Борис Изюмский - Чужая боль

— Действительно.

— Не ошибаешься!

— Нет.

— На каком я месте!

— То есть!

— Ну, вот мама — на первом, потом, наверно, — Василий, а я!

Виталий Андреевич усмехнулся:

— Делишь с мамой первое место.

— Это правда! — Глаза мальчишки лучисто засияли.

— Абсолютная…

— Твой Василий когда приезжает!

— Завтра.

— Интересно, какой он! — задумчиво сказал Сережа и почему-то помрачнел.

Но Василий прислал телеграмму, что планы изменились и он летит прямым рейсом в Ленинград.

Сережа видел, с какой горечью прочел эту телеграмму отец. Но бодро сказал:

— Жаль! Василий не сможет заехать. Ну, ничего, в другой раз познакомитесь.

И Раиса Ивановна искренне огорчилась, но подумала: «Кто знает, какой была бы встреча!». Ведь он ни разу не написал ей хотя бы слово благодарности за те бесчисленные посылки, что она ему отправляла.

Да разве дело в словах….

Виталию Андреевичу в эту ночь не спалось, Он тихо оделся и спустился вниз, к Дону. Река походила на безлюдную дорогу. Холодное небо сверкало синими огнями. С тихим шелестом падали, покачиваясь, листья. Казалось, они осыпаются все разом, устилая землю золотистым ковром.

Вспомнилась другая такая же ночь — в их селе Песчанке, на Саратовщине. Его мать умерла, когда ему было два месяца, и воспитывала его добрая, самоотверженная женщина — фармацевт Дарья Семеновна. Однажды ночью, ему тогда уже было, как Сереже, лет четырнадцать, он проснулся от ощущения, что за окном идет дождь. Прокрался в сад — и увидел: под беспощадным небом вот так же осыпались листья. Еще накануне небо было ласковым, звезды казались близкими… И вот светили холодно, отчужденно взирали на мир, словно строго о чем-то вопрошали его.

Давно нет в живых мачехи Дарьи Семеновны, и сам он стал отчимом, а Василий оставил в сердце новую ссадину.

«В чем состоял просчет мой, как отца! — снова и снова спрашивал он себя. — Видно, слишком скупо шел я тогда на душевное сближение с Василием. Вот Дарья Семеновна, та щедро отдавала пасынку свое тепло. Я же не был по-настоящему духовно близок с Василием. А только это делает отца отцом. Очень важно хотеть им быть. Вероятно, отцовство — тоже талант, не каждому данный. Разве дело в бесчисленных нотациях и рявканье! В неистребимой склонности человека к нравоучениям, воспитанию других: жены, детей! В том, чтобы превознести свой „положительный опыт“, сделать замечание, выразить недовольство! Как легко превратиться в ворчливого придиру. А надо и здесь обращать взгляд на самого себя. Истина старая и вечно новая — учить примером…»

Да, Василия он упустил… Иначе не было бы у того уверенности, что мир только для него, и только его собственное состояние созвучно настроению окружающих. Он бы не стремился выжать все, что можно, из бабушки, матери, отца и непременно приехал…

Сережа уже часа два возился в своей «экспериментальной мастерской». Так назвал он кладовушку возле кухни, куда, с благословения мамы, притащил когда-то старый трансформатор, куски фанеры и паяльник.

Сооружения из консервных банок, разобранных ходиков и бывших в употреблении предохранителей были начальной продукцией этой мастерской. Виталий Андреевич купил Сереже набор инструментов, добыл листовой дюраль, резину для колес, помогал мастерить радиоуправляемую модель самолета «Оса». Но кустарщина кончилась, когда Сережа записался в городской кружок юных ракетчиков и стал часами пропадать «на космодроме Звездного городка».

Теперь мастерская стала играть чисто подсобную роль.

Время, когда Сережа годами собирал деньги на покупку микродвигателя и запрашивал Союзпосылторг, можно ли приобрести реактивный двигатель, осталось далеко позади.

В «Звездном городке» руководитель кружка инженер-конструктор Павел Иванович учил ребят делать чертежи корпусов ракет, разрабатывать «топливо», проводил с ними замер высоты полетов тех ракет, что они строили, составлял разные графики.

Они даже запустили в небеса лягушку, и эта путешественница вполне благополучно приземлилась на парашюте.

У них в «Звездном городке» появился свой «генеральный конструктор» — Федор Громов из девятого класса и «главный теоретик» — очкарик Платоша из Сережиного класса. Ну этот — прямо восьмое чудо света: лоб шишковатый, между бровей, как у мыслителя, пролегла глубокая морщина.

Физику, химию, космонавтику Платоша знает, как бог.

Вот обещал прийти в 18.00, значит, через десять минут будет. Точность — его первейшее качество.

Сережа подошел к окну. Небо заволокло синими тучами. Он включил свет. В это мгновение луч солнца прорвался сквозь тучи, и показалось, что ярче вспыхнула лампочка в комнате.

Родители пошли в театр Горького смотреть какую-то «Хитроумную влюбленную». Интересно, ему с Варей это подойдет! «Глупо в космический век придерживаться мерок века паровозов, когда писалось „Детям до 16 лет…“ Мы теперь созреваем раньше, и можно было бы писать; „До 14 лет…“»

Раздался условный звонок: два коротких, один длинный и снова два коротких. Платоша!

Он пришел не один, а с Венькой Жмаховым из седьмого «Д». У Веньки подвижное, белокожее, с хрящеватым носом лицо, язвительная складка губ. Волосы на голове всегда такие, будто он недавно выкупался, а обсохнуть толком не успел. На тонкой шее перекатывается классический кадык. По поводу этого кадыка Венька сам острит: «Мне бы петь, но я умею только кукарекать» — и действительно здорово выводит петушиные рулады. Юркого, неугомонного Веньку вся школа чтит как острослова и знатока истории. Он вышел победителем даже на городском конкурсе юных историков, заработал путевку для поездки в ленинградские музеи.

— Приветик звездоплавателю! — картинно потряс ладошкой над нечесаной головой Венька и, плюхнувшись в кресло, сообщил: — Сенсационная новость: заработал сегодня пятерку у Жанны.

Жанна Ивановна преподавала математику во всех седьмых классах их школы. Это была женщина резкая, не расположенная к лирическим эмоциям. Если смотреть на ее профиль, то лоб и нос Жанны составляли одну сильно выгнутую линию — «параболическую», язвили семиклассники.

Они же говорили: губы учительницы потому такие тонкие, что она их все время покусывает, а сама Жанна сделана «из змеиных спинок».

Свою пятерку Венька назвал сенсацией неспроста: он не вылезал у Жанны из двоек и худосочных троек.

— Ну, можешь же! — одобрительно посмотрел Платоша, прижав очки-колеса к широкой переносице.

— Рассказал биографию Пифагора.

Платоша с недоумением нахмурил сократовский лоб.

— Насколько мне помнится — она неизвестна, — по своему обыкновению немного заикаясь, заметил он.

— Вот в этом и весь фокус! Начало я сам придумал. Потом немного занял из биографии Демокрита. Жанна довольно покусала губы и сказала, что я и у вас в классе все повторю… А! Ну что! Царь я или не царь!

Этот вопрос Венька Жмахов любил задавать на десятки ладов и с десятками оттенков: грозно, просительно, недоуменно, вяло…

— Благодарность слушателей тебе гарантирована! — взвизгнул от удовольствия Сережа и сделал вид, что садится на колени Жмахову, но сел рядом на пол.

— Уймись, Лепиха, — солидно произнес Венька. — Клянусь кадыком, ты погибнешь от смеха.

Успокоившись, они повели разговор о футболе.

— И мой конь со мной на футбол потопал, — снисходительно сказал Венька, имея в виду отца.

— Не люблю, когда отца называют предком или конем, — нахмурился Сережа.

Жмахов фыркнул:

— Подумаешь, тонкости!

Вероятно, он называл своего отца конем потому, что тот, как Венька сам говорит, «вкалывал на заводе», «тянул на себе семью из шести человек». Так за это его еще больше уважать надо, а не конем обзывать! А может быть, это у Веньки потому, что его отец часто приходит домой пьяным! Вот у Платоши родители очень симпатичные. Отец — токарь, мать — медсестра. Такие спокойные, ласковые. К ним когда ни придешь — и угостят, и поговорят. Прошлый раз интересную фразу сказал отец Платоши: «Лучший способ иметь друга — быть самому другом». Вот здорово!

— Братцы, — воскликнул Сережа, поднимаясь с ковра, — могу показать новый приемчик обороны… Закачаешься и упадешь!

— Эт-то любопытно, — протянул Платоша, всегда несколько стыдившийся своей неуклюжести, слабосильности. — Уговорил!

— Дуров даже слона уговаривает, — сострил Венька, но и сам заинтересовался: — А ну давай, показывай.

Ничто с утра не предвещало бурю, которая разыгралась к вечеру.

Наоборот, с первой же минуты, как только Сережа проснулся, его охватила радость, не оставлявшая целый день. Шутка сказать — ему четырнадцать лет! Можно считать, пятнадцатый.

Папа подарил свой бинокль. Будто прочитал мысли Сережи: он мечтал об этом бинокле. Мама, по своему обыкновению, преподнесла «нужную вещь» — новую куртку. Вот уж не любил в дни рождения получать эти «нужные вещи», но от них никуда не денешься.