Записки странствующего энтузиаста - Михаил Леонидович Анчаров
И что тот из участников конфликта, который очнулся от гипноза и наркоза, видит, что пришло спасение, и живет дальше. А кто не очнется — гибнет. Это и есть жизнь. Все остальное — драматургия, откуда второпях изгнали дешевый сценический прием, не замечая, что вместе с наивным, фантастическим объяснением выкинули и гигантское реальное обобщение.
Если у людей, у народа, у человечества отнять веру в то, что дело идет к лучшему, то не только искусство становится необязательным психозом, но и жить незачем.
Если бы сын умел читать, я бы написал ему такое письмо:
«Сынок, ты был зачат бессознательно, но оставлен жить — сознательно. Три месяца медицина дает на принятие решения. Сынок, неужели я бы сознательно обрек тебя на муки жизни, если бы знал, что они обязательны? Я уверен в обратном.
Я люблю тебя, сынок.
И поэтому я приступаю к огромной теме — выручки со стороны, которую назову „деос экс махина“ именно потому, что этот прием на сцене и в обязательном искусствоведении давно опозорен. А это у меня вызывает смех.
А смех, как ты давно понял, есть внезапное избавление от престижа.
Так вот, сынок, ты в моей жизни и есть выручка со стороны.
Неожиданная, случайная, божественная.
Все остальное было всего лишь исполнением обычных желаний. Которые, конечно, кончались именно потому, что исполнились».
И мы прибыли в аэропорт Кроумоч.
22
Дорогой дядя!
Потом нас повезли автобусы.
Греция. Я здесь еще не был.
Афины похожи на курортный город. Типа Сухуми, только большой. Пальмы. Олеандры. Только пыльные.
Потом повезли на смотровые площадки. Было очень красиво. Греция все ж таки. Автобусов уйма. Приезжают со всего света.
Потом нас повезли на последнюю площадку. Вылезли. Тропа, старые плиты, а по бокам пыльная трава, кустики. День был не жаркий, просто теплый прекрасный день. Поднимаемся на холм. Наверху голая площадка. Каменные плиты. Все говорят, говорят. Еще шаг.
Дорогой дядя, в этом шаге все дело.
Я не знаю, как рассказать.
Вдруг, как в кино, отключили звук, и я ничего не слышу. Пошли длинные секунды. Я только смотрю. Вдали, в километре — как модель храма из Музея изобразительных искусств в Москве — Парфенон. Греции нет. Эллада.
Потом услышал голоса. Стали снимать друг друга на фоне храма Афины, на фоне Эллады.
Сверху было видно, как поток людей движется там, внизу, и поднимается в Акрополь, — разноцветные точки.
Потом и мы оказались внизу и пошли вверх.
Парфенон.
Вокруг храма валяются мраморные перемеченные обломки, чтобы не сперли их.
Белый мрамор? Нет, его не было. Мрамор цвета охры, изъеденный кислотами дрянных современных дождей.
Скульптуры с фронтонов и метоп — вывезены вшивыми чиновниками Британии. Платили взятки вшивым турецким чиновникам, потому что Греция тогда принадлежала Турции. Извините, турки и британцы. Это было давно. Теперь вы совсем-совсем другие.
Я нашел только одну метопу. Ее не украли потому, что от кентавра там осталась еле видная тень. Как после Хиросимы — от мужчины на стене.
Что внутри? Ничего. Все завалено обломками. Там был вшивый склад вшивого пороха, и он взорвался.
Эрехтейон больше сохранился. Там сперли только одну кариатиду. Теперь делают попытки ее восстановить. Поэтому маленький храм в прозрачных строительных лесах.
Эллада. Дом сердца моего.
Место, где зародилось все, чем гордится вшивая Европа.
Ну ладно, дорогой дядя, ну не вшивая. Это я так. Осерчал.
Спорят о том — надо ли восстанавливать Парфенон. Все еще спорят эстеты и другие прохиндеи, а в Польше восстановили Старо Място, а в Ленинграде — Петергоф. Какая разница, из каких камней построен Дом Сердца Моего — старых или новых. Нет новых камней. Все камни старые. Но Парфенон должен быть. Должна быть память об Элладе, где у самого захудалого философа больше оригинальных мыслей, чем у вшивого канцелярского Рима, вшивого канцелярского Средневековья, не говоря уже о нынешних вшивых временах. За исключением мыслей о коммуне, конечно, о которых все знают и все время стараются опровергнуть.
Эллада. Эллада. Эллада.
У самого грандиозного драматурга Европы Шекспира вшивый Макбет, науськанный вшивыми ведьмами, грызется за вшивую власть, которая будет состоять в том, что он будет жить в каменном бункере и носить на шлеме необходимые ему перья, которые можно добыть на Птичьем рынке или в любом курятнике, а потом умрет.
А гнев Ахилла вспыхнул потому, что ему не достался драгоценный щит с драгоценными барельефами, созданными драгоценным талантом.
Люди у Шекспира грызутся друг с другом, а в Элладе воюют с роком. Знают, что рок сильнее, но не хотят подчиняться.
Эллада, Эллада…
Потом все вразброд тихо спускались обратно, и у каждого в кармане был билетик-сувенир с головой Перикла и со словами по-гречески — цитата его речи о том, что такое республика Афины.
Разноязычный говор, и я услышал слова молодого мужа, обращенные к молодой женщине с ребеночком, сказанные по-польски:
— Юж конец.
Бытовой перевод — вот и все. А перевод сердца — вот и конец.
Нет-нет, я не плачу.
Эллада.
Они были не в курсе. Они не знали, что все еще только начинается.
23
Дорогой дядя!
На прошлое не повлияешь, что было, то было. Но на будущее — можно. Всякое посещение будущего уже влияет на него.
А посещаем мы постоянно. Это называется — воображение.
И иногда предпринимаем что-нибудь, а иногда — ждем.
Но никто не хочет поверить, что само воображение кое-что стоит. Так, развлеченье.
Когда мы воображаем будущее, мы на самом деле в нем бываем, но видим то будущее, которое сложилось без нашего в нем участия, без наших «находок».
И если реальное будущее оказывается не таким, как мы воображали, то это потому, что и другие воображали его по-своему, а некоторые и не воображают вовсе, а пытаются вычислить. Пытаются вычислить его как неживое и неизобретательное, то есть как машинный ресурс.
Но почему же мы не знаем, что будет с нами иногда завтра, иногда через мгновение? Потому что мы не знаем, что придумывают в этот момент другие люди, от совокупных действий которых зависит наша судьба. Как и ихняя.
Как же быть?
Надо вступить в контакт с их воображением.
И чем больше людей вступят в контакт на этом уровне, тем больше воображаемое будущее будет похоже на то, что будет на самом деле.
В принципе, если вообразить
