Илья Штемлер - Таксопарк
— Сколько не жалко, — ответил Сергачев и добавил: — Рубль десять копеек.
Мужчина достал два рубля и протянул Сергачеву.
— Держи, — произнес он и вздохнул: — Сдачи не надо.
Расчет оказался верным: если бы первой из машины вышла эта Клава, Пал Палыч наверняка расплатился бы по счетчику. А так вроде бы неловко… Вон вышагивает, зад волочит. Пунцовые щеки пылают стоп-сигналами. Широкие штанины полощутся, как простыни на ветру…
Мужчина важно толкнул стеклянную дверь кафе.
Женщина достала из сумочки пудру и, заглядывая в зеркальце, принялась приводить себя в порядок. Маленькие блеклые глазки в вялой сеточке морщин. Желтые волосы. Губы яркие, красные, словно порез…
Ну, Клава, душа моя, пора, — проговорил Сергачев. — Мне еще крутиться.
— Что, мало дали? — язвительно проговорила женщина.
— В кафе работаете, а обедаете в ресторане, — сдерживаясь, произнес Сергачев. — Концы прячете? Вот расскажу Васе.
— Не твое дело! Сидит подслушивает, — растерялась женщина и, неуклюже ворочаясь, протиснулась к двери. — Извозчик! — вышла, хлопнув дверью.
Как Сергачев и полагал, стоянка у порта пустовала.
Он вышел из машины и направился к коробке телефонных заказов. Коробка была новая, и кнопка вызова еще блестела лаком.
Сергачев снял трубку, нажал кнопку и принялся ждать. Слышались далекие голоса, какой-то шорох. Наконец подключились, и Сергачев назвал номер своей машины.
— Олег, что ли? — воскликнула телефонистка.
— Лена? — удивился Сергачев. — С чего это ты на связи?
— Людей не хватает, вот и сижу, — ответила телефонистка и, помолчав, добавила: — Избегал, избегал и наткнулся. Представляю сейчас твое лицо.
Послышался такой знакомый тоненький смех.
Сергачев уже справился со своей растерянностью.
— Почему же избегал? По-моему, наоборот. Возьму завтра и приду. Вечером.
— Трепач!
— Договорились? Пока!
— Заказ-то возьми, забыл? Улица Державина, восемь. Бенедиктов.
Сергачев повесил трубку, вернулся к машине, достал путевой лист и треснутую, обмотанную черной ниткой шариковую ручку. Он волновался и сердился на себя. Этот разговор с Леной оказался неожиданным — Лена, начальник смены, подключалась к связи редко…
Улица Державина была в нескольких кварталах от порта.
Короткая и тихая, заставленная индивидуальными домиками, покрытая лобастой брусчаткой, она скорее напоминала дачный пригород.
Вот и дом № 8. Двухэтажный широкий коттедж сердито смотрел тусклыми стеклами. Старая зеленая краска облупилась, обнажая черное тело дерева. Лысые прутья яблонь метелками торчали над забором…
Сергачев, нарушая правила, коротко гуднул. По инструкции он обязан был ждать пятнадцать минут. Если заказчик не придет, у него вновь будет повод позвонить в диспетчерскую и услышать тихий голос Лены… Честно говоря, он и сам думал повидаться с ней в конце недели. Скоро пятый десяток разменяет, а все как мальчик…
Ржаво скрипнула калитка, и на улице показался высокий элегантный гражданин с портфелем и большим дорогим чемоданом.
— Бенедиктов! — представился гражданин.
Сергачев вылез из машины и открыл багажник.
Между покрытым влажной попоной запасным колесом и домкратом серый чемодан выглядел особенно нарядно.
Бенедиктов сказал, что ему надо к железнодорожному вокзалу, поставил портфель на заднее сиденье и, приподняв отутюженные штанины брюк, чтобы не ломать линию на коленях, уселся рядом с Сергачевым.
Машина загромыхала по неровной брусчатке.
— Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил, — произнес Сергачев.
— Да, дорога тут… Я часто пользуюсь такси. И каждый водитель, попадая на эту улицу, почему-то вспоминает Пушкина. Образованный народ.
— Всенепременно! — с вдохновением воскликнул Сергачев. Сейчас у него было превосходное настроение. — И заметьте, сударь… В нашем парке действительно люди почтенные и образованные. Правда, статских советников в нашем парке вы не встретите. Но ежели изволите, то инженеришек или, скажем, докторишек по ухо-горлу во множестве найдете. Не сомневайтесь, сударь…
Бенедиктов смеялся с удовольствием, глядя на Сергачева.
— Ну-с… а с чего бы это инженеришки да докторишки тянутся в таксомоторный парк?
— Со скудного достатка-с, поверьте. Он, сердешный, ежели будет в присутствие ходить да высиживать свои чиновничьи восемь часов, то рубликов полтораста наскребет. И докторишка «по ушам и носам» не более как… А у нас, сударь, даже при скромном поведении, считайте, раза в два больше он благоверной доставит. А ежели он и в кооператив квартирный хочет вступить? Или, скажем, мысль имеет заработок свой в государственных учреждениях не оприходовать, так как человек он скромный и алименты платить стесняется деткам родным от первого и последующих браков; тогда работать у нас ему прямая выгода-с!
— Ну а вы тоже бывший инженеришка? Или просто скромный человек, застенчивый?
— Я? Нет. Недоучившийся студент. Лишенный звания за вольнодумство — курил в аудитории в присутствии высочайшего…
— Серьезно. Какое у вас образование?
— Незаконченное высшее. Два курса института. Потом армия. Потом парк. Все как у всех. Мерси-пожалуйста… А вы, простите, какого чина достигли?
— Строю мосты.
— Для сближения народов… На кальке, на чертежах?
— Нет. Впрямую. Я начальник строительства моста.
— Слишком вы элегантны, товарищ Бенедиктов. И экипированы, как дипкурьер.
— Когда попадаю домой, я с удовольствием облачаюсь в цивильную форму. Но это бывает довольно редко.
— То-то, я смотрю, дом ваш в запустении.
— Да. И жена со мной. Она экономист. Двенадцать мостов построили.
Автомобиль легко мчался по широкой магистрали проспекта Луначарского, отражаясь в огромных стеклах витрин, точно большая рыба в аквариуме.
— Люблю свой город. Люблю уезжать и возвращаться.
— С любимыми не расстаются, — Сергачев вспомнил название спектакля, на который он как-то пригласил Лену. Давно это было.
— Есть привязанность и есть страсть. Страсть сильнее привязанности.
— К тому же надо зарабатывать, — поддакнул Сергачев. — Сколько вам платят за страсть?
— Платят неплохо. И в городе я получал бы столько же… А вот тянет меня к своим мостам безудержно… Впрочем, вам этого не понять, у вас, студент, свои интересы.
— Да. Свежо предание, — сухо проговорил Сергачев.
Все дело в воспитании. — В голосе Бенедиктова тоже проскользнули жестковатые ноты.
Конечно, вы воспитывались в трудовой рабочей семье…
В трудовой. Но не рабочей. Мой отец был профессор медицины, сударь, — резко ответил Бенедиктов и отвернулся к окну.
«Кончен бал, — усмехнулся про себя Сергачев. — Обыкновенный пузырь».
Он выделял определенную категорию пассажиров: «пузыри». Поначалу они всячески умасливали таксиста, чтобы занять место в машине. По мере приближения к цели поездки эти люди начинали дуться, сурово молчать, недовольно ворчали при каждом толчке. И все для того, чтобы приобрести моральное право заплатить строго по счетчику, точно наказывая тем самым водителя…
Все просто и знакомо. Правда, франт-строитель заказал машину по телефону и вроде бы ничем не был обязан ему, Сергачеву, но вел сейчас он себя, как обычный «пузырь».
Оставшийся путь до вокзала они промолчали.
Остроконечный вокзальный купол плотиной перегораживал проспект. По мере приближения он устремлялся вверх, точно воздушный шар, подтягивая за собой все здание и четче проявляя детали монументального сооружения, отмеченного особой премией за архитектурные и еще какие-то специальные достижения. Столбики на ломаной линии крыши превращались в скульптурные фигуры, а смазанный розовый тон обнаружил звезды над ромбами окон.
Круто зарулив по площади, Сергачев подъехал к месту высадки. На счетчике ровно рубль. Удобна цифра для расчета, особенно у «пузырей». Один рубль.
Бенедиктов достал потрепанный кошелек.
— Прошу, — произнес он, протягивая три рубля.
Сергачев полез за сдачей.
— Не извольте беспокоиться, студент. — Бенедиктов не мог отказать себе в удовольствии. — Учитывая ваши прошлые страдания… Возвратите мой чемодан, и квиты.
Он взял с заднего сиденья портфель и вылез из машины. Его спина выражала презрение.
Бывало, что Сергачев получал на чай в сочетании с презрительным жестом. Требовать в такой ситуации еще и улыбки — нахальство. Но поведение Бенедиктова почему-то задело закаленное сердце Олега Мартьяновича Сергачева, водителя первого класса с незаконченным высшим образованием. Возможно, от досады, что Бенедиктов оказался не тем, кого определил опытный взгляд таксиста. Но ведь радоваться надо. Хуже было бы наоборот, что встречается гораздо чаще, — рассчитываешь, что клиент такой великодушный, разговорчивый, анекдотчик, а в итоге оказывается «пузырь». Сунет боком мелочишку и дует из машины, едва дождавшись полной остановки. Пока пересчитаешь, его и след простыл. А гривенника, а то и двух недостает…
