Иван Шевцов - Свет не без добрых людей
- А где они, твои важные философы? Кто, назови? - Посадов поерзал в кресле и недовольно нахмурился. Его обидело, что при Вере его назвали "доморощенным". - Все одинаковы. И тот деревенский парень, который на брачном ложе мечтал, как булькнет связка подков, брошенная в колодец, ничуть не хуже какого-нибудь ультрасовременного стиляжки, ищущего смысл в абстракционизме.
- Не трогай современных стиляг: они злопамятны и не прощают обид, - все так же с дружеской подначкой говорил Климов, задумчиво хлопоча возле глиняной фигуры Пугачева. - Они объявят тебя одиозной личностью, непримиримым врагом консолидации.
- Меня? - Посадов ткнул себя в грудь толстым пальцем. - А какой смысл? Я им не страшен. Вот ты, ты другое дело, ты для них личность опасная. Твое искусство мешает им делать бизнес на шарлатанстве, с головой выдает их немощь. Ты для них опасен, потому что ты художник действующий. А я бывший.
Климов энергично возразил:
- Бывших художников в природе не бывает, как и бывших ревизионистов. Есть бывшие князья, бывшие короли, бывшие министры, бывшие генералы, даже бывшие проститутки. - Он неловко покосился в сторону Веры, сказал: - Извините меня, бога ради… А художников бывших - это уже, как ты говоришь, ерунда. Художник - он творец до гробовой доски. И пока ты жив, ты должен творить, а не философствовать по пустякам. Вот ты, Алеша, был оперным артистом. Теперь, когда иссяк, кончился твой голос певца, ты же не бросил искусство, ты стал драматическим актером.
- Я - другое дело. Драматический артист жил во мне всегда рядом с оперным. Это редкость. Может, нас всего двое - Шаляпин и я.
Климов весело и добродушно рассмеялся. Он знал эту слабость своего друга и прощал ее: пусть порисуется, артист ведь.
Вера нашла, что именно сейчас удобный случай заговорить о поручении Надежды Павловны. Воспользовавшись паузой, она сказала:
- Алексей Васильевич! Приезжайте к нам в совхоз. Поможете народный театр создать…
Посадов снова беспокойно задвигался в кресле:
- А вы думаете, это так просто: взял и создал.
- Но ведь это теперь поощряется, - подхватила Вера. - Народные театры имеют большое будущее.
Посадов горестно вздохнул и, глядя на Веру снисходительно грустными глазами, закивал тяжелой, седой головой. Сказал загадкой:
- Иметь будущее - это еще не все. Вот вы, имеете будущее киноактрисы? Имели, вернее. А выйдет она из вас, возьмете вы свое будущее?
- Нет, конечно. Но я - это я, тут другой вопрос, - ответила Вера, пытаясь разгадать ход его мыслей.
- Вопрос один, - возразил Посадов и, повысив голос: - Единый! К вашему сведению, в первые годы Советской власти я создал народно-героический театр. Заводская молодежь в нем отлично играла. Успех был. Мы ставили драму, оперу. Репертуар свой создали: героический! "Пугачева" я ставил. И сам партию Емельяна пел. Да!.. Пу-га-че-ва! И Лермонтова: "Демона", "Мцыри". А вы знаете, что такое "Мцыри"? Это романтика, героика, сила духа! "Рукою молнию ловил". А? Здорово! Вот как писать-то раньше умели: "Рукою молнию"! Только недолго нам пришлось существовать. Будущее наше кому-то не понравилось, кого-то испугало. Чиновничек был из культпросвета, плюгавенький такой, как сморчок: лицо крысиное, вытянутое, острое, помятое, как медная пуговица, нос кривой, глазки раскосые, щелочки, бровей совсем нет. Как сейчас его вижу. Пришел он принимать у нас новый спектакль. Сидит в зале, глазки по сцене бегают, нос в воздухе ходит. Отсидел свое, а спектакль не разрешил. Почему? Не говорит. Мы тогда как раз "Мцыри" ставили. Я сам делал инсценировку. Не понравился ему Лермонтов. И все-е-е!.. Спектакль не выпустили! Один, второй не разрешили. Декорации под дождем размокли. А труппа-то народная, без зарплаты, на одном энтузиазме. Протестовали, шумели, ходили жаловаться к такому же чиновнику. Не помогло. Ну и развалился театр. А вы говорите, будущее!..
Не спросись, он слез со своего трона, возбужденный, бледный, с глазами, извергающими лаву огня. Заходил по мастерской, сжимая большие кулаки. "Пугачев. Вот таким его и сделал Климов", - подумала с восхищением Вера. Потом он заговорил поспокойнее:
- А года через три я того плюгавенького, похоронившего наш первый народно-героический театр, случайно встретил здесь, в Москве. И где вы думаете?.. В лавчонке торговал. Лавочником оказался, подлец. Видали?! Вот его истинная профессия - торгаш. А он в искусство полез. Он мне, художнику, делал свои руководящие указания и наставления… Лавочнику Пугачев опасен, торговцу он страшен!
Лицо его, точно изваянное из глыбы белого мрамора, сияло, освещенное огнивом глаз, оно жило, дышало, играло каждой морщинкой, сохранившей в себе прожитое и пережитое. А Климов продолжал бросать то на Посадова, то на Пугачева острые вдумчивые взгляды и говорил походя, между делом:
- Вы, Верочка, не принимайте его слова за чистую монету. Он - артист, и скепсис его - игра. Он был и остается художником. Бунтарь. По секрету скажу вам, что он уже создал народный театр на заводе "Богатырь". Вот теперь, недавно, в этом году.
- Только начинаю, - поправил Посадов. - Но лавочник уже лезет. Свой репертуаришко сует, копеечную дребедень, драмоделье на мелкотемье. А я хочу дать инсценировки Николая Островского, Тургенева, Горького, Фурманова. Я покажу им Котовского и Доватора, Александра Матросова и Зою. Я дам им классику, чтоб сцена сверкала не только могучей мыслью, но и жемчугом русской речи, которую мы уже довольно испохабили, потому что у лавочника вместо жемчуга - стекляшки. Иностранную хотите? Пожалуйста. Только не Ремарка. Я Жан Кристофа им готовлю. И что вы думаете? Морщатся… Жан Кристоф, оказывается, не по вкусу лавочнику!..
- А вы все-таки к нам лучше приезжайте, - сказала Вера. - У нас вам никто не помешает.
- Вы решили возвращаться? - перебил Климов быстрым вопросом.
- Да, я решила, - ответила Вера, и решение ее почему-то созрело именно здесь, в мастерской скульптора.
- Жаль, - произнес Климов. - А я хотел вас лепить.
- Меня? - Вера удивленно взмахнула бровями. Вспомнила: Балашов никогда не предлагал ей позировать. - А что я такое значу?
- Наш современник, в котором живет гармония внешнего и внутреннего, - ответил скульптор. - Впрочем, я, пожалуй, приеду к вам в совхоз. Там есть герои?
- Есть хорошие люди, как и везде, - ответила Вера и после небольшой паузы добавила: - Приезжайте, будем рады.
- А как вы считаете, мое искусство понравится сельской молодежи? Приемлет она его? - лукаво взглянув на Веру, спросил Климов. Вера удивлена:
- Да что вы, Петр Васильевич? Странный вопрос. По-моему, ваше искусство любят все, потому что это искусство настоящее, всем понятное, оно волнует…
- Вы по-английски читаете? - снова спросил Климов.
- Нет, - ответила Вера, подняв на него ожидающий взгляд.
- Вот статья. - Климов взял лежащий у него на столе иллюстрированный журнал, издающийся в США. - Год тому назад по мастерским некоторых наших художников и сапожников рыскал денежный американский турист Гарри Лифшиц. Кое-что покупал для смеха.
- Я слышала, - вставила Вера.
- Вернувшись к себе на родину, этот "специалист по русскому искусству" напечатал статейку, грязненькую, вонючую. Вот что он пишет, между прочим: "Так называемый социалистический реализм, который наиболее ярко представляет скульптор Климов, все меньше находит в России поклонников и почитателей. Пожилым людям он просто надоел своим желанием "учить" и "воспитывать". Молодежь демонстративно третирует это искусство, она его попросту не принимает".
- Да мало что он может написать. Они все время пишут о нас всякую похабщину, А нам что от этого, - заговорил невозмутимо Посадов. - Откуда ему знать нашу молодежь.
- Нет, вы послушайте дальше: "Подпольно, негласно в Советском Союзе существует другое искусство, созвучное нашему веку. Мне посчастливилось побывать в гостях у некоторых представителей нового русского искусства и приобрести несколько довольно милых и оригинальных работ". Дальше этот Лифшиц демонстрирует образцы нашего "нового" искусства, загнанного в подполье. Вот рисунки некоего Ильи Семенова. И рядом скульптура покойного Константина Балашова. - Климов протянул журнал Посадову: - Извольте полюбопытствовать.
Вера вместе с Посадовым начали рассматривать иллюстрации к статье Лифшица, а Климов беспокойно и взволнованно заходил по залу. Всякий раз, показывая кому-либо из своих друзей эту статью, он приходил в состояние крайнего возмущения. Посадов раскатисто хохотал:
- И вы думаете, это всерьез? Этот мальчишка Семенов всерьез занимается подобной ерундистикой?! Думаю, что нет. Специально напачкал для американского коллекционера.
- А Балашов? Он не мальчишка, - сказал Климов. - Нет, друзья мои, напрасно вы так легкомысленно и беспечно относитесь к этому возмутительному факту, напрасно.
Вера хотела было сказать, что ничего подобного у Балашова она не видела, что Константин Львович - ее отчим. Но… Нет, она не хотела в этом признаться Климову, и именно сейчас. Тогда надо было бы объяснять, рассказать о своих отношениях с Константином Львовичем. Зачем старое вспоминать? Сейчас это вовсе ни к чему. В журнале были воспроизведены две ультраформалистические работы Балашова. Вера даже подумала: не фальсификация ли здесь? Ничего подобного она не видела у Константина Львовича и потому не верила, чтобы он опустился до такого маразма. Правда, мать ей рассказывала, что был еще в прошлом году у них американец, что-то купил у Константина Львовича, хорошие деньги уплатил.
