Иван Яган - За Сибирью солнце всходит...
— Знаю, и считаю это ошибкой и нелепостью. Такое творческое дело, как рационализация, невозможно запланировать «сверху».
— А вот ведь планируют. Планируют, исходя из... количества работающих. Мне это тоже представляется ошибкой. Но если мы сегодня закроем дорогу халтуре и рвачеству, наш завод резко снизит показатели по рационализации. Я имею в виду тот «липовый» экономический эффект, ту «массовость» и так далее. Они снизятся, естественно. И Главк никогда не согласится с тем, что передовой показательный завод вдруг окажется отстающим. Думаю, что и с дирекцией еще придется потягаться... Поэтому мы должны противопоставить халтуре, «липе» настоящую рационализацию, действительно эффективную и отвечающую требованиям дня... Вы в десятом цехе давно были?
— Давно. Но ведь этот цех, кажется, числится в отстающих по рационализации.
— Зато он передовой по росту производительности труда, по стабильности кадров и культуре производства, по механизации и автоматизации процессов.
— Вы думаете, к этому причастны рационализаторы?
— Да, думаю. Там толковый начальник цеха, грамотный, прогрессивный инженер, принципиальный человек. Он вчера был у меня и высказал несколько добрых мыслей в связи с работой нашей комиссии. Кстати, вы знакомы с комплексной бригадой рационализаторов этого цеха?
— Нет, не знаком.
— Советую познакомиться. Ее возглавляет Александр Александрович Гребнев.
— Гребнев?!
— А что вы так удивлены?
— Да ведь с него все и началось, Андрей Яковлевич! Это ведь он натолкнул меня...
— С него началось, им, пожалуй, и кончится. Сходите.
...Комиссия работала, но не дремал и начальник заводского БРИЗа Аркадий Петрович Центнер. Он по нескольку раз на день вызывал к себе цеховых уполномоченных, о чем-то совещался с ними. С каждым днем все труднее становилось найти в цехе уполномоченных. Они буквально прятались, закрыв документы в столах, а без документов члены комиссии не могли работать. Дело продвигалось все медленнее. Наконец, я не выдержал и пошел в БРИЗ.
— Аркадий Петрович, вам же известно, что комиссия работает по поручению парткома. Почему вы не даете возможности ей работать нормально?
— Я, товарищ Зайцев, тоже работаю. И вы мне тоже не даете делать свое дело нормально. Я подчиняюсь только главному инженеру. А если вам кажется, что я мешаю, то это потому, что вам искать нечего. Это похоже на следствие ОБХСС, а не на подготовку к парткому. Лично я вам без разрешения главного никаких документов не дам и не намерен давать показания.
По независимому тону Центнера я понял, что начальник БРИЗа заручился поддержкой главного инженера, что у них на днях состоялся совет. И все-таки к главному надо было идти обязательно, потому что предстояло не только закончить проверку в цехах, но и получить цифры в целом по заводу: процент рацпредложений, оплачиваемых как «за инициативу», сумма премий «за содействие»; нужно было по ведомостям проверить сумму гонорара самых «активных рационализаторов», вроде Савича, установить общую сумму гонорара, выплачиваемую заводом рационализаторам в течение года. Все это надо уточнить, а Центнер заперся. Надо идти к главному инженеру.
Когда я пришел на завод, нынешний главный, Ерохин, был начальником термического цеха. Цех считался передовым, а потому газетчику здесь было что взять. Ерохин всегда встречал меня приветливо, здоровался за руку, даже старался заводить разговор на незаводские темы. Мне нравился этот простецкий человек, симпатичный даже внешне. Но вот Ерохина как растущего инженера и руководителя назначили главным инженером завода, а я так и остался «литрабом». Теперь главный с высоты своего положения перестал подавать руку газетчику, стал ограничиваться кивком головы и невнятным «...сьте», да и то не всегда. Я стал замечать, что Ерохину будто неудобно всерьез говорить со мной. Присмотрелся — главный теперь и с начальниками цехов, бывшими однокашниками, держится не так, как раньше. Ходить стал торопливей (всегда дела!), идет — смотрит под ноги (о чем-то важном размышляет!). Однажды при встрече я остановил Ерохина:
— Всеволод Сергеевич, вы почему перестали со мной здороваться? Я же не требую, чтобы вы первым здоровались, это мой долг — долг младшего по возрасту. Но вы не даете мне этого сделать, отворачиваетесь.
Ерохин растерянно посмотрел на меня, тронул рукой за плечо: «Закрутился, ей-богу, извини». И побежал дальше.
Вскоре после этого разговора Ерохин позвонил мне по телефону:
— Слушай, Андрей Петрович, ты можешь зайти ко мне на минутку? Хочу посоветоваться об одном деле...
— Какой вопрос, конечно, зайду! Сейчас иду.
Чуть было не сказал «бегу», потому что такого дружеского тона в голосе Всеволода Сергеевича давно не слышал. Подумалось: «Подействовало, видать, замечание».
Я не узнал Всеволода Сергеевича. Привычное выражение уверенности и достоинства сменилось какой-то растерянностью и стыдливостью на лице, в глазах, в движениях рук. Он встал из-за стола, пошел мне навстречу, пожал руку и обнял за плечи.
— Понимаешь, нужна твоя помощь.
— В чем я должен помочь вам, Всеволод Сергеевич?
— Хочу выступить со статьей в областной газете. Понимаешь?
— Понимаю. — Как было не понять его. Пожалуй, ему, растущему руководителю, есть о чем порассуждать на страницах газеты. Может быть, Всеволод Сергеевич хочет написать или уже написал о результатах внедрения на заводе новой системы планирования и экономического стимулирования? А может быть, он хочет «пробить» с помощью газеты вопрос об увеличении суммы капиталовложений на жилищное строительство? Есть такая проблема у завода. Мало ли что может волновать главного инженера. Хороший руководитель должен прибегать к помощи печати. Но, видать, боится Ерохин за литературное качество своего материала.
— Понимаю, — повторил я. — Вы хотите, чтобы я просмотрел ваш материал?
— Да не совсем так, — еще больше засмущался Всеволод Сергеевич и виновато почесал затылок рукой. — Я еще не написал. Не умею писать, даже боюсь за перо браться. Понимаешь?
— Понятно, Всеволод Сергеевич. Тогда давайте ваши материалы, я посмотрю.
— Какие материалы?
— Ну, там... цифры, факты...
— Все дело в том, что нет у меня никаких цифр пока, никаких фактов.
— Понимаю. — Я действительно начал понимать, что Всеволод Сергеевич хочет, чтобы я написал статью за него. Что ж, бывает и так. Надо, конечно, помогать, хотя работа эта не весьма приятна. Хорошо, если тот, за кого пишешь, снабдит тебя свежими мыслями, хорошими фактами. Но даже в этом случае, как правило, стиль статьи получается ничейный, материал выглядит бескровным и холодным... Да уж ладно. Сегодня, глядя на Всеволода Сергеевича, я подумал: наверное, к нему обратились из областной газеты с таким предложением. Тему, видно, дали. Помогу. Вон ведь как ему неловко просить меня. А для меня это дело привычное.
— Хорошо, Всеволод Сергеевич, на какую тему вы хотите выступить? Я постараюсь собрать, что нужно.
Он посмотрел на меня глазами, полными детской наивности, зарумянился еще больше.
— Ей-богу, Андрей Петрович, не знаю, о чем бы написать. Потому-то и хочу с тобой посоветоваться.
— Вам редакция предложила выступить?
— Да нет, не предлагала.
— Тогда я не понимаю...
Всеволод Сергеевич отгадал мои мысли, понял мое недоумение: никто не предлагал, сам писать не может, никакая проблема его на сегодня не волнует. Есть одно у него — желание выступить в газете. Это казалось довольно странным.
— Понимаешь, вижу, выступают в газете другие руководители, хотя, прямо скажу, куда их предприятиям до нашего завода. Дела у нас, смотри, какие! Вот я и думаю: мы что же хуже других?
— Хорошо, — сказал я, — давайте возьмем тему об участии рабочих в борьбе за экономию и бережливость.
— Прекрасно! — Всеволод Сергеевич даже указательный палец воздел к потолку. Сказал так, будто задача, волновавшая его, наполовину решена. — Прекрасно! Не зря говорят: один ум хорошо, а два лучше. Ты уж меня извини, что беспокою, но надо. Понимаешь, надо! Помоги, пожалуйста.
Весь день у меня ушел на сбор материалов. Половину второго дня потратил на писание статьи. После обеда пошел к Всеволоду Сергеевичу показать статью. Шел и думал: «Хорошо, если бы он теперь не пытался вносить свои «коррективы». Дельный совет, конечно, поможет, но...» Когда положил статью на стол главного, тот удивился:
— Уже готова? Ну, ты молодец! Вот что значит...
— Вы прочтите, может, не понравится, может, что добавите...
Всеволод Сергеевич положил красивую седую голову в ладони, локтями уперся в полированный стол, на котором ничего лишнего: ваза с аккуратно заточенными карандашами, перекидной календарь да прозрачный плексигласовый ящичек для бумаги. Не успел я выкурить полсигареты, как Всеволод Сергеевич оторвался от чтения статьи, поднял на меня почти счастливые глаза, полные благодарности и удивления. Показалось, что последнюю страницу он даже не дочитал.
