Евгений Поповкин - Семья Рубанюк
К 6 декабря второе генеральное наступление фашистских орд на Москву выдохлось. Решительный перелом в ходе событий, которого с таким страстным нетерпением ждала вся страна, наступил.
В батальоне Тимковского ничего определенного не было известно, пока на энпе комбата не побывал работник политотдела армии. До того знали лишь, что где-то в районе Загорска, Сходни и Химок группируются свежие резервы. Об этом рассказывали бойцы и командиры, прибывшие в полк на пополнение.
Политотдельский работник принес с собой последние новости. А у хороших вестей быстрые крылья. Через час на переднем крае уже знали, что у Дмитрова и Яхромы немецко-фашистские захватчики неожиданно получили такой удар, какой были способны нанести только очень сильные свежие войска. На некоторых участках дивизии врага перешли к обороне, а кое-где даже стали отходить.
В пулеметном расчете Петра обо всем этом узнали от комвзвода Моргулиса.
Гитлеровцы на участке полка с самого утра не проявляли активности. Над полем стоял молочный туман, и Моргулис бежал по ходу сообщения во весь рост. Полы его маскировочного халата, пятнисто-грязные от частого ползанья, хлестали по голенищам сапог, кобура пистолета болталась на животе.
— Подготовиться к маршу! — возбужденно крикнул он еще издали. — Живей, ребята!
Моргулис помог вытащить из дзота пулемет и установить его на волокушу. Уже по дороге рассказал, что полку дают короткий отдых, вероятно поставят потом новую задачу.
К полудню были на месте. Остановились в полусгоревшей деревне, в двух-трех километрах от переднего края.
Пулеметчики двинулись к крайней избушке с покосившимся крыльцом. Она была забита танкистами, но те охотно потеснились.
— Валяй, валяй, теплей будет!
— Царица полей!
— Откуда, землячок?
— Кто, я?
— Нет, вот тот, что в разодранном халате!
— Я? Ставропольский. А что?
— Ничего. Показалось — родственничек.
— Близкая родня. На одном солнышке онучи сушили.
В окна дул резкий, с влажным снежком ветер, в избе было не теплее, чем но дворе, но бойцы свернули самокрутки, пыхнули синим дымком, и стало домовитей, уютней. Негромко разговаривали.
Петро с Марыгановым и Сандуняном пристроились у порога. Они сложили под стенку вещевые мешки и прилегли рядышком. Длинному, костлявому Марыганову было, как и всегда, неудобно и тесно, но он решительно стянул сапог с налипшим на подошве снегом, взялся за другой, но, не успев скинуть его, заснул. Скрючившись, тотчас же захрапел и Сандунян.
Петро закрыл глаза, но сон не приходил. Невдалеке беспрерывно рвали морозный воздух тяжелые орудия, гулко постукивали пулеметы, кто-то в углу хрипло кашлял. Но все это доходило до сознания Петра как в тумане.
С неожиданной отчетливостью мелькнула в мозгу и поразила своей строгостью фраза: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой». Петро тщетно пытался вспомнить, кому принадлежали эти суровые слова. Когда-то, в студенческие годы, они так понравились Петру, что он даже выписал их.
Углубившись в свои мысли, Петро не сразу обратил внимание на то, что в избе вдруг установилась тишина. Звучный, уверенный голос сказал:
— Можете не вставать, товарищи. Отдыхайте.
Петро быстро открыл глаза. У двери стояли плотный низенький полковник в черном кожаном пальто с эмблемами танкиста на петлицах и рослый худощавый генерал. Из-за спины полковника виднелось взволнованное лицо комбата Тимковского.
«Из штаба», — подумал Петро и, приподнявшись, тихонько толкнул локтем Сандуняна.
— Будить не надо, — вполголоса произнес генерал и, вытерев платком влажное от снега лицо, прошел вглубь избы.
Но солдатский сон — заячий. Сандунян вскочил, торопливо поправил полушубок, надел ушанку. Стали подниматься остальные.
— Командующий армией, — шепнул Тимковский Петру.
Солдаты торопливо приводили себя в порядок.
Полковник обежал добродушными, улыбающимися из-под густых белесых бровей глазами замызганные маскировочные халаты пехотинцев и раскурил трубку. По избе поплыл пряный аромат медового табака.
Командующий повернулся к Тимковскому и спросил:
— Тут у вас танкисты и пулеметчики?
— Так точно.
Генерал кивнул и задержался взглядом на обветренном лице Сандуняна.
— Как солдатская жизнь? Патронов хватает? Сандунян, растерявшись, не сразу ответил.
— Патронов получаете достаточно? — повторил вопрос генерал.
— В патронах недостатка нет, — сказал Петро, — но и фрицев хватает, товарищ генерал.
Худощавое лицо генерала тронула лукавая усмешка, молодо блеснули глаза.
— Это ничего. Справимся. Как, капитан, думаете, — спросим он Тимковского, — сумеем одолеть фрица?
Комбат молча вытянулся.
— А тот, Рубанюк, не у вас в батальоне? — спросил его генерал.
— Вот он самый, — показав глазами на Петра, сказал Тимковский.
Командующий пристально посмотрел на порозовевшее от смущения лицо Петра.
— Слыхал, слыхал, как под Выковкой было дело, — проговорил он. — Спасибо за службу.
Он сдернул перчатку и протянул Петру руку.
— Служу Советскому Союзу! — охрипшим от растерянности голосом сказал Петро.
— Один с пулеметом целую роту фрицев задержал, — сказал командующий полковнику. — Видал, какие номера откалывает?
Он любовно оглядывал огрубевшие, пошелушившиеся от ветра и морозов лица пехотинцев. Живо повернулся к Марыганову. Тот старался тихонько натянуть на босую ногу сапог.
— Портяночки, друзья, аккуратно подгоняйте, — посоветовал командующий. — И вообще покрепче обувайтесь.
Он не стал пояснять, почему это нужно, однако по его веселому тону все догадались, что имел в виду командующий, и радостно заулыбались. Веселое оживление долго не проходило и после того, как генерал и полковник ушли в другие подразделения.
— Ну, орлы, дел серьезных надо ждать, — вслух заключил Петро. — Командующий не на прогулку сюда приехал.
— Смеется, шуткует, — вмешался в разговор пожилой боец. — Стало быть, фрицевская положения незавидная.
— Факт, будем наступать.
В полночь батальон подняли. После шестикилометрового марша дали короткую передышку и снова повели вдоль линии фронта. Потом, незадолго до рассвета, комбат приказал выстроить роты на лесной поляне и огласил приказ Военного Совета Армии.
Наступление назначалось на 10 часов утра 7 декабря.
..
На правом крыле Западного фронта глухо громыхала артиллерийская канонада. Резервные армии наносили контрудар в направлении Клип, Федоровка, Красная Поляна, Солнечногорск. Контрнаступление развернулось на фронте в сто двадцать километров и вынудило противника начать отход.
Батальону Тимковского была поставлена задача овладеть укрепленной высотой и затем во взаимодействии с остальными батальонами полка, развивая удар на запад, помешать врагу уводить свою живую силу и боевую технику.
Батальон занял исходные позиции до рассвета, сменив подразделения, которые держали здесь оборону. Красные пунктиры трассирующих пуль беспрерывно носились раскаленными угольками в черном мареве. По всему горизонту слышалось неумолчное сорочье пощелкивание пулеметов.
Гитлеровцы заметно нервничали…
Расчет Петра должен был поддержать атаку третьей стрелковой роты.
Рядом, в укрытиях, тускло отсвечивали металлические шлемы бойцов. Петро курил в горсть, слушал приглушенный говорок, осторожное покашливание.
В укрытие прыгнул парторг Вяткин.
— С праздником вас! — сказал он.
Глаза его то ли отражали свет ракет, то ли просто возбужденно блестели.
— И тебя с праздником, товарищ Вяткин! — приветливо откликнулся Петро. Он питал искреннее расположение к подвижному и энергичному парторгу.
— Бежал мимо, слышу — разговор интересный, — сказал Вяткин. — Знаете, во всех окопах сейчас словно перед большим праздником.
— Ликует душа у каждого, — сказал Марыганов. — До каких же пор терпеть фашистских злодеев тут, под Москвой?
— Точно. Задачу свою знаете, ребята? — озабоченно спросил Вяткин.
— За мой расчет, Вася, будь покоен, — положив руку на его плечо, сердечно сказал Петро.
Он впервые назвал парторга по имени, ласково, и на душе стало тепло, хорошо.
Покурили. Затем Вяткин, собираясь уходить, сказал:
— Высотка нам, ребята, имейте в виду, попалась колючая. Шесть дзотов, до полусотни автоматчиков. Ну, и также, учтите, две минометные батареи, артиллерийский дивизион. Это на триста квадратных метров гадючье племя понатыкало.
— Ну, и мы же не деревянными зубами кусать тот орешек будем, — ответил Петро.
— Это конечно, — согласился Вяткин. — Ну, я пойду, друзья. У меня там боевой листок готовится.
