не обоих сразу. Сначала жену. Вызови на послезавтра, а пока наведи справки в союзе художников. Кстати, что делает Чтецов?

— Он запрашивает данные об оружии. Завтра список тех, кто имеет чешскую «Зброевку» и другие пистолеты калибра 7,65, будет у тебя на столе. Да, чуть не забыл: зайди к Быкову. Он интересуется Орловой.

— Напрасно, — усмехнулся Шумский, — Орлова никакого отношения к делу Кордова не имеет. Посмотрим, что скажет Назарова.

Екатерина Васильевна Назарова не спеша пододвинула стул и села. На вид ей было лет 35. Высокая, статная, она была одета в платье из сиреневого крепдешина с разбросанными по нему яркими цветами. Незастегнутый бостоновый жакет скрывал высокую грудь и делал ее фигуру более полной. Каштановые волосы, тщательно завитые, были красиво причесаны. Лицо ее, белое, без заметных морщин, также говорило о тщательном уходе за собой.

Изотову не нужно было долго всматриваться в лицо женщины: он уже с ней познакомился гораздо раньше. Едва она появилась в комнате, он понял, что это и есть та, которая была снята на другой фотографии, найденной в общежитии. Лейтенант отметил, что на губы женщины был нанесен густой слой темнокрасной помады…

— Простите, это не ошибка, что вызвали меня… сюда? — спросила она, поморщившись от слова «милиция», которое она хотела произнести, но воздержалась.

— Нет, не недоразумение, — спокойно ответил Изотов, располагаясь удобнее на стуле. — Мы хотели выяснить, были ли вы знакомы с Георгием Петровичем Кордовым?

Женщина встрепенулась. Красивое, дородное лицо ее не то от неожиданности, что ей задали такой вопрос, не то от воспоминания о Кордове или от какого-то другого чувства, покраснело. Вспыхнули огнем карие глаза.

— Почему я была знакома? Разве с ним что-нибудь случилось?

— А вы не знаете?

— Что, что произошло? Он арестован?

— Нет, хуже, он убит.

Изотов внимательно наблюдал за поведением Назаровой. «Лжет, что не знает? Или нет?» — думал он, глядя, как женщина вдруг поникла, слезы потекли у нее из глаз, оставляя на напудренных щеках дорожки.

— Простите, что я вам сообщил эту прискорбную весть. Я думал, что вы уже знаете об этом… Успокойтесь, пожалуйста, — проговорил лейтенант, протягивая стакан с водой Екатерине Васильевне. — Я вижу, вам очень дорог этот человек…

— Неужели Жорж убит? — вздрагивая, говорила Назарова. — Неужели его нет? Как это случилось?

«Играет или не играет?» думал Изотов, молча наблюдавший за ней. Он знал, сейчас надо молчать и дать женщине успокоиться. Быть может, у нее действительно большое горе. Но, может быть?.. Два с лишним часа продолжалась беседа. Изотов был любезен, вежлив и предупредителен. Но твердого мнения, имеет эта женщина какое-нибудь отношение к драме в саду 9 Января или не имеет, у него все-таки не сложилось. Он многое узнал о жизни Назаровой, очень много: и как и где она жила в детстве, и кто ее родители, и где она училась, и как и когда вышла замуж за Илью Апполоновича Назарова, и как познакомилась с Кордовым. Семейная жизнь ей не удалась. Назаров — человек практичный и в то же время увлекающийся, с тяжелым, желчным характером, не понимает, да и не стремится ее понять. Она для него лишь жена и больше никто. Отношения их холодные, натянутые, стали заметно ухудшаться после ее знакомства с Кордовым. Она полюбила его сильно. Он ей нравился и внешностью, и умом, и ровным расположением духа, всегда сопутствовавшим ему… И он, кажется, отвечал ей взаимностью. Встречались они часто у нее дома, и Назарова была счастлива, что у нее есть близкий ей человек.

— Скажите, а муж знал о вашей связи? — спросил Изотов.

— Вероятно, да, — опустив глаза, тихо проговорила Назарова. — По совести говоря, я и не интересовалась этим, мне безразлично, знал он или нет. Я беспокоилась о себе, а он о себе, и, поверьте, ему не до меня…

— И он никогда ничего не говорил вам по этому поводу?

— Я же вам сказала, что у него ко мне полное безразличие. Он никогда не спрашивал, где я, а я — где он.

— Вы ревновали его когда-нибудь? — вдруг спросил Изотов.

— Кого, мужа?

— Нет, Кордова.

Женщина подняла глаза на Изотова, спокойного голубоглазого парня, как бы моля его не спрашивать, не вмешиваться в ее чувство. Но тот упорно смотрел на нее, давая понять, что отвечать необходимо.

— Да, ревновала, — глубоко вздохнула Назарова. — Я ведь старше его на шесть лет, я замужем, а он — интересен, молод, холост… Вы должны понять меня…

Кивком головы Изотов согласился с ней.

— Может быть, вы скажете, к кому?

И опять к нему устремился тот же взгляд, и опять Изотов остался непреклонен.

— Я ревновала ко всем, не только к женщинам. Когда приезжал к нему брат, кажется двоюродный…

— Простите, что перебиваю вас. Не помните, как его фамилия, и откуда он приезжал?

— По-моему, из Владивостока. Звали его Игнатом, а фамилии его я не помню — кажется Гуляев или Вузляев. Он военный, танкист…

— Спасибо, продолжайте, — черкнул что-то на бумаге Изотов.

— Да, так вот я ревновала к нему, потому что он проводил с ним много времени, а мы бывали редко вместе… Я ревновала его к Нине Михайловой, жене инженера. Но, кажется, зря… По-моему, между ними ничего не было, просто, наверное, я завидовала ее молодости… Знаете, мне всегда неприятно было, когда он даже просто разговаривал с какой-нибудь девушкой или женщиной. Конечно, глупая ревность любящей…

— Может быть, случилось что-нибудь и серьезное? Он не изменял вам?

Назарова беспокойно посмотрела на лейтенанта. Почему он ее подробно обо всем распрашивает? И сказала:

— Нет, нет… Этого не было.

Голубые глаза Изотова сверлили ее. Она не видела их, но чувствовала, что они упорно следят за всеми ее движениями. И повторила:

— Нет, нет.

Изотов молчал. Он, казалось, не видел ничего, кроме ее вишневокрасных губ, блестящих от помады. И неожиданно тихо спросил:

— Где вы находились в ночь на 29 мая? — Это было число, когда Кордова не стало.

— В ночь на 29-е? — женщина вспоминала очень долго, напряженно. Было тихо, только большие часы на руке Изотова давали понять, что в комнате кто-то есть.

— Дома, — так же тихо ответила Назарова, не глядя на лейтенанта.

— А если хорошо подумать? Вас ведь там не было…