Любить не просто - Раиса Петровна Иванченко
— Там какая-то дама просит вас, Яков… Должно быть, та самая!
В глаза Софии ударила жаркая темень. Ее тут знают?!
Яков Алексеевич, высокий, с гладко причесанными седеющими волосами, в очках (таким она никогда его не видела!), в синем рабочем халате, стоит перед нею, внимательный, улыбающийся, учтиво склонил голову к плечу, слушает ее. Ее слова взволнованно срываются с губ, застревают в горле, липнут к нёбу… Ничего особенного не произошло. Это минутная растерянность… Но в ее годы…
Лицо Якова Алексеевича закаменело в улыбке, взгляд стал водянистым, заострились плечи. Если бы знать… Ведь он тут просиживает по целым дням — прибыла новая партия книг, составляет картотеку, помощников нет, приходится все самому… А вообще, как ей живется? Ах, да!.. Курортный сезон еще не кончился, работы много… У них точно так же… Устал от всего — хоть бы скорее в отпуск…
Лето кончалось. Где-то в горах оживали холодные ветровеи и тайком золотили кроны тополей. Дрожали по ночам белые березы, а по утрам за свитками тумана где-то курлыкали стаи журавлей…
И даже весной, когда снова терпко запахло почками и среди упругих ветвей радостно галдели воробьи, сердце ее все еще ощущало холодное дуновение осени. И рада была, что томящий запах ландышей не тревожил, что наконец спокойствие навсегда пришло к ней. И все суетилась, хлопотала возле Юрика, а он уже кончал седьмой класс, сделался стройненьким, темноволосым, невероятно красивым, немного похожим на нее, немного на отца… Сжималось сердце, когда слышала его ломкий басок, когда видела, как по-девичьи лоснятся его нежные, в мягком светлом пушке щеки. Учился только на «отлично». Какая-нибудь четверка становилась для него трагедией. Тогда просиживал до полуночи, до бесчувствия, лишь бы опять принести маме пятерку. Откуда такое честолюбие? Удивлялась и гордилась. И уже о себе не заботилась. Донашивала старенькие платьишки, подгоняла давно изношенные юбки и кофты. Юрику нужны были лучшие костюмчики, рубашечки, куртки. И пальто, и лыжи, и коньки, и путевка в пионерский лагерь или в туристическую поездку.
И уже не печалилась, что легонькая сетка морщинок паутинкой сплелась вокруг глаз. И что иней густо покрыл черные кудри. Не скрывала седины. Носила строгую прическу — туго затянутый узелок волос на затылке. Рассмеялась, узнав, что теперь это самая модная прическа в Европе — прическа русских балерин. А в зале переговорного пункта по-прежнему спокойно звучал ее сочный малиновый голос:
— Заказ сто два, Москва, пройдите в первую кабину! Вильнюс, ваш абонент не отвечает. Подойдите к кассиру… Киев… Мурманск… Тюмень… — Не обращала внимания на любопытные взгляды. Сердито отстраняла букетики синих пролесков или сна. Ей не нужно ничье внимание. Теперь она была уверена, что мужчины никогда не страдают от любви к женщинам — ищут в них развлечений, забытья, удобств. А для женщины любовь — всегда страдание!.. Не хочет больше София страданий…
Теперь даже себе признаться стыдно, как она страдала, как хотела возвратить Якова Алексеевича. После того разговора в магазине она постигла его настоящую суть. Стало вдвойне больно — оттого, что была обманута в любви и оттого, что, понимая это, не могла выбросить ее из сердца. Все готова была простить… Не попрекнула бы! Слова не сказала бы — лишь бы снова пришел. Хотела сберечь хоть каплю того, что имела, ту кроху тепла, которая виделась счастьем…
Осмелилась было еще раз-другой зайти в магазин. С холодным, ледяным лицом покупала ненужные ей книжки. Видела издали Якова Алексеевича, и он видел ее, приветливо, даже дружески кивал ей головой, один раз и руку пожал… Потом запретила себе эти посещения. Разве он не понимает, чего хочет София? Нет, жалостью любовь не вернуть!
А весны все равно приходили. А солнце сверкало ярко, как всегда, и ослепительно играло в стеклах окон. Снова пьянило цветение сирени, черемухи, тополей, роз…
Как ни странно это, но после того, как проводили на пенсию добрую и неразговорчивую Надежду Степановну, на ее место начальником отделения связи поставили мужчину — Валерия Ивановича Моторного (давно известно, что в сферах связи доминируют женщины, но бывают и исключения). Фамилия нового начальника должна была обозначать (по давней народной традиции) его энергичный характер. Однако жизнь и здесь готовила исключение: Моторный был спокойным и даже флегматичным. С хозяйством своим не спешил знакомиться. Не любил высиживать все рабочие часы — были у него еще какие-то дела, и он то и дело исчезал. Это устраивало сотрудниц, они успевали и в магазин сбегать или в парикмахерскую, и свою работу выполнить. Зато когда Моторный появлялся в отделении, все стихали и встречали его с надлежащим почтением.
Ходил Моторный закинув голову, как все малорослые люди. Крепкий, аккуратно скроенный мужчина с необычайно густой и волнистой шевелюрой. Мягкая, доброжелательная улыбка сияла на лице. Только глаза его никогда не теплели от нее. Стеклянно блестели из-под широких темных бровей. Когда он сердился, белки глаз расширялись, и тогда казалось, что глаза побелели.
Но такое случалось редко. В отделении Моторного уважали и несколько побаивались.
На Восьмое марта Валерий Иванович всем сотрудницам подарил по букетику белых и синих гиацинтов, предусмотрительно приобретенных загодя в цветочном магазине. А Софии поднес еще и маленький флакончик пробных духов.
— Соня, поздравляю тебя! — толкнула ее под бок Люба, кассирша переговорного пункта. Она лукаво подмигнула в сторону Моторного. — Говорят, холостяк! То есть разведенный. — И закрыла лицо букетом цветов.
София пожала плечами. Это ей безразлично. И совсем не интересно. Ее весны отшумели — совсем!.. Но Валерий Иванович так ласково и нежно придержал ее руку, так значительно прижал ее ладони к своей груди, что она вдруг засмеялась. И смех этот показался ей самой некрасивым, каким-то вызывающим… Но Валерий Иванович от него весь просиял, словно бы даже ростом стал выше. Движения его сделались резкими, голос нарочито громким и беззаботным. И о чем ни говорил присутствующим — говорил как будто ей одной.
— Не прозевай, София. Видишь, как наставил глаз? — не успокаивалась Люба. — Человек вроде бы серьезный, уже немолодой.
— Не мели глупостей…
— А чем вы не пара?
Моторный провожал Софию до самого дома.
— С женой мы расстались лет пять назад… — рассказывал он
