Сергей Сартаков - Горит восток
Как ты? Шибко худо тебе?
Павел молчал. Ваня приложил ухо к его груди и едва уловил слабые, редкие удары сердца.
— Паша! — сквозь слезы сказал Ваня и снова стал его бинтовать. — Ну кому, кому это все нужно?.. — вскрикнул он и зарыдал.
Быстро сгущались сумерки. В небе затлелись первые звезды. Ваня поднял на плечи и понес бессильно свисающее окровавленное тело своего друга.
Он вышел с ним к железной дороге глубокой ночью. Повсюду ему встречались разрозненные группы солдат…
…В ярко освещенном салон-вагоне, прихлебывая из топкого стакана горячий, крепкий чай, командующий Маньчжурской армией генерал-адъютант Куропаткин диктовал начальнику штаба приказ об оставлении Ляояна и об отходе армии к Мукдену.
30
Вера все хорошела. Зеркало исправно об этом докладывало ей. И не только зеркало. Когда несла она обед на работу отцу и Савве или, принаряженная, просто прогуливалась по улице, кто бы ни встретился ей, непременно оглядывался. Все замечали ее красоту, все говорили Вере об этом, только Савва один ничего не замечал и ничего не говорил. Будто она была все еще прежняя дурнушка и замазуля.
— Ну погоди ты! — шептала Вера, поглаживая, перед зеркалом маленькую родинку на левой щеке, так ее украшавшую. — Погоди, я тебе отплачу!
Как отплатит она, Вера и сама не знала. Но прощать такие вещи было нельзя. Правда, Савва всегда был с нею вместе в свои свободные часы, на других девчат не заглядывался… Но… ведь и на нее он тоже не заглядывается! Ну, ходят, гуляют, и делится он с ней всеми своими замыслами. Конечно, это хорошо… А почему бы все-таки и не сказать когда-нибудь: «Какая ты стала красивая!» Словно все равно ему, прежняя она, занозистая и чумазая Верка, или вот такая, как сейчас. Не видит, не понимает ее красоты, а чего доброго, приглянется чья-нибудь другая.
Стала она замечать и еще одно за Саввой: не за каждый свой шаг он перед ней теперь отчитывается. Раньше знала: день — на работе, вечером — погуляет с ней; ну, случалось, с отцом вместе уйдет послушать, поговорить на рабочем кружке. Было раньше, что и у них в доме люди встречались. Это дело мужское. Знала Вера, что рабочим вместе нельзя собираться, о нуждах своих говорить, запрещенные книжки читать. Строго за это наказывают, судят, в тюрьмы сажают. Да жить трусом — это самое стыдное для человека. Ходит Савва на такие кружки — хорошо, что ходит, хорошо, что не трус он.
Но в последнее время — это уже после того, как началась война с Японией, — он вечерами или по воскресеньям стал тихонько уходить, возвращаться поздно и ни о чем не рассказывать. Спросит его кто-нибудь из домашних, даже и сама Вера, — он сразу скажет: «Был у товарища одного…» А по глазам видно: что-то скрывает.
Прошлое воскресенье Вере было особенно горько. Уговорились в субботу с утра еще, что завтра пойдут на весь день гулять вверх по Уватчику. А вечером в субботу Савва сказал, что он только сбегает к «одному товарищу»… Убежал да и вернулся только в воскресенье под вечер. Гулять они пошли, но какая же это была прогулка? Ходили вместе, Савва болтал, балагурил, а у нее слова с языка не шли. И как пойдут слова, когда на пуговице пиджака Саввы она заметила замотавшийся усик дикого горошка? Значит, в лесу был Савва, а не у товарища.
А все же отходчиво сердце девичье. Вера перестрадала и забыла об этом случае.
В город приехал индийский фокусник. Рассказывали, что он показывал истинные чудеса. Перепиливал пополам человека, а он опять оказывался целым и невредимым. Наливал в банку воду, а в банке вспыхивал огонь. Давали фокуснику много мелких монет, он их ссыпал в мешочек, и вдруг они исчезали. А он идет потом с ведерком по рядам и находит те деньги: у одного из носу пятак выщипнет, у другого из бороды вытрясет двугривенный, третьему, ежели лысый, пальцем по макушке постучит — копеечка из лысины выскочит. Так все до единой монетки соберет. А то еще спрячет под шапку два помятых лоскутка бумаги, потом поднимет шапку, а оттуда два живых голубя выпорхнут. Есть чему посмеяться. Вера решила порадовать Савву — заранее купила билеты. Мало того, Агафья Степановна скроила Савве новую сатинетовую рубашку, а Вера сшила ее, обметала петли и изнутри шелковыми нитками в тон рубашки вышила: «Нехитра моя работа— угодить была охота». Интересно: заметит он сам пли нет? Или так и износит, не прочитав?
День был будний, и Вера этому была особенно рада. Если Савва с работы придет вовремя, он не торопясь успеет пообедать, и так же спокойненько они уйдут с ним вместе в город — фокусник свое представление начинает поздно. Но в будни смотреть фокусника люди приходят прямо с работы или одетые по-домашнему, в чем есть. Значит, если Вера принарядится как следует, так она интереснее всех будет выглядеть. И Савве не стыдно будет за свою подружку. А он тоже наденет новую сатинетовую рубашку. И парочка же получится!.. Ну и пусть люди смотрят, пусть даже немного им и позавидуют, что они такие красивые!
Стояли последние дни августа, но было еще очень солнечно и тепло, и вечера, словно бы нехотя, навевали прохладу на улицы города. Значит, не надо надевать жакетку, не надо кутаться в платок, а можно идти, набросив газовый шарфик на плечи, и в косы вплести шелковые голубые ленты.
Вера весь день деятельно помогала матери. Перестирала все белье и сбегала на Уватчик, выполоскала его. Потом починила отцовы рубахи. Снесла в мастерские «мужикам» обед. Потом вымыла полы и с дресвой голиком протерла крыльцо. Промазала снаружи оконные рамы замазкой, готовя их к зиме. Взяла метлу, вымела двор и часть улицы против калитки. Забралась по лесенке на дровяной сарайчик, навела порядок и там, составила один на один ящики, в которых весной Агафья Степановна выращивала огородную рассаду, и перевесила подальше вглубь заготовленные для бани березовые веники.
Мама, можно мне теперь одеваться? — спросила она, придя со двора вся запыленная. — Или еще чего надо сделать?
Чего уж там, — засмеялась Агафья Степановна, — давай одевайся. И так не своей работы сколько поделала! Двор-то бы не тебе, а мужикам следовало вымести.
Ничего, они больше моего устают.
Она схватила полотенце, мыло и побежала в сени отмываться. Потом пришла, сменила белье, надела белое с черным горошком платье, начистила ваксой до блеска полусапожки и уселась к зеркалу причесываться и заплетать косы. Тут сразу дело пошло медленнее. Запустив в волосы гребешок, она вдруг забывала об этом. Зеркало тянуло к себе — положить локти на стол и глядеться, любоваться на свое отражение! Брови очень хороши! Особенно если приподнять слегка левую, так, чтобы она изломалась.
Верочка наряжалась и прихорашивалась до самого прихода «мужиков». Даже нарочно брошку вкалывала, когда Савва вошел уже и мог видеть это. А он вошел и, не взглянув на нее, вынул из кармана куртки начечку бумажных денег и подал их Агафье Степановне.
Получку возьмите.
Так уже давно установилось, что «мужики» оба отдавали ей все свои деньги. Вслед за Саввой выложил получку и Филипп Петрович. Агафья Степановна пересчитала бумажки, качнула головой. Филипп Петрович понял.
Три рубля с кумом Селезневским, Агаша… израсходовал, — он не решился сказать «пропил», — а остальное все за штрафы разные вычли.
Туго придется нам этот месяц, Филипп Петрович. — Вздохнув, Агафья Степановна спрятала деньги в сундучок, стала накрывать на стол. — На базаре ни к чему не подступишься, дороговизна, каждый день все набавляют цены.
Знаю, знаю, Агаша, — пробормотал Филипп Петрович, — эта война изо всех жилы выматывает.
Скоро она кончится? — спросила Агафья Степановна, нарезая хлеб. — Чего там говорят люди?
Вряд ли скоро-то. Вчера Груня Мезенцева от своего Ивана письмо получила. Пишет, к Ляояну — город такой есть — отошли.
Господи! Да неужели против японцев и силы пет никакой?
Нет в народе единого духу, Агаша, — объяснил Филипп Петрович. — Если бы все как один встали…
За царя, что ли, Филипп Петрович? — вмешался Савва. Он все время плескался под умывальником.
Да там после бы разобрались за кого, — ворчливо сказал Филипп Петрович, — царь-то и мне не шибко нужон.
А царя только сейчас, когда у него под ногами земля зашаталась, и сбросить бы. — Савва даже показал руками, как это можно сделать.
Ужасти какие ты говоришь! — Агафья Степановна остановилась с чугунком щей посреди комнаты. — Будто он тряпочный. У него вон сколько войска всякого, полиция, пушки, ружья… Всех застрелят.
А будут стрелять — их тоже застрелить можно, — быстро отозвался Савва.
Наконец все уселись за стол, стали обедать. Савва все время поглядывал на Веру. Не вытерпел:
Ты чего сегодня такая нарядная?
Она так и вспыхнула. Не от похвалы, от обиды. Нарядная! Это он заметил. А к самой к ней никакого внимания.
Вера, наверно, ответила бы ему колкостью, но вступилась Агафья Степановна:
