Виктор Московкин - Потомок седьмой тысячи
— На праздник-то, чай, сам не поедет? На что ему? Не велик праздник…
— Кто его знает, — с явной неохотой отвечал Антип. — Велено подать к утреннему, и все тут.
Весь вид говорил: отвяжись, не до тебя, — а Коптелов не замечал, семенил следом, заглядывал в глаза.
— Секретного-то ничего нет, а ведь скрываешь, Антип Софроныч. Нет бы сказать: Карзинкин едет, встретить надо как подобает. А мы тут подготовились бы, чтоб беспорядка какого не случилось.
— Ишь как тя зуд гложет, — с усмешкой проговорил Антип. — Подайкось, — отодвинул хожалого, предупредил: — Зашибу ненароком.
Застоявшийся серый рванулся со двора, вывернул на мостовую к механическим мастерским и ровной рысью зацокал по булыжнику.
Быстроногая мальчишеская тень метнулась к пролетке, повисла сзади. Косое утреннее солнце — отпечатало на земле нечесаную лохматую голову и лопатки на узкой вытянувшейся спине. Антип, покосившись на тень, усмехнулся: «Крутов мальчишка, Артемка…»
Оставили сзади Белый корпус и лабаз. Проехали фабричные ворота — на перекладине броская вывеска: «Ярославская Большая мануфактура» и выше двуглавый чугунный орел. Тень все висела, вздрагивая на ухабах костистым задом. Антип достал из-под облучка ременный кнут, расправил, а потом, перегнувшись, вытянул мальчишку вдоль спины. Артемка взвыл, дал стрекача. Но, отбежав порядочно, показал язык.
— Я те подразнюсь, арестантское отродье, — пригрозил Антип.
2
На Московском вокзале сутолока. Вся площадь забита извозчиками. У кого возок побогаче и лошади резвей — стоят на виду. Эти в другой конец города везут не иначе как за полтинник. Синеярлычники, второсортные, жмутся по бокам. Они более сговорчивые: сорок дашь — хорошо, тридцать пять — ну что с тобой делать, садись…
Антип поставил пролетку поближе к вокзальному выходу, на самом виду, поспешил в буфет — благо еще было в запасе несколько минут. Выпил стаканчик и стал понемногу оттаивать, веселеть. На перрон, к поезду, вышел совсем в настроении. К тому же и господа попались хорошие, не привередливые. Первый раз видел, а признал. Сначала акцизный чиновник в дверях вагона показался, потом две пугливые монашки, а следом и они.
— С фабрики?
— С фабрики, господа хорошие, — поклонился Антип. — Пожалуйте.
От вокзала за кадетским корпусом свернули на Большую Федоровскую улицу. Как только выровнялись по прямой, Антип лихо вскинул вожжи. «Н-но, милай!» Зацокали копыта, побежали навстречу деревянные дома, тесно гнездившиеся по обе стороны улицы. Вот мелькнула тяжелая вывеска трактира «Толчково». При виде окон питейного заведения Антип чертыхнулся, мучила совесть: «Плакали братухины денежки».
Возле булочной Батманова нагнали ночного возчика — хромого Гешу. Малый толкал перед собой тележку с теплым печеным хлебом. Отпрянув к дощатому тротуару, долго смотрел вслед, захватив пятерней жиденькую бороденку.
— В нашей слободке таких нет, — вслух подумал. — Нешто в гости к кому?
В пролетке девушка лет восемнадцати — миловидная, в скромном белом платье, на коленях держит плетеную цветную корзиночку. Глаза карие, живые, ко всему внимательные, у маленького рта с припухшими, как со сна, губами прелестные ямочки, темные волнистые волосы слабо стянуты широкой белой лентой. Что ни увидит, спрашивает: «Почему Федоровская?» — «Да слобода так называлась, Ново-Федоровская, — отвечал Антип. — От церкви пошло». — «Почему Толчково»? — «Да тоже от слободы идет: ближе к фабрике Толчковская слобода была. Кожи выделывали не хуже заморских». — «Ах, как интересно! А там дальше что?..»
Рядом с ней черноволосый, скуластый человек, на вид нет тридцати; большой бледный лоб, крупный нос, гладко выбритый подбородок. Задумчиво смотрит по сторонам, а взгляд жесткий… Раз только встрепенулся, когда в просвете домов мелькнули фабричные корпуса и лента Которосли.
Улица раздвоилась. Антип свернул влево, в сторону от фабрики. Поехали тише. За поворотом показалась Петропавловская церковь, напоминающая немецкую кирку. Золотился на солнце остроконечный шпиль, пылали пламенем разноцветные стекла сводчатых окон.
— Приехали, барышня, — не оборачиваясь, сообщил Антип.
— Где же дом управляющего фабрикой?
— А как проедем ворота, там он, в глубине, и будет.
Въехали на пустынный церковный двор. С одной стороны — обширный парк, с другой — пруды, берега словно ниткой натянутой меряны — ровны-ровнехоньки. В густой зелени у пруда уютный белый дом с колоннами и балконом.
От дома навстречу приезжим спешил пожилой лысый человек в халате.
— Сам господин управляющий встречают-с, — пояснил Антип.
Управляющий по-старчески суетливо поцеловал руку девушке, помог выйти из пролетки. Мимоходом стрельнул взглядом на единственный чемодан — весь багаж прибывших, — ухмыльнулся украдкой.
— Заждались вас, Алексей Флегонтович. Побаивались, не пожелаете в нашу глушь… Хорошо ли доехали, сударыня? Как звать вас, не знаю.
— Варя, — с улыбкой представилась девушка и все приглядывалась к нему.
— С приездом, Варюша. Уж позвольте старику называть вас так. Извините за мой вид: на радостях не заметил, в чем выбежал… Идите, Варюша, в комнаты. Пока вместе поживем, не подеремся, а там, видит бог, и весь дом займете.
— Далеко ли собираетесь, Семен Андреевич? — скривив в усмешке рот, спросил прибывший.
Управляющий словно бы не заметил издевки.
— В деревню, гусей, уток разводить поеду. Возраст, батенька, не ваш, приходится думать… Переодевайтесь с дороги, и милости просим пить чай, по-русски, с кренделями да сливками. Самовар у меня, скажу я вам, отличнейший, поет на разные голоса, покуда из-за стола не вылезешь. — Проводил теплым взглядом Варю, которая, все еще оглядываясь по сторонам, медленно поднималась по ступенькам крыльца, договорил: — А я команду дам принести из погребка кое-что. Бутылочка старого французского найдется.
Антип отвязал чемодан. Управляющий, намереваясь идти в дом, схватился было за железную дужку, но выпрямился, удивленный.
— Никак, голубчик, золото привезли?
Смотрел, сощурившись, на гостя, сладко улыбался — старая, хитрая лиса.
— Книги, Семен Андреевич. Откровенно — надеялся на скуку.
— Ах, так! — Управляющий не мог скрыть в голосе пренебрежения. «Эко добро — книги, с них сыт не будешь, на себя не наденешь. Барахлишка-то, видно, совсем нету. Костюмчик засаленный, что на нем, — и вся справа. А еще рот кособочит, важничает».
— Скучать вам, чаю, не придется. С фабричным людом хлопот у нас всегда много. Седьмая тысяча — это что-то особое, тут уж я убедился. Свои привычки, свои прелести. Хоть ремни из него режь, будет стоять на том, что ему втемяшится. Кстати, праздник нынче объявлен в Рабочем саду. Обязательно побывайте, быстрее поймете характер наших мастеровых. Не до скуки будет, вам говорю.
Гость склонил голову.
— Отлично, Семен Андреевич. Хоть ведать не ведал, что здешние мастеровые — народ особый, но учту ваше предупреждение.
«Сердится, — решил управляющий. — И это уже хорошо». Воскликнул обидчиво:
— Помилуйте, голубчик, Алексей Флегонтович! Какое же это предупреждение? К слову было сказано — и все тут. До нас с вами англичане управляли. Хозяйство осталось не в лучшем виде. Но и то ладно: строить новый корпус будем, машины новейшие выпишем — согласие на то от владельца получено. С мастеровыми хуже. Печальной памяти предшественник мой, мистер Бум, умел вызывать бунты: то приказ вывесит, чтобы фабричные снимали шапки при виде чинов администрации, да не просто при встрече — двадцать шагов не доходя. Пробежишь в спешке, прикинешь — нет двадцати-то шагов. Мчись опять на нужное расстояние и уж оттуда кланяйся… А то ввел специальные шарики — пропуска для входа в уборную. Один шарик в смену. Побывал раз, потом ни за что не пропустят, хоть нужда не нужда. Фабричные при каждом его излишнем усердии — на дыбы. Последний скандал закончился разгромом лабаза. Наломали и растоптали тысяч на десять. Зачинщиков, правда, выловили, отправили куда следует, а Бума уволили. Остальных англичан тоже постепенно отправляем домой, крайне необходимых держим. Рабочие довольны. Вроде и потише стало, если не считать жалобщиков. На днях делегация: «Нешто мы арестанты, чтобы доглядчиков-смотрителей в казармы ставить?» А как же не ставить их? Совсем порядку не будет. Будь моя воля, я фанагорийцев в казармы расквартировал бы, по солдату в каждую каморку… И не обижайтесь, голубчик, если что не так сказал: нам с вами вместе работать, не ссориться. Хочу, чтобы вы сразу поняли, как мы тут живем. А вам я очень обрадовался. Слышал много хорошего, статьи ваши читал в «Техническом сборнике». Здесь вам только и развернуться: производство большое, владелец с пайщиками охотно идут на его расширение. А в свободные минуты, в тишине, пишите обществу на пользу… Благодать-то у нас какая! Каждая пичужка жизни рада… И радуйтесь.
