Наталья Парыгина - Вдова
Дверь оказалась незапертой. Она протяжно заскрипела, и Даша испугалась, что все сейчас проснутся, всполошатся: «Кто тут? Что надо?» Но тихо было в церкви. Тихо, темно и холодно. Только дыханье людей сливалось в один густой непрерывный шорох.
Сквозь узкие прорези окон проникал слабый свет, и Даша видела длинный умывальник, бочку с водой, столы... А у стен сплошной черной массой тянулись нары, и на них спали грабари.
— Вася, — тихо позвала Даша. — И еще: — Вася!
Почему-то казалось ей, что он — он один — проснется на ее зов, а остальные как спали, так и будут спать. Но никто не отозвался. «Уехал! — подумала Даша с горечью. — Так я и знала, уехал...»
— Василий! — громко, уже не думая о других, крикнула Даша.
Кто-то сел на постели близко от нее.
— Иди ко мне, на что тебе Василий, я лучше...
Даша шарахнулась в сторону, задела ногой какой-то предмет, бутылку, кажется, загремело в ночи, на нарах заворочались.
— Кто тут?
— Баба, что ли?
Даша кинулась к двери. Остановилась. В последний раз с отчаяньем в голосе позвала:
— Вася! Костромин!
— Даша! — откуда-то из глубины гулко прозвучал знакомый голос. — Ты?
— Я...
***...Каурый — не больно лихой рысак, но и не заморыш, бежит в меру, снег летит из-под его копыт на Дашу и Василия, ветер бьет в лицо. Весело им мчаться по степи, по серому от ночного мрака снегу, под фиолетовым небом, на котором те же звезды, что видны из Леоновки.
Завтра уезжает Василий. А Даша остается. Как договорились — до лета.
Ловко угнездившись в сене, Василий в одной руке держит вожжи, а другой обнимает Дашу.
— Но, Каурый, не ленись...
Даша прижимается щекой к холодному полушубку Василия. Тихо вздыхает:
— Тосковать буду о тебе.
— Сама того хочешь, — с упреком говорит Василий.
— Я как лучше хочу.
Жалела Даша бросить выгодную работу. Своим хозяйством жить — деньги нужны. Если не тратить на пустяки, на корову скопишь за полгода. Договорились с Василием, что останется Даша на стройке до лета. А Василий за это время дом поставит. Чтоб свадьбу справить в своем дому и скотину завести.
Глухо бьют копыта о заснеженную мерзлую землю. Где-то далеко позади светится огнями стройка. А впереди вольно до самого неба расстилается степь, ни конца ей, ни края, простор на земле и в сердце простор, счастьем полнится душа, кажется — и молодость и любовь будет вечной, как земля, как жизнь.
Часто бьют копыта, скрипят полозья, мчатся сани, дороге нет конца... Но притомился Каурый. Не его дело по степи носиться. Землю пахать привык. Хлеб возить. Дрова из лесу. И стройки не испугался. В один конец — с грузом, в другой — с порожними санями. А попусту бегать в степи не привык.
Василий понял молчаливый протест Каурого, завернул в обратный путь. Теперь позади и по бокам стелилась степь, а впереди не было простору, впереди стройка громоздилась корпусами и бараками, светилась огнями.
Шагом шел Каурый. Чуял: торопиться некуда. Не погонял его хозяин. И вожжи не держал в руках — привязал к передку саней. Обнимал Дашу, целовал в холодные щеки, в мягкие губы. Думал, чудак, что можно зараз на полгода вперед нацеловаться...
5
Видно, черт подслушал Дашины задумки насчет того, чтобы скопить денег, работая в столовке. Недели не прошло после отъезда Василия — Даша насмерть рассорилась с Маруськой. Прикусить бы вовремя язык, смолчать — так нет! Не смолчала...
Ольга Кольцова потеряла карточки. Выдавали их вместе с зарплатой на две недели, и деньги тут же вычитали из заработка. Два дня всего прошло после получки. Дора расстроилась, подошла к Ольге, принялась сама обыскивать ее карманы. Сама проверяла, а сама ворчала:
— Растеряха ты несчастная...
Ольга стояла бледная, в серых глазах застыли виноватость и испуг.
Девчата встали в очередь за обедом, а Дора направилась в кухню, попросила позвать Марусю Игнатову. Даша как раз посуду мыла рядом с дверью, все видела и слышала. Как Дора рассказала про Ольгину беду. Как Маруська сказала ей: «А чего я могу исделать? Я ничего не могу исделать. Пускай сама выпутывается».
Даша оставила свою посуду, пошла к Маруське — та как раз переворачивала на большой сковороде итээровские котлеты.
— Маруся, ты ведь можешь давать Ольге обеды без карточки, — сказала Даша.
— Не дам! — буркнула Маруська. — Это незаконно, меня с работы снимут, если я буду без карточек отпускать.
— А за то, что на базаре крупу продаешь, тебя не снимут с работы?
— Ну, змея, — задохнулась Маруська. — Червяка искала, да змею откопала.
На работе Маруська больше ни слова не сказала Даше. И взглядом обходила. А дома налетела, как коршун.
— Ты, Дарья, эти замашки брось! Ты мне не указывай, чего делать. Я сама знаю. Еще корить вздумала: «Крупу таскаешь». Кто рыбки хочет, тот и ноги мочит. Сама живу и другим жить даю. Тебе тоже.
— Ты на меня не ори, — огрызнулась Даша.
Они были вдвоем, Ксения куда-то ушла.
— А чего мне на тебя не орать? — подбодрилась Маруська. — Кто ты такая? Землю бы рыла сейчас, кабы не я. В бараке бы замерзала.
— У них работа тяжелая, — примирительно проговорила Даша, — как же не выручить.
— Я не солнышко, всех не обогрею. А краденым ты меня не кори. Совесть да честность на стол не поставишь заместо щей, — уже тише, поучающим тоном говорила Маруська. — На твое место любая обрадуется, только свистни. Я тебе в этот раз прощаю, а больше не прощу. Да и ссора-то пустая, из-за какой-то каши.
— Бывает, и в каше палец сломишь, — сказала Даша.
Она молча выдернула из-под кровати свой сундучок.
Задрала ситцевую занавеску, сняла с гвоздика платье, свернула кое-как. Маруська недоверчиво следила за ее сборами. Только когда Даша прошла мимо нее, чуть не задев сундучком, Маруська опомнилась.
— Покаешься! — крикнула она. — Покаешься, назад прибежишь, да поздно будет!
«Может, и покаюсь», — мелькнуло у Даши в голове.
Она вышла, хлопнув дверью.
«К Василию поеду, — подумала Даша, очутившись на улице. — Завтра же. То-то обрадуется! Надо было сразу с ним уехать... За другую работу браться выгоды нету. Переночую в бараке да за расчетом пойду».
Падал крупный снег. Сквозь плотную его завесу едва просвечивали огни стройки. Там работала вторая смена, и на столбах горели лампочки от временной электростанции. Силы ее только и хватало для стройки, в бараках жгли керосиновые лампы.
Барачный городок уже сильно разросся, вытянувшись длинной улицей. Дора жила в шестом бараке. Даша ходила с Маруськой в этот барак, красный уголок тут был больше других и сроду не пустовал. То газеты вслух читают, то лекции, то танцы. Вот и сегодня объявление: лекция.
Даша пошла в красный уголок. В просторной угловой комнате все скамьи были заняты, и многие девчата стояли вдоль стен. Керосиновая лампа кое-как освещала только первые ряды, а остальные тонули в полумраке. Дору тут сразу не отыщешь. От нечего делать Даша стала глядеть на лектора.
Это был инженер со стройки, Борис Андреевич Мусатов. В столовой он всегда садился за угловой столик и в ожидании обеда глядел в окно, а если окно было обмерзшее, то предварительно вытаивал пальцами кружочек для обозрения. Даша удивлялась, глядя на него: инженер, а какой робкий.
Сейчас Мусатов не казался робким. И заметила Даша, что собой он видный. В столовой не выделялся среди других, а тут словно ростом выше стал. Даша, не слушая, что говорил инженер, с любопытством разглядывала чисто выбритый раздвоенный подбородок, полные яркие губы, слегка выпуклые темно-карие глаза под пушистыми бровями.
У инженера был приятный голос, говорил он свободно и просто, и Даша, все еще не слишком вникая в его речь, думала про себя, что много, должно быть, знает этот человек. На столе были разложены какие-то листки, и Мусатов время от времени заглядывал в них. Нагибаясь, он надевал очки, а, распрямляясь, снимал их красивым, плавным жестом. А все вокруг, кто сидел на скамьях и кто стоял у стены, слушали инженера. Даша тоже стала слушать.
— ...«Каа-очу» — так называли индейцы белую смолу, которая вытекала из надреза на огромном стройном дереве гевее. Отсюда и произошло слово каучук. Каа-очу. В переводе это значит: слезы дерева.
Дивным показалось Даше это название. Слезы дерева... Тяжко, поди-ка, живется людям, которые сок древесный зовут слезами.
— Каучуковые шарики впервые вывез из Южной Америки знаменитый путешественник Христофор Колумб. Но никто не заинтересовался каучуком. В шариках, сделанных ради забавы, люди не увидели великого будущего для каучука.
«Вон она, Дора... Далеко сидит — не подойдешь. Слушает-то как... Будто ей не про каучуковые шарики, а про судьбу ее рассказывают».
— ...Резина вдруг потребовалась всюду. В автомобильной промышленности. Для электрического кабеля. Для оснащения станков. Для радио, химии, военно-защитного снаряжения. Более двадцати тысяч различных предметов изготавливается ныне из каучука. Вот почему он так нужен стране.
