Андрей Островский - Напряжение
— Не знаю.
— И где работает, тоже не знаете. Так?
— Не знаю. Ничего не знаю, — закричал вдруг Потапенко, вскакивая; кровь прилила к его лицу. — Ни-че-го…
— Сидите, сидите, — махнул рукой Шумский. — Что вы нервничаете? Спокойней… Кстати, вы знакомы с Красильниковым? Георгием Петровичем? Гошей?! Он шьет у вас что-нибудь? Или вы учите его играть на аккордеоне?
— Первый раз о таком слышу.
— Прекрасно, другого ответа я и не ожидал от вас… Жаль, но мы вынуждены вас арестовать. Собирайтесь.
Потапенко порылся в шкафу, надел старенький пиджак, повязал на толстой шее галстук. Потом, кряхтя, натянул пальто и сунул ноги в полуботинки. Огляделся, как бы прощаясь со своим жилищем, и, покачиваясь, вышел из комнаты, которую Изотов, уходя последним, опечатал.
15
Шумский плохо спал эту ночь: часто просыпался, сон был чуткий. Снился Потапенко, Шумский разговаривал с ним, но разговор носил какой-то странный характер: Шумский чувствовал, что задает совсем не те вопросы, которые следовало бы задать, и Потапенко выскальзывает у него из рук, хотя, казалось бы, все улики против него. Потом Шумский проснулся и долго лежал с открытыми глазами, разглядывая на стене неподвижную желтую полоску от уличного фонаря.
Боясь разбудить Ирину, он встал, осторожно, тихо прошел в кухню, там собрался, перекусил и, написав жене записку, отправился в управление.
В сейфе лежали изъятые у Потапенко вещи. Шумский вынул свернутый пиджак, встряхнул его и повесил на распялку, подумав, что необходимо сегодня же вызвать Назарчук для опознания этого пиджака.
Пришел Изотов, хмурый по обыкновению, невыспавшийся, но, увидев Шумского, улыбнулся и сказал вместо приветствия:
— Что-то не спится сыщику Шумскому.
— Слушай, я не понял, зачем тебе понадобился этот дурацкий телефонный справочник и журналы мод? Может, объяснишь?
Изотов загадочно ухмыльнулся и, держа в неведении Шумского, полез в сейф, достал папку с делом Красильникова. Потом, отбросив справочник и журналы, полистал общую тетрадь. Где-то в самом конце от страницы был наскоро оторван кусок, и Изотов, торжествуя, приложил на это место записку, найденную у Красильникова. Все изгибы, зубцы неровно оторванной бумаги точно совпали.
Шумский восхищенно взглянул на Изотова:
— Гений! Простой, обыкновенный гений! Нет, конечно, в ленинградском управлении работают только гении, я давно убедился в этом. Как приятно: ходишь по коридору, сидишь за одним столом в буфете с гением, — не находишь, а?!
— Теперь понял, зачем я взял справочник и журналы? Если бы я спрашивал только о тетради, он наверняка понял бы, что́ меня в ней заинтересовало, и отказался бы от нее…
В комнату заглянул Чупреев и, увидев Изотова с Шумским, склонившихся над столом, проговорил громким шепотом:
— Корпите, братцы? Бог на помощь!
— А-а, еще один гений! Ну-ка заходи, заходи… Вот кстати!
— Конечно, куда-нибудь сгонять надо, не иначе.
— Отгадал, дружище. Ты у нас — как пророк. В Ригу нужно прокатиться, — пожимая руку, сказал Шумский.
— Конечно, если бы не надо было ехать, разве так бы меня встретили? — смеялся Чупреев.
— Ну что ты, что ты…
— Шучу я. — Чупреев подсел к столу. — Что нового?
— Что нового? Да есть кое-что…
Шумский сел на диван, вынул папиросу и стал разминать табак, рассказывая о допросе Назарчук, поисках аккордеониста и его аресте.
— Да, но, по твоим же словам, Назарчук говорила что у аккордеониста интересная жена, а этот холост, усомнился Чупреев.
— Об этом мы думали. Чепуха. Мы просто доказываем, что Красильников не очень-то любил говорить правду своей возлюбленной. Ему нравилось, что он его ревновала. Ну он и расписывал красавиц, которых вовсе не существовало на свете. А с Потапенко у него были, по-видимому, деловые связи. Смотрите. — Шумский поднялся, резко чиркнул спичкой, закурил. — У Красильникова в портфеле брюки и рубашки. Потапенко шьет. Конечно же, он шил и Красильникову. Коричневый-то пиджак я не зря взял с собой! Я не сомневаюсь, что это его, Красильникова, пиджак, Назарчук о нем говорила. Дальше. Записка и заявление написаны рукой Потапенко. Экспертиза это доказала. И мы тоже. У него найдена губная помада, и цвет ее схож с той… — Увидев, что Чупреев хочет что-то сказать, Шумский поднял руку. — Так что причастность Потапенко к убийству Красильникова не вызывает сомнений.
— В чем же тогда причина убийства? — спросил Чупреев.
— Ишь какой шустрый, — усмехнулся Шумский, — все ему вынь да положь… Думать надо. Ты, наверное, когда маленький был, в кубики играл? У нас приблизительно то же: голова есть, и ноги нашлись, а туловище еще гуляет…
Изотов и Чупреев засмеялись.
— Ладно, хвост я вам достану, так и быть, — в тон проговорил Чупреев.
— Должно быть, здесь умышленное убийство, — сказал Изотов. — Но вряд ли Потапенко убил его из-за портновских дел.
— Я, Витя, не утверждаю, что Красильникова убил Потапенко, — откликнулся Шумский, — хотя, может быть, это и так. По-видимому, ты прав: портняжничанье только ширма, а общее дело у них какое-то было. Не исключено, что спекуляция. Но чем, кто в ней замешан?..
Это предположение могли подтвердить или отклонить только свидетели, люди, знающие Потапенко. Он сам назвал нескольких заказчиков, а те в свою очередь — других.
В последние дни с утра до позднего вечера Шумский и Изотов принимали бывших клиентов Потапенко. От них узнали, что брал Потапенко умеренно, исполнял быстро, аккуратно и в назначенный срок, с деньгами не торопил. А главное, брался переделывать ношеные вещи, что не каждое ателье принимало.
Шумский по обыкновению не торопился закончить допрос. Он давал вволю наговориться болтливому собеседнику и забрасывал вопросами неразговорчивого. Дубенский, бухгалтер артели «Металл», был как раз не речист. Говорил он медленно, словно боялся сказать что-нибудь лишнее, и унылым, тусклым голосом.
— Кроме того, что вы у него шили, были еще какие-нибудь цели вашего прихода к Потапенко? — спросил Шумский.
— Нет… Хотя… один раз он предложил мне купить у него рубашку. Денег у меня при себе не было, и я ходил за ними домой.
— Рубашку? Она была новая или ношеная?
— Новая, — помолчав, ответил свидетель.
— Какая рубашка — шелковая, полотняная, верхняя, нижняя? Не стесняйтесь, рассказывайте, — подталкивал бухгалтера Шумский, теряя терпение.
— Трикотажная, шелковая, — мигая ресницами, произнес после паузы Дубенский и замолчал. Он не чувствовал раздражения Шумского и спокойно сидел перед ним, заложив ногу на ногу.
— За сколько вы ее купили? Когда?
— С полгода назад… За сорок рублей.
— Потапенко объяснил вам, почему продает ее? Может быть, у него было несколько рубашек?
— Нет, у него была одна. Он сказал, что купил ее, но она оказалась ему мала…
Шумский не придал значения этому несущественному и малоинтересному эпизоду, но по всем правилам внес его в протокол и попросил Дубенского принести показать рубашку. Шумскому не так уж важно было ее видеть, но практика по своим жестким законам учила, что о любой мелочи, попавшей в его поле зрения, следователь должен знать все. На всякий случай.
Когда же Изотов рассказал, тоже между прочим, что свидетель, которого он допрашивал, купил у Потапенко рубашку, Шумский насторожился.
— Небось шелковую, трикотажную, — сказал он, глядя испытующе в глаза Изотову.
— Угу, — кивнул Изотов не без удивления. — Откуда ты знаешь?
— За сорок рублей, — продолжал Шумский, не отвечая.
— За сорок пять.
— Ничего, подходит. Потапенко купил себе, но она, черт возьми, оказалась ему мала. Так?
— Не совсем. Велика.
— Это несущественно. Ну-ка, Витя, срочно верни свидетеля, пусть принесет рубашку.
— А она у меня уже есть.
— Что за оперативный парень! — воскликнул довольный Шумский. — Цены нет…
Обе рубашки он положил на стол. Они ничем не отличались друг от друга — у той и у другой были одинаковые полоски: желтая, цвета беж, коричневая, затем белый просвет и опять полоски. Покрой, обшлага, полированные пуговицы — все говорило о том, что рубашки были сшиты в одном месте.
Шумский вызвал эксперта из «Красного знамени». Крупный седой мужчина с очками, сползавшими на кончик сизого носа, долго, тщательно разглядывал материю сквозь лупу — лицевую сторону, изнанку, швы, бормоча что-то невнятное, потом взглянул на томящегося Шумского и молча продолжал свое дело.
— Ничего не понимаю, — проговорил он наконец. — Странно… Очень странно…
— Что вас смущает? — спросил Шумский.
— Собственно говоря, что значит странно? — пустился вдруг в рассуждения старик. — Если бы не было ничего странного, вы, наверное, не пригласили бы меня к себе. Не так ли? Так вот, обращаю ваше внимание на то, что у рубашек нет никаких фабричных знаков. Замечали сами, что в швейные изделия всегда вшиты какие-нибудь ярлыки — артикул, наименование ткани, цена, ну и все такое прочее?
