Антонина Коптяева - Дерзание
— Ой, что вы! Зачем!
— Пожалуйста, доктор! Мы понимаем, какие это для вас пустяки. Но мы вместе ходили, выбирали. Не обижайте меня. Спасибочко вам! — Она церемонно поклонилась Варе, так что ее недавно завитые волосы низко свесились с висков. — Извините, если не понравится! — И, не слушая возражений, попятилась к двери и убежала.
Варя развернула бумагу. В свертке была высоконькая красивая ваза из блестящего уральского камня.
С минуту Варя стояла неподвижно, держа в ладонях бесконечно дорогой для нее подарок. Не полагалось, никак не полагалось принимать от своих пациентов подарки! И ни к чему Варе эта тяжелая игрушка, но то, что ее подарили в такую трудную минуту, целительно подействовало на исстрадавшееся сердце женщины.
«Сколько радости у человека! А ведь получилось хорошо только потому, что я старалась, всю жизнь старалась ради успеха этой маленькой, но серьезной операции! — с волнением думала Варя. — Товарищи, милые, дорогие! Я всегда буду служить вам. Ваша радостная улыбка будет для меня высшей наградой. Это вы помогли мне стать человеком. И Иван Иванович! — опять царапнуло по седцу. — Да, странно, помог выучиться, вырасти и… разлюбил. Ничего не понимаю!»
Снова затосковать помешала Наташка. Она неожиданно просунула в дверную щель свой кучерявый лоб, потом боком протиснулась в комнату, точно кто-то мешал ей войти, и крепко прикрыла за собой дверь.
— Ты зачем? — строго спросила Варя.
Но Наташка без церемонии подошла и, не выпуская из руки портфелика, набитого книгами и тетрадями, обняла ее, на минуточку повиснув на Вариной шее, как родное балованное дитя. Все ее личико, такое же свежее, как у Тани Бражниковой, выражало любовь и самое горячее участие. Неужели нельзя жить так, чтобы всем было весело?
— Тетя Варечка, вы скоро домой?
— Нет, у меня рабочий день еще не кончился.
— А что это у вас? Вазочка? Тяжелая какая!
— Не урони!
— Разве я маленькая! Можно, посижу здесь? Вы работайте, а я погляжу на вас.
— Ничего интересного для тебя не будет.
— Ну, пожалуйста! Я не буду мешать. Варя покачала головой, достала из шкафа белый халат, накинула его на плечи Наташке.
— Сиди, если хочется, только не вступай в разговоры. Мне тут нужно больных осмотреть. Скажите Коле, пусть зайдет сюда, и Лебеде тоже, — наказала она вошедшей санитарке.
— Тетя Варя, это кто — Лебеда?
— Больной. Фамилия у него такая… — Варя взяла одну из папок с надписью «История болезни» и, сделав строгое лицо, стала что-то записывать.
Наташка, неспроста забежавшая к Варе, терпеливо ждала. В последний вечер на даче она подслушала разговор матери с Галиной Остаповной о том, что бывают в жизни человека минуты, когда он способен на убийства. Что страшнее: себя убить или другого, — девочка так и не решила. Дошли ли Аржановы до такой крайности, она тоже еще не определила, но видела, чувствовала: плохо Варе. Переживает, страдает она оттого, что «он другую полюбил».
Кого мог полюбить серьезный и добрый Иван Иванович, Наташка не представляла. Непонятно и то, отчего можно разлюбить такую душечку и милочку, как Варя. Мучительные вопросы наступали со всех сторон. Как их разрешить? Чем развеселить снова близких людей? Тут еще появился Платон Артемович Логунов. Он-то почему несчастен? А несчастен он «до слез», как сказала бы Наташка. Это она сразу поняла из его разговоров сначала с матерью, потом с Варей. Герой Советского Союза, сталинградец, «золотой человек», по выражению матери, но живет один.
Коснись дело самой Наташки, — мечтала она не о сказочном принце, а именно о герое, — предложи ей в будущем руку и сердце такой человек, как Платон Артемович, разве она сможет отказать? Судя по его отдельным словам и взглядам, он влюблен в тетю Варю. Расспрашивать об этом у матери Наташка не стала: разве скажет! И вот тоже терзалась, стараясь разрешить самостоятельно свои недоумения.
В школе говорят: коллектив не должен бросать товарища в беде, в коллективе все переживается легче. Эти истины Наташка уже проверила на собственном опыте и теперь сочла себя обязанной присматривать за Варей, чтобы отвлечь ее в случае крайности от непоправимого поступка.
12
Размышления девочки были прерваны появлением странного человека. Ростом он, пожалуй, по плечо ей, но с большими, «взрослыми» ногами и очень большой забинтованной головой. Конечно, это был мальчик. Приглядевшись к нему, Наташка сразу заметила под полосатой его пижамой большой горб и на груди и на спине.
Глядя на него, она вспомнила об операциях Злобина, о кривобокой Донаре, о Лиле, впервые после семидесяти дней вставшей с кровати, подумала и о будущей своей замечательной профессии. Поток этих мыслей сразу вытеснил заботу о сердечных делах близких людей. Наташка встала и, кутаясь, точно в одеяло, в широкий для нее халат, подошла ближе…
Варя ловкими руками сняла бинт с головы больного, и девочка чуть не вскрикнула: под бровью вместо века висел нелепый нарост, под которым прятался глаз и почти половина щеки.
«Такие веки, наверно, были у Вия!» — Наташке даже холодно стало, но она увидела второй глаз мальчика— черный, ясный, бесконечно грустный. Невозможно смотреть в него, чувствуя себя бессовестно здоровой. Кто же это?
— Завтра, Коля, я покажу тебя доктору Фирсовой! — сказала Варя, осмотрев и снова спрятав под повязкой безобразный нарост, изуродовавший бедного паренька.
«Фирсовой? Неужели это мать Алеши?» — Девчонка так и загорелась: даже у постели Наташи Коробовой ни разу не пришлось встретиться с нею.
— Почему у мальчика такое над глазом? — спросила Наташка, когда Коля вышел.
— Его чуть не убили фашисты, когда он был совсем маленький. Они выкинули его во двор со второго этажа, и он стал горбатый, а на лице у него уже второй раз появляется опухоль. Была за ухом. Сняли. Нынче над глазом. Это нервная ткань ненормально разрастается.
«Опять фашисты!» — В воображении Наташки сразу возникли умерший брат и кривобокая Донара…
— Как чувствуете себя, товарищ Лебеда? — спросила Варя, поворачиваясь к бойко вошедшему следующему больному. — О, сама вижу, что хорошо!
— Какой там хорошо! Стал точно шелудивый поросенок, — весело ответил больной сиплым шепотом. — Вот! — Он провел рукой по подбородку, отделенному от щек и носа какой-то розовой чертой. — Вся кожа шелушится.
— Шелушится — это пустяки. Главное, подбородок стал на место и отрыв гортани исправлен.
— Да уж за это я доктору Фирсовой по гроб жизни обязан. Шутка сказать, горло вырвано было! Что в рот ни возьмешь, все на грудь вываливалось. Теперь вздохнул!
«Опять доктор Фирсова! — с уважением отметила Наташка. — А что же ему тетя Варя сделала?»
Та сняла повязку со лба и щеки Лебеды, и девочка с изумлением увидела, что один глаз у него голубой, а другой карий.
— Можно мне посмотреть в зеркало? — засуетился Лебеда, оглянувшись на умывальную раковину.
Варя кивнула, и он, подойдя к зеркалу, стал рассматривать себя, явно довольный. Но подвижное лицо его вдруг выразило озадаченность.
— Отчего же он вверх смотрит?
Оказывается, в то время когда карий его глаз смотрел на врача, голубой был обращен к потолку.
— Смешной вы, Лебеда! Все торопитесь! Ведь я сказала вам, что поставлю временный протез. Видите, он и по цвету совсем иной? — Придерживая веко больного, Варя заглянула ему в глаз, что-то поправила там, вынула белый, похоже фарфоровый, голышок с голубым пятном на выпуклой стороне, еще раз заглянула в опустевшую ямку, измерила ее. — Дно орбиты углублено хорошо. Вы тут сами не трогайте, а то и вовсе перевернете протез.
— Я ничего не трогал, чесослово!
«Врет, как мальчишка, ведь глаз-то задрался! — подумала Наташка. — И говорит, как мальчишка: «чесослово»!
— Завтра заеду в магазин и подберу то, что вам нужно, — говорила Варя, поставив фарфоровый глаз обратно и беря новый бинт.
— Доктор, а нельзя ли без повязки? У меня от нее вот здесь давит, — громко и сипло шептал Лебеда.
— Еще немножко потерпите, зато уедете от нас молодцом.
— А стебель теперь можно отрезать? — Лебеда засучил рукав пижамы, и Наташка увидела, что на руке У него болталась приросшая круглая колбаска.
— Это у него остаток филатовского стебля, — пояснила Варя, заметив удивленное движение девочки.—
Сшили кожу на груди вроде чемоданной ручки, потом приживили ее на руку, на шею. Часть истратили на заплаты, а часть осталась про запас. — И снова к Лебеде — Торопыга вы! Отрезать всегда недолго.
— Да как же я к жене явлюсь с этой штучкой, она меня прогонит!
— Не прогонит! Теперь она не налюбуется на вас.
«Шутит тетя Варя! Да нет, не шутит. Но взгляд повеселел, заметно сразу. Значит, ничего особенного не произошло и можно бежать домой, готовить уроки».
