Марк Ланской - Опанасовы бриллианты
— Фрезеровщиком.
— А норму как выполняешь?
— Когда как. На сто восемьдесят, иногда и на двести…
— Небось у тебя тоже есть тайна, как столько процентов выработать?
— Нет, мы все тайны друг другу на собраниях выкладываем. Хотите, я и вам тоже скажу.
— Ну, может быть, у вас и нет тайн, а у нас есть пока… — Так и не сказал майор, каким образом поймали Блина. Сам он больше интересовался Сергеем, выспросил у него все, что было возможно. А потом вдруг предложил работать бригадмильцем. Чтецов согласился. Изредка давали ему задания. Ходил он с такими же комсомольцами помогать милиционерам ловить карманщиков. И чувствовал Сергей, что тянет его к смельчакам, ребятам удалым и сметливым, с которыми он познакомился в розыске.
Еще на заводе Чтецов поступил в вечернюю школу, в девятый класс. Кончил его, а затем и десятый. И вот тут-то он решил твердо: надо менять специальность. Направили его в следственную школу. В юридический институт он уже поступил сам, на заочное отделение.
Прошла неделя в розысках Ольги Николаевны, но результатов, каких бы хотелось Чтецову, не было. В труппе ленинградского цирка такой не оказалось. Тогда он стал искать артистку в цирковом объединении. Но и там никакая Ольга Николаевна не работала. Пришлось связываться с Москвой, с Главным управлением цирками. Ответ пришел быстро, но он был мало утешительным: Ольга Николаевна Гауди, 1887 года рождения, дрессировщица домашних животных, вдова, уже двенадцать лет не работала и находилась на пенсии. Ольга Николаевна Симова, одна из сестер Симовых-гимнасток, 1921 года рождения, незамужняя, была на гастролях в Ленинграде семь лет назад. Относительно первой Чтецов не сомневался — Кордов ее не знал. Но и вторая едва ли была той, с которой встретился в гостинице Кордов. «Он работал на заводе полтора года, — рассуждал сам с собой Сергей. — Даже если предположить, что он рассказал о встрече с Симовой вскоре после того, как пришел на работу, с момента возможного свидания прошло пять лет с лишним. Станет ли человек рассказывать о похождении, которое произошло так давно? Это во-первых. Другое — за пять лет до поступления на работу Кордов в Ленинграде не жил. И третье — Симова замужем никогда не была».
Чтецову пришлось перебрать все дома культуры, клубы, театры, площадки, где ставились спектакли и давались концерты артистов, приезжавших в Ленинград на гастроли в то время, когда могла произойти встреча Кордова с Ольгой Николаевной.
После бесконечных звонков по телефону, запросов, справок он установил, что среди артистов новгородского драматического театра, гастролировавшего в Ленинграде, находились супруги Камневы, Валерий Семенович и Ольга Николаевна. Они проживали в Октябрьской гостинице. По данным театра и по бумагам, поднятым в канцелярии гостиницы, можно было остановиться на том, что это и была та Ольга Николаевна, с которой познакомился Кордов. Тем более, что имя Валерий Семенович совпадало с именем, написанным на обложке тетради. Когда сомнений больше не оставалось, Чтецов запросил дирекцию театра, где находились Камневы 28 мая. Из Новгорода пришла телеграмма: «На ваш запрос сообщаем зпт что Камнев Валерий Семенович зпт Камнева Ольга Николаевна двадцать восьмого мая находились творческой поездке бригадой театра Южному берегу Крыма тчк».
И этой телеграммы было достаточно, чтобы прекратить гигантский труд Чтецова. Назарова, которую Изотов вызывал еще два раза, ничего нового не сказала. Однако, где она была в ночь на 29-е мая, оставалось неизвестным. Она упорно молчала, когда Изотов спрашивал об этом или говорила:
— Я не могу вам сказать, простите, но… я ведь от вас ничего не скрываю, а это не могу…
Изотов настаивал: он должен знать все, это необходимо для раскрытия преступления. Но Назарова замкнулась и молчала. Изотов уже хотел было отпустить ее, как она проговорила, устало глядя в сторону:
— У вас есть кто-нибудь из работников женщина?
«Какой же я недогадливый», — думал Изотов, когда лейтенант Веселова передала их разговор. Но все же позвонил врачу и получил подтверждение, что Назарова два дня 28 и 29 мая вынуждена была находиться в больнице…
Тем временем Шумский знакомился с семьей Михайловых. Федор Никифорович, главный инженер завода «Красная звезда», считался, да так оно и было на самом деле, очень талантливым человеком, одним из тех, на ком держится завод.
— Самородок, — говорил Шумскому Носов, секретарь парткома, девять лет бессменно находившийся на этом посту и прекрасно знавший всех на заводе, партийных и беспартийных. — Федор Никифорович человек умный, на редкость трудолюбивый. Он ведь у нас начинал токарем третьего разряда. Учился сначала на рабфаке, потом в институте. Вот вырос до главного инженера… В этом году с группой инженеров мы представили его на Сталинскую премию за турбину…
Парторг волновался, как будто речь шла о нем самом, и Шумский понимал его состояние: не так-то просто подозревать в чем-то нехорошем человека, с которым работаешь много лет и знаешь его, как самого себя, с которым переживаешь промахи и радуешься удачам. Нет, не просто это…
— Конечно, есть у него слабости, чисто житейские, но… — Носов развел руками. — Правда, они не такие уж злостные… Вспыльчив, но отходит быстро, хотя это уже скорее характер, а не слабость. Самое существенное, пожалуй, любит рюмку. Нет, нет, — встрепенулся секретарь парткома, боясь, что Шумский сразу сделает свои выводы, — он не пьяница. Но любит. Он ярый охотник, а что такое охотник без горячительного? На работе он выдержан, но, знаете, я стал замечать, что в последнее время, так с апреля, он стал каким-то нервным, раздражительным. Я приписываю это новой модели турбины, завод готовит ее сейчас к производству. И кое-что еще в этой турбине не ладится, а впрочем… Хотите поговорить с Михнецовым? Инженер, охотник тоже, он очень близок с Михайловыми, наверное, даст вам кое-какие детали…
Шумский, задумавшись, вынул портсигар, закурил:
— Мне не хотелось бы, чтобы кто-либо знал о нашем интересе к Михайлову. Все еще очень туманно, и мы не в праве нервировать человека раньше времени…
— Вы не беспокойтесь, Михнецов старый член партии. Он поймет все правильно. Я возьму это на себя.
После завода Шумский поехал на улицу Марата, где жил Михайлов, зашел в контору домохозяйства, поговорил с управхозом, дворником и вернулся в управление. Быкову он рассказал самое главное и существенное из того, что ему пришлось услышать.
Семья главного инженера состоит из четырех человек — его самого, жены Нины Гавриловны, и двух мальчиков трех и пяти лет. Вместе с ними живет няня, которая следит за детьми. Нина Гавриловна на одиннадцать лет моложе мужа, не работает. Живут они хорошо, дружно, хотя Федор Никифорович бывает дома редко — завод отнимает основную часть жизни, приходится ездить и в командировки. В свободное же время он часто отправляется на охоту, обычно на Карельский перешеек.
Последние месяцы, однако, в семье что-то произошло. Отпирая ночью двери парадной, дворники замечали, что Михайлов не крепко стоит на ногах и пахнет от него спиртным. В апреле Федор Никифорович уехал в командировку в Челябинск на полтора месяца, но неожиданно вернулся в начале мая с больничным листом. В Челябинске его уговаривали лечь в больницу, но Михайлов отказался. А когда приехал в Ленинград, не пошел к врачам. На заводе узнали об этом, Михнецов зашел к нему домой, но застал его на ногах, а не в постели, как предполагал. О болезни разговора у них не было. Когда же Михнецов спросил, что с ним случилось, почему он приехал, Михайлов ответил шуткой:
— Испугался, не похитил ли кто мою Ниночку.
Кроме того, что Нина Гавриловна была красивой женщиной, мягкой, обходительной, обаятельной, никто больше ничего сказать о ней не мог. При людях Михайловы не показывали своих отношений, и всем казалось, что этим отношениям могут позавидовать многие. Еще одну интересную деталь отметил Шумский. У Нины Гавриловны на проспекте Стачек, около сада 9 Января, жили две тетки, у которых она бывала два раза в год — в дни их рождения. А начиная с апреля, она стала ходить к ним чуть ли не каждую неделю.
— Вчера Михайлов подал директору заявление — просит предоставить отпуск, хочет ехать в Геленджик. Туда отправляется Нина Гавриловна с детьми. Но отпуск получается внеочередным. По графику он должен идти в ноябре, — сказал, заканчивая рассказ, Шумский.
— А мотивировка? — быстро спросил Быков.
— Обычная, — пожал плечами Шумский, — плохое здоровье.
— Раньше было когда-нибудь, чтобы Михайлов досрочно возвращался из командировки?
Шумский покачал головой:
— Нет, раньше этого не было.
— И все-таки мало чего-либо серьезного, — задумчиво проговорил Быков, — очень мало…
Чтецов и Изотов пришли по вызову полковника почти одновременно. Совещание, как и предыдущее, было кратким. Быков уже принял решение, и ему оставалось дать каждому определенное задание. Разъяснив, что теперь надо делать, он отпустил Шумского и Изотова, оставив у себя Чтецова, чтобы договориться о деталях…
