Прощальный ужин - Сергей Андреевич Крутилин
15
В один сеанс невозможно было закончить эскиз. Игорь понимал это. Пейзаж — получился, решена в основном и композиция. Но фигура Эльвиры осталась непрописанной. В лесу уже ложились вечерние тени, и работу пришлось оставить.
Эльвира все же успела мельком взглянуть на эскиз. Она отнеслась к его работе без легкости и без иронии, с которыми обычно относятся к такому делу несведущие обыватели. Она глядела на себя без снисходительной ухмылки, скорее — глубокомысленно. Глянула, ничего не сказала, только бросила на Игоря благодарный взгляд.
Кудинов упаковал картон, чтобы не смазались сырые краски, и они пошли обратно к лодке. В дороге Игорь заговорил о том, что эскиз этот — только первый набросок, и еще рано говорить, что получится. Нужно еще очень много работать — прописать лицо, ветви березы у нее над головой, небо. Может, даже поискать и несколько другое композиционное решение. Надо поискать, поработать! Все теперь зависит от нее, от Эльвиры; согласится она позировать ему, — конечно, дома, на террасе, — он напишет хорошее, большое полотно. А не захочет, — то эскиз так и останется незавершенным. Возвратившись в Москву, Игорь бросит картон куда-нибудь на стеллаж и со временем забудет о нем. Лет через двадцать — получит ли Игорь мастерскую или новую квартиру — достанет он этот картон с полатей, поглядит на него, вздохнет: да, молодость! А какой был день! — вспомнит он и подумает: «Была возможность написать хорошее полотно. И вот…»
Эльвира подумала и сказала без рисовки:
— Раз надо — я согласна. Но учтите: я — непоседа. Подолгу позировать не смогу.
— А я подолгу держать не буду. Хоть в день по часу, — Игорь так был обрадован, что шагал обратно, под гору, не чуя под собой ног.
Вернулись они в сумерках. За ужином Эльвира сказала:
— Устала. Грибы сегодня перебирать не буду. Займусь ими завтра, с утра.
Игорь этим ее решением был очень обрадован. Ему тоже был нужен день для подготовки. Он решил писать на большом холсте. Мольберта у него не было. Игорь приладил к подоконнику на террасе распорки-укосины, сделал стойки, как положено; сколотил подрамник, натянул холст. Помимо обычной грунтовки, Игорь решил еще сделать п о д м а л е в к у: на грунт густо нанес красный фон. Он решил так, ибо куртка у Эльвиры была красной, да и в фоне, в осенних листьях преобладали близкие тона. Такая подмалевка упрощала работу.
Теперь Кудинов не припомнит, сколько времени заняла у него эта подготовительная работа. Может, и не один день. Но, кажется, все эти дни было дождливо, на этюды ходить было нельзя, и ни одного сколько-нибудь важного события не случилось. Запомнилось только, что как раз в это ненастье Эльвира зазвала его к себе, на г р и б ы.
Эльвира жила наверху, в двухэтажке. Когда Игорь поднялся к ней, то стол был уже накрыт. Он сразу же догадался, что г р и б ы — это лишь предлог. Оказывается, Эльвира устраивала проводы своей подруги, по комнате — высокой, флегматичной блондинки, которую Игорь не выделял из числа других лиц.
Помимо их, обычного, ужина, который подруги из столовой принесли домой, в палату, на столе стояла большая сковорода жареных маслят, нарезанные соленые огурцы, свежие помидоры; и — без чего не бывает у русского человека никаких прощаний — стояла бутылка водки.
Стол был красивый — ничего не скажешь: Эльвира старалась, ей хотелось, чтобы Игорь видел, какая она хорошая хозяйка.
Кудинова, как гостя, усадили на самое почетное место, к окну. Палата была тесновата, но Эльвира отшутилась, сказав, что в тесноте — не в обиде, и, наряженная, легкая, села напротив Игоря, как будто они собирались играть в домино. Игорь отметил про себя, что Эльвира возлагала надежды на этот вечер. Она принарядилась: на ней было темное платье с большим вырезом на груди, на шее висела серебряная цепочка, которая очень шла к ее серым глазам.
Игорь пил совсем мало, ни одной рюмки он до конца не опорожнил. Мало пила и подруга Эльвиры, счетовод из Северо-Задонска — вялая, жеманная девица лет двадцати пяти. Эльвира не жеманничала, не кривлялась; маслята и помидоры ела с видимым аппетитом, смачно. Она успевала делать все — есть, смеяться, ухаживать за гостем.
Игорь встал из-за стола и распрощался: время позднее, а ему завтра работать. Но это была отговорка: просто Игорю захотелось вдруг побыть одному. Он шел по привычной дорожке парка и думал об Эльвире. Она — молодчина, что позвала его на грибы. Она понемногу приручает его к себе. Он относится к ней уже совсем не так, как в первые дни. Чего доброго, он еще и голову потеряет…
На другой день, за завтраком, он попросил Эльвиру, чтобы она оделась точно так же, как была одета в лесу, — надела куртку и ту же кофту, взяла корзину и приходила.
Эльвира пришла.
Была какая-то минута стесненности, неудобства — и с ее, и с его стороны, когда он суетился, не знал, как поставить ее. Но очень скоро волнение это прошло. Стоя лицом к свету, Эльвира позировала ему, и он писал ее — сначала углем, а потом и маслом.
Она была непривычна к такому делу, к неподвижности и очень быстро уставала. Тогда Игорь говорил: «Отдохните!» — и кивал на старый диван, протертый по краям. Она со вздохом облегчения садилась. А он еще некоторое время работал — подправлял рисунок, вытирал кисти. Покончив с этим, и он садился с нею рядом.
Диван был старый, пружины с т р е л я л и, но Игорь любил его. Он валялся тут часами, — придя с этюдов, или вечером, в дождливую погоду. Когда нельзя было выйти погулять, он ложился на диван, брал в руки книгу, какая была под рукой, и читал. Поэтому на диване валялись в беспорядке его любимые книги, с которыми он не расставался. Если ему надоедало чтение, Игорь рассматривал иллюстрации, которых и в «Истории искусств», и в мемуарах Репина было множество: и красочных вклеек, и черно-белых, разбросанных по тексту.
— Можно я посмотрю? — Эльвира указала на книгу по технике живописи — хорошее издание, недавно, кстати, появившееся.
— Пожалуйста!
Эльвира взяла книгу, стала не спеша перелистывать страницы. А Игорь, присев рядом, рассматривал ее, выверяя цвет, овал лица, очертания рук. На волосах ее и на рукаве играли яркие блики, а наклоненное над книгой лицо — в тени. Это лицо было спокойно, но, пожалуй, излишне строго и напряженно, вернее, сосредоточенно. Одной рукой Эльвира держала книгу, а вторая — лежала поверх страницы, которую она читала. Пальцы рук у нее, может, не такие уж выразительные, какие были у Тани Остапенко, но в общем-то ладони у Эльвиры ничего, симпатичные.
Потом, мало-помалу, это чисто профессиональное зрение уступило место другому,
