Павел Федоров - Генерал Доватор
Абашев приказал доставить их Осипову еще утром, но связь с ним прервалась. Если Сергей не взлетит с этими штучками на воздух, то они крепко пригодятся.
Убедившись, что у двигавшихся сзади товарищей все в порядке, Сергей ползет дальше. Остается преодолеть совсем небольшое расстояние. Впереди, на краю просеки, ровный густой рядок молодых кудрявых елочек, таких пушистых, хоть вешай игрушки и зажигай свечи... А вот что там, за этими прелестными елочками? Может, засада немецких автоматчиков? Подумав о возможности такой встречи, Сергей останавливается и манит к себе Нину.
— Слушай, сестричка... — говорит Сергей, отводя взгляд куда-то в сторону. — Пока я не дойду до елок, вам лежать на месте и ждать моего сигнала — подниму автомат дулом вверх.
— А почему бы не всем вместе? — спрашивает Нина, поправляя на голове беличью, с длинными ушами кухлянку — подарок сибирских охотников фронтовикам. В этом уборе ее молодое раскрасневшееся лицо с характерным изгибом бровей по-детски мило и выразительно.
— Так надо, — улыбнувшись, твердо говорит Сергей и, слизнув языком комочек снега, ползет дальше. Он весь тонет в снегу, видна только колыхающаяся на спине противогазная сумка.
По просеке ветер сильнее крутит поземку. Чуть выше спины Сергея проносится очередь трассирующих пуль. Пока ползли все вместе, Нина не испытывала отвратительного чувства страха, но как только над Бодровым просвистели пули, Нина вздрогнула. Иногда ей казалось, что она уже привыкла видеть смерть, но как только приходилось приблизиться к ней вплотную, начинало сжиматься сердце.
Отгоняя вспыхнувшие в голове тревожные мысли, Нина неотступно следила за ползущим Сергеем. Вот он, упорно бороздя головой снег, выполз на край просеки, нырнул в канаву и скрылся. Нина облегченно вздохнула.
Тяжело посапывая носом, подполз Яша Воробьев и, тронув Нину за носок валенка, шопотом спросил:
— Ну как, Ниночка Петровна?
За это шутливое прозвище Яше не раз попадало от Нины, но отучить его не было никакой возможности. Зато сейчас эти слова прозвучали как-то особенно тепло и дружески.
— Переполз... — прошептала Нина. — Как автомат поднимет дулом кверху, поползем и мы.
— Ага, — понимающе кивнул Яша и, счищая приставший к карабину снег, добавил: — Смелый парень. Правильно делает.
— Не шевелись, — зашипела на него Нина, продолжая вглядываться в кусты, за которыми исчез комсорг.
Но кудрявые елочки стояли неподвижно. Казалось, они манили к себе не только своим веселым видом, но и относительной безопасностью. Однако сигнала не было. Несколько минут показались Нине бесконечностью. Колючая поземка подула сильнее.
Нине остро захотелось встать и зашагать во весь рост, как она часто делала, подбирая на поле боя раненых. Но сейчас она не одна и не имеет права не только встать, но и пошевелиться. На короткое мгновение глаза Нины застилает туманное облачко. Она вспоминает, что где-то за этой просекой, стиснутые немцами со всех сторон, насмерть дерутся эскадроны. Кровью истекают раненые бойцы. Кажется, что кто-то укоряющими, зовущими глазами заглядывает ей в самую душу. От этого еще больше хочется рвануться вперед, туда, где ждут ее истомленные жестоким боем люди.
Прошло еще полчаса. Нина начинала шевелить застывшими пальцами. Яша посапывает, у него насморк. Савелий трет прихваченное морозом ухо. Вася Громов жует что-то посиневшими губами. Занесенный поземкой, он выглядывает из сугроба, точно сурок из норки.
Наконец впереди между вздрогнувшими елочками показалась коренастая фигура Сергея Бодрова с поднятым вверх дулом автомата.
— Вперед! — скомандовала Нина, оттолкнулась локтями и сильными, юркими движениями поползла черев просеку.
Достигнув ее края, Нина белым комом скатилась под елочки в канаву. За ней следом, один за другим, кувыркнулись на дно канавы и остальные.
Бодров встретил их предупреждающим знаком.
— Дальше нельзя двигаться, — тихо проговорил он, сдвигая на затылок серую ушанку. — Впереди еще одна просека. Там сейчас немецкие саперы снимают мины.
— И много их? — спросил долговязый телефонист Савка. Он был знаменит на всю дивизию тем, что в любое время дня и ночи, в любую погоду каким-то одному ему известным чутьем мог отыскать самое незаметное повреждение, исправить его, связать, как он говорил, «веревочку». А провода он умел так прятать, что их сами связисты не могли обнаружить, не только разведчики противника. Разговаривал он только «кодовым» языком, изобретенным им самим и вызывавшим у товарищей неописуемое изумление и хохот. Свой «код» он пересыпал такими словечками, от которых, как говорил Яша Воробьев, даже лошади начинают пофыркивать.
— Значит, одиннадцать колбасников с пулеметом и лягушка, то-есть танк, вперед попрыгали? — повторил Савка ответ Сергея.
— Да, и лягушка, — подтвердил Бодров, хмуря черные, вразлет, ушедшие к вискам брови.
— Грустно, и весьма, — отозвался Савка.
Остальные, посматривая на задумавшегося Сергея, притихли.
В лесу, нарастая и усиливаясь, закипал бой. Вася Громов, белокурый паренек маленького роста, переступая с ноги на ногу, потирал застывшие руки. Нина, сняв привязанные на шнурках рукавицы, что-то искала в фельдшерской сумке. Яша отряхивал от снега свой полушубок.
— Что, Громов, озяб? — покуривая в рукав, спросил Сергей.
— Угу! — промычал Вася посиневшими губами.
— Папироску хочешь? — предложил Бодров.
На двадцать третьем году жизни, после двухлетней службы в армии Сергею казалось, что он имеет зрелый жизненный опыт. Ему сейчас хотелось приласкать, ободрить этого закоченевшего голубоглазого восемнадцатилетнего паренька.
— Я не курю. Спасибо, — кутаясь в серый казачий башлык, смущенно ответил Вася, точно стыдясь, что он, этакий геройский вояка, связной командира полка, и вдруг не курит...
— Тогда ешь сухарь, на! — Савка вытащил из-за пазухи сухарь и протянул Громову. Тот взял.
— Слушай, Громов! — мягко сказал Бодров. — Ты хорошо помнишь, в каком месте шел вчера с донесением?
— Помню, товарищ старший сержант!
— А где ты обходил минное поле?
— Не здесь, а правее, там! — Громов показал на восток и, кивнув на Савелия, добавил: — Мы с ним было пошли туда, но нас обстреляли.
— Точно! — отгрызая крепкими зубами сухарь, подтвердил Савелий. — Сначала рассыпали на головы автоматный горох, а потом плюнули из самоварной трубы. Весьма было грустно покидать местечко, на котором обычно все спокойные люди сидят.
От Савкиных слов стало как будто теплей и даже немножко весело. Яша, пряча усмешку, покачал головой. Улыбнулись и остальные. Смешно было смотреть на этого неуклюжего, в коротком полушубке верзилу с его катушками, карабином и огромными серыми, вдрызг растоптанными валенками.
— Где вы, Савелий, работали до войны? — спросила Нина.
— Гм-м... Видите ли, товарищ сестричка, я сам деревенский интеллигент...
Вася Громов прыснул в рукавицу.
— Это что, должность такая? — улыбнулась Нина.
— Как вам сказать... Мы, Голенищевы, со времен «оказии» гоняли почту. Мой дед и папаша были почтальонами. По их стопам пошел и я. А раньше, как вам известно, в царской деревне интеллигентами были учитель и почтарь. Вот, значит, я принадлежу к этому высокочтимому сословию. В наши дни по своему беспокойному характеру, а рожден я в самое неспокойное время, в семнадцатом году, я по совместительству был в колхозном драмкружке артистом, режиссером, постановщиком, гримером, художником, музыкантом. Если посмотреть на театральную афишу, то мне будут принадлежать все нижние подписи. Таланты меня распирали, как мерзлую бочку лед...
— Замолчи ты, дьявол! — Яша заткнул рукавицей рот и корчился от смеха.
— Вот, Нина Петровна, что значит невежественные люди, — серьезно и укоряюще проговорил Савелий, засовывая в рот остаток сухаря и кивая на Яшу. — Культурного словца не могут выслушать. Все аханьки да хаханьки...
Нина тоненько прыснула в кухлянку. Савелий, отряхнув с полушубка хлебные крошки, снял с плеча карабин и, пряча в глазах бесовскую лукавую улыбку, почтительно спросил, обращаясь к Сергею:
— Будем назад держать свои стопы, товарищ старший сержант?
— А как вы думаете, товарищ деревенский интеллигент?
Бодров почувствовал, как у него начинало подниматься в душе необыкновенное доверие к этому чудаковатому парню. От него веяло той крепкой русской силой, которая раскрывается неожиданно, точно широкий, мощный взмах гигантских крыльев.
— Ведомо мне, что от конца вот этой медной веревочки, — протяжно, с расстановкой заговорил Савелий, показывая на телефонный провод, — зависят многие жизни наших товарищей. Поэтому мы должны во что бы то ни стало протянуть ее туда. Вот что я думаю.
— Попробуем, — твердо и решительно сказал Сергей и, крякнув, словно пробуя поднять большую тяжесть, добавил: — Двум придется остаться на этой стороне просеки и отвлечь немцев. Остальные должны быстро проскочить.
