Алексей Котенев - Грозовой август
Многое понял за эту короткую войну Сергей Иволгин и окончательно решил посвятить свою жизнь армии. Он пришел к выводу: военная профессия — первейшая из всех прочих и с нее надо начинать свою сознательную жизнь. Научись сначала бить врага, побеждать его, а потом можешь быть кем хочешь.
В ритмичный перестук колес ворвался мощный гул: в небе появился строй американских бомбардировщиков. Сделав полукруг, они прошли низко над эшелоном, словно хотели определить, чем загружены платформы. Зашли еще раз, еще... В это время с севера показались эскадрильи наших истребителей. Поблескивая краснозвездными крыльями, они шли на юг. Американские самолеты сделали крутой разворот и отвалили в сторону моря...
— А шо, не по носу вам така справа! — крикнул им вслед Цыбуля. — Бувайте здоровы, тикайте до хаты!
Потом открылся залитый полуденным солнцем Ляодунский залив. Он сверкал, переливался зеленоватой рябью — водная масса у берега то опускалась, то поднималась снова, будто море дышало. Над берегом с криком метались чайки.
— На Тихом океане заканчиваем поход — как в песне... — облегченно вздохнул Державин.
Поезд, не сбавляя скорости, мчался вдоль обрывистого берега дальше — туда, где поднимались над заливом невысокие серые скалы. За ними под безоблачным небом видна была уходившая вдаль дымчатая горная гряда Ляотешаня.
Около танка Хлобыстова сгрудились десантники, смотрели на скалистый берег, на золотой залив и синеющий у горизонта океан. Среди бойцов стоял с завязанными глазами ослепший Илько.
— Якый вин, залив? Широкий, як Амур? — тихо спросил он.
К танку подошел Баторов. Брови у него сдвинуты, губы нервно подрагивали.
— Посохин умер... — сказал он, запинаясь.
Старый русский солдат Поликарп Агафонович Посохин был, кажется, последним из тридцати двух тысяч наших воинов, проливших свою кровь за китайскую землю в тот победный год...
Сняли пилотки бутугурцы-десантники, обнажили головы танкисты. В лицо им дул ветер с моря, сушил скупые солдатские слезы.
Посохина накрыли плащ-палаткой. К носилкам подошел Державин, склонил непокрытую голову. Соленый ветер развевал его белые волосы.
— Вот и еще один отдал свой долг, — прошептал он.
Смерть бойца в двух шагах от цели острой болью отозвалась в душе генерала. И он подумал не только об этом солдате, что лежал перед ним. Но и о тысячах других, зарытых в землю здесь, на чужбине.
Солдат... Ты сильнее и величественнее всех тех, кто был до тебя, ты великодушнее и щедрее сердцем, ни с кем не сравнимый советский солдат! Тебя назвали воином-освободителем. Это за то, что тревожишься ты не только о своем Отечестве, но и о судьбах других народов. Сколько ран принял ты на полях Европы? Сколько крови пролил в Альпах, Карпатах, на Висле и Шпрее? И вот, пробитый пулями, иссеченный осколками, устремился сюда, на восток — на помощь Азии. Чем измерить твой подвиг? С чем сравнить твою доблесть? Кто может забыть твою спасительную руку — в рубцах и шрамах, — протянутую людям? Ее могут забыть лишь продажные писаки, ловкие дипломаты, бессовестные политики да какой-нибудь сбитый с толку, задурманенный ими слепец. Но ее — эту руку — никогда не забудет народ. А народ вечен, как сама жизнь. И придет день, когда он — народ, поставит на этом крутом берегу океана памятник Неизвестному советскому солдату. И пусть глядит отсюда тот бронзовый парень глазами всех погибших в неоглядную даль — туда, где зеленеют в пальмах не видимые отсюда приморские и заморские земли.
Он желал вам добра и счастья, страны теплых морей, — всем народам, с любым цветом кожи!
Последний перегон.
На платформе развевается алое знамя бригады. Знаменосец вытянул вверх руки, весь вытянулся сам, точно хотел, чтобы алый стяг увидела вся Азия.
Танки несутся к Порт-Артуру.
Они закроют своей броней морские ворота Квантуна и, когда постучат в них непрошеные гости, скажут предупреждающе: «Нет!»
Поезд постепенно уходил от залива и, замедляя движение, начал подниматься по горному распадку вверх. Минут через двадцать он вырвался из расщелины на плоское плато, и взору открылся он — прижатый к морю Порт-Артур.
— Дошли... — облегченно вздохнул Державин.
Он был в этой памятной морской крепости почти двадцать лет назад, возвращаясь из Кантона, но сразу узнал знакомые места. Вдали, на Перепелиной горе, виднелся огромный семидесятиметровый макет-снаряд — памятник тем, кто триста двадцать девять дней и ночей оборонял эти потемневшие от времени бастионы. А вон Большое Орлиное гнездо. В стороне — высота 203, где шли самые упорные бои в последние дни портартурской обороны. От нее тянулся гребень, на который русские артиллеристы по приказу адмирала Макарова подняли на руках пушку и били из нее по японским кораблям. Неподалеку от гребня горбатилась Золотая гора, за нею темнел знаменитый Электрический утес. А внизу, у Тигрового хвоста, сверкал залив. Там когда-то стояли насмерть «Паллада» и «Ретвизан», «Царевич» и «Баян». Туда с горы Высокой летели японские одиннадцатидюймовые снаряды, добивая остатки русской портартурской эскадры.
Эшелон взбежал на пригорок, Державин глянул на море и вдруг увидел на его зеленой, сморщенной ветром поверхности караван кораблей. «Неужели чужие?» — затревожился он, вспомнив о намеке Питчера. Но, прильнув к биноклю, сразу успокоился: увидел наши флаги. К бухте подходили корабли Тихоокеанского флота.
— Наши! — шумно выдохнул генерал и, обернувшись назад, скомандовал: — Гвардейский салют морякам!
— По места-а-ам! — скомандовал Андрей Хлобыстов.
В воздухе прогремел выстрел танковой пушки. Потом еще один, еще... Берег вздрогнул от мощного орудийного гула. Протяжным взрывом отозвался Электрический утес, пороховым дымом окуталась Золотая гора.
Это были последние залпы второй мировой войны.
Тихоокеанцам салютовали морские и воздушные десантники, опередившие бригаду Волобоя.
А в это время невидимая отсюда армада американских военных судов — триста восемьдесят три корабля под прикрытием тысячи трехсот самолетов — входила в Токийский залив. На борт линкора «Миссури» поднялись дипломаты и военные и подписали акт о безоговорочной капитуляции Японии.
Об этом только что передали по радио.
Потом московский диктор читал обращение к советскому народу. Туманян включил приемник на полную громкость. Сквозь пушечную пальбу из вагона комбрига доносилось:
— Мы пережили тяжелые годы. Но теперь каждый из нас может сказать: мы победили! Отныне мы можем считать нашу Отчизну избавленной от угрозы немецкого нашествия на Западе и японского нашествия на Востоке... Наступил долгожданный мир для народов всего мира.
Отряд военных кораблей подходил все ближе. Вот уже флагман отряда, рассекая пенистые волны, направился к узкому проливу между Золотой горой и Тигровым хвостом. Грохнул ответный артиллерийский залп.
— Огонь! — рубил рукой Хлобыстов.
Хмельной от орудийного грохота Иволгин скорбно посмотрел на плащ-палатку под которой лежал Посохин, на санитарную машину, где лежала в забытьи Аня Беленькая, заклинающе прошептал одеревеневшими губами:
— Проклятье тому, кто забудет эту кровь...
Снаряды танковых пушек проносились над крутым скалистым берегом и падали в темно-зеленые воды Ляодунского залива. Орудийные раскаты рассыпались по гладкому рейду, катились гулким эхом к сиреневой гряде Ляотешаня и улетали в открытый океан, будто спешили разбудить невидимые отсюда заморские земли.
Примечания
1
Горная цепь неподалеку от Хабаровска.
2
Китай за время войны с Японией потерял десять миллионов человек. Около трех миллионов погибло в течение войны от голода в Индии и Индонезии. — Прим. авт.
3
Тележка рикши (кит.).
4
Яньван — по преданию, властитель подземного царства, творит суд и расправу над грешными душами.
5
Цирик — солдат (монг.).
6
Друг (монг.).
7
Спасибо (монг.).
8
Заморский дьявол (кит.).
9
Маршала Ояму японская военщина прославляла как победителя при Мукдене и Ляояне в русско-японскую войну 1904—1905 гг.
10
Камацубара командовал японскими войсками в боях у реки Халхин-Гол.
11
Японская военщина (япон.).
12
Болван (япон.).
13
