Фазиль Искандер - Сандро из Чегема. Том 2
— Гено, — крикнул мой сосед, — он думает, что по нашим обычаям в машине нельзя спать!
— Ха-ха-ха! — засмеялись все трое.
— Я здесь стоя спал! — крикнул Гено.
— Сванские обычаи, — серьезно сказал мой сосед, — не разрешают спать, только если в доме гость.
— Ага, — кивнул я.
— А русские обычаи разрешают?
— Нет, — говорю, — русские обычаи тоже не разрешают.
— Гено, — крикнул он, — ты слышишь, русские обычаи тоже не разрешают!
— Слышу, — отозвался Гено.
— Ха-ха-ха! — всех троих. «Вечная ирония жителей гор над жителями долин», — подумал я.
— Обычай для силы сохраняют, — вдруг сказал он, отсмеявшись, — а большому народу зачем обычай, он и так сильный.
«В этом что-то есть», — подумал я, хотя и не знал, что именно.
— Между прочим, он из хорошей семьи, — снова вернулся мой сосед к заместителю лесничего.
— Да? — спросил я из приличия, все еще думая о том, что он сказал.
— Мелиани будет княжеского происхождения, — сказал он почтительно.
— Да, Мелиани, — подтвердил шофер и переключил скорость.
— Да, да, Мелиани, — отозвался снаружи Гено.
Через несколько минут Гено что-то сказал шоферу, и тот затормозил. Они начали о чем-то спорить, и я почувствовал по доброжелательной властности, с которой Гено говорил, а потом просто протянул руку и дал несколько пронзительных сигналов клаксоном, что он входит в роль гостеприимного хозяина.
— Давайте с машины! — приказал он и соскочил сам.
Еще в кабине я заметил, что направо от дороги стоит дом на высоких сваях с освещенными окнами. Дверь в дом была распахнута, а на веранде стояла женщина и смотрела в нашу сторону. Мы вышли. После долгой езды приятно было стоять на земле.
— Вещмешок забыл, — сказал шофер.
Я влез в кабину и вытащил вплюснутый в угол кабины свой вещмешок. Я размял его и закинул за плечо. Ночь посветлела. С востока край неба над горой был озарен восходящей луной. Облака наконец замерли и ровной грядой стояли вполнеба, осеребренные еще невидимой луной.
Женщина с корзиной в руке шла через двор. Из корзины поблескивали горлышки бутылок. Гено громко распоряжался. Когда подошла вторая машина, он велел так подогнать ее, чтобы она своими фарами освещала радиатор первой.
Все остальное произошло в несколько минут. Он вытащил из корзины кусок чистой мешковины и постелил на радиатор. Достал оттуда же буханку белого хлеба, открыл большой охотничий нож и раздраконил ее, склонившись над радиатором и прижимая буханку к груди. Буханка скрипела, крупными ломтями отваливаясь и падая на мешковину Потом вынул из корзины круг сыру и, сладострастно выпятив губы, быстро настругал на хлеб сочащиеся полоски сыра. Потом он так же быстро стал доставать из корзины стаканы и, еще доставая, дал женщине какое-то распоряжение, и она проворно, даже переходя на побежку, вернулась в дом.
Вытащив три бутылки и поставив две из них на огнедышащий стол, он начал разливать третью, вертикально опрокидывая бутылку с мутным араки. Огонь похмельного вдохновения придавал его движениям быстроту и щедрую соразмерность. Не успел он закончить разлив, как жена прибежала и, смущенно улыбаясь, поставила на радиатор недостающие стаканы.
Все, кроме шофера второй машины, столпились вокруг радиатора. Подняв капот своего грузовика, тот заглядывал в мотор.
Предчувствие выпивки, как всегда, создавало духовный подъем. Все испытывали взаимную приятность.
— А ну! — властно предложил хозяин и окликнул шофера второй машины. Тот, не оборачиваясь, отказался, но после двух-трех повторных приглашений, мазанув руки ветошью, неохотно подошел к нам.
— Я же говорил, — сказал Котик, блестя глазами, — что все хорошо кончится.
— Как можно! — сказал большой сван, стоявший рядом с ним. Он слышал слова Котика, исполненные доброжелательности, и сам, стараясь сделать для меня что-нибудь приятное, добавил: — Между прочим, он княжеского происхождения.
— Да, знаю, — сказал я, и в самом деле испытывая приятность от его княжеского происхождения, — Мелиани.
— Да, Мелиани, — подтвердил большой сван.
— Мелиани, Мелиани, — зашелестели остальные.
Мы взяли в руки стаканы. Оба шофера, взяв по куску хлеба и сыра, стали закусывать, показывая, что пить не собираются. Андрей тоже было заартачился, и товарищ его из Москвы быстро убрал протянутую к стакану руку.
— Что ты делаешь, — тихо сказал ему Котик по-абхазски, — сейчас обидятся.
— Прошу извинить, ребята, — сказал Андрей, обращаясь к хозяину и морщась от неловкости, — просто я неважно себя чувствую.
— Пей, — сказал хозяин, голосом показывая, что ему сейчас некогда вдаваться в подробности. Андрей взял стакан. Московский друг проворно последовал его примеру.
— Твой хвост меня просто смешит, — сказал Котик по-абхазски. Он любил Андрея и ревновал его к московскому другу.
— Прошу тебя, оставь его в покое, — ответил Андрей и опять сморщился.
— Давайте подымем! — провозгласил хозяин, отсекая лишние разговоры. — За удачную дорогу, за наше знакомство, за то, чтобы никто ни на кого не обижался. Тем более карабинчик на месте, — добавил он для ясности.
— Как можно, — сказал я, и все выпили. Стараясь не дышать, я вытянул стакан. После этого несколько раз незаметно выдохнул, чтобы поменьше запаха оставалось во рту Все равно, как только вдохнул воздух, почувствовал такой запах, как будто мне затолкали в рот целый куст бузины. Такой уж это напиток, и тут ничего не поделаешь.
Но, может быть, именно поэтому сразу захотелось есть и хлеб с сыром показались очень вкусными. Хозяин разлил по второму стакану Оба шофера, взяв по куску хлеба и сыра, отошли к другой машине. Гено что-то коротко сказал жене, и она ушла домой, а через минуту вернулась с двумя бутылками.
— Зачем? — сказал Котик, хотя глаза его маслянисто заблестели. Сыр был жирный, и после этой отравы есть его с хлебом было просто наслаждение. Хлеб этот, видимо, шоферы из города завозят.
Мы подняли по второму стакану.
— За хозяина этого дома, за чудесное сванское гостеприимство, за вечных хозяев этих вечных гор! — сказал Котик и выпил свой стакан.
— Спасибо, дорогой! — сказал большой сван и выпил.
— Спасибо от имени вечных хозяев и вечных гор, — сказал второй сван и выпил.
— Гмадлоб, — сказал хозяин по-грузински и выпил.
Товарищ Андрея подождал, пока Андрей подносил стакан ко рту, и, убедившись, что другого пути стакану не будет, выпил свой. Все выпили, и всем еще сильней захотелось есть жирный сванский сыр с белым хлебом.
Между тем над этими вечными горами появилась полная луна и, несколько смущаясь, что застала нас за этой трапезой, стала подыматься в небо. Так один мой знакомый, не успеешь где-нибудь рассесться с друзьями, появляется, вооружившись своей смущенной улыбкой.
— Тебе туда, — сказал Гено и кивнул в сторону реки. Там, за рекой, на пологом склоне, был расположен нарзанный городок: балаганчики, шалаши, палатки самодельного крестьянского курорта. Где-то в середине городка подмигивал костер.
Выпили еще по одному стакану. Араки тем хороша, что любая закуска после нее кажется божественной. И вот сначала пьешь, чтобы еда сделалась божественной, а потом и араки улучшается, но все-таки божественной никогда не делается.
— Слушай, — вдруг вспомнил сван, что сидел рядом со мной, — это правда, что знаменитый эндурский тамада Бичико лопнул, когда хотел перепить Сандро Чегемского?
— Я слыхал, — сказал я, — только что-то трудно поверить, что человек может лопнуть.
— Да, да, может, — подтвердил большой сван.
— А сам Сандро что говорил? — спросил сван, что сидел рядом со мной.
— Я знаю эту историю, я могу рассказать, — сказал Котик.
— Дядя Сандро говорит, — начал я, чувствуя неожиданное воодушевление и не понимая, что хмелею, — когда дошли до двенадцати стаканов и тот их выпил и послал по кругу…
— Но ни один не смог выпить, — вставил Котик, — кроме дяди Сандро.
— Кое-кто выпил по шесть-семь стаканов, — уточнил я, пытаясь восстановить какую-то уплывающую деталь рассказа, — а дядя Сандро выпил десять стаканов.
— Ему еще только два стакана оставалось, — зачем-то уточнил Котик.
И вдруг я забыл какую-то тонкость — что, собственно говоря, помешало дяде Сандро выпить эти два стакана? Я остановился, чувствуя, что нарастает неловкое молчание.
— Очень интересно, — сказал Гено, разливая в стаканы араки.
— Ты про музыку не забудь, — напомнил Котик. Ай да Котик!
— Тут вся соль в музыке! — обрадовался я и все вспомнил.
— При чем музыка? — сказал большой сван и придвинул к себе свой стакан.
— Тонкая политика, — сказал сван, что сидел рядом со мной, и тоже придвинул к себе свой стакан. И вдруг я опять все забыл, видно, переволновался с этим хранителем лесов.
