Елена Серебровская - Весенний шум
— Альпиниада, подъем!
И сразу все палатки зашевелились, как живые. Одевались и умывались, что называется, бегом. Все с нетерпением ждали линейки: что будет в приказе? Кто пойдет на первовосхождение?
Дежурный зачитал приказ: в числе других были названы фамилии Лозы и Голиковой. Сева ликовал, он сильно волновался, опасаясь, что нынче его могут еще не включить. Галка тоже обрадовалась так, словно только сегодня узнала о своем назначении. На самом деле именно она, как секретарь альпиниады, еще вчера вечером писала этот приказ.
Пятеро альпинистов во главе с Виктором Крохалевым на прощание помахали ледорубами оставшимся в лагере и скрылись за поворотом морены. Галка была единственной девушкой в группе. Вела она себя, как настоящий парень, делала все, как и ребята, рубила в морене яму, чтобы набрать воды, разводила костер. В походе все были навьючены одинаково, и никто не посмел предложить Галке понести часть ее груза — она бы смертельно обиделась.
Когда проходили вдоль одной из каменных отвесных стен, случилось непредвиденное. Галка взглянула вверх и вдруг так рванула к себе веревку, что Сева, шедший впереди ее, резко попятился назад и чуть не грохнулся. В ту же секунду он увидел, как прямо перед его носом пролетел огромный серый камень. Камень сорвался откуда-то сверху, он катился с большой скоростью, он мог бы убить человека, попавшегося на пути.
Галка спасла Севу, это он понял не сразу. Она поступила бы так же, будь на месте Севы любой другой человек. Но в данном случае она спасла жизнь именно Севе, и он был не такой дуб, чтобы не заметить этого.
В лагере не хватало спальных мешков, и Сева дрожал под одним одеялом. Он стал нарочно засиживаться у костра. Однажды, прощаясь с ребятами, он бросил:
— Пойду к себе, мерзнуть.
— Зачем мерзнуть? — просто возразила Галка. — Зайди к нам, я дам тебе пальто. Оно у меня всё равно лишнее.
— Я пошутил, — смутился Сева, но Галка настояла.
Спать под Галкиным пальто стало много теплее.
Вышло так, что возвращались они в Ленинград вместе: Галка, Сева и еще один парень. Попали в одно купе, всю дорогу играли в домино, причем Галка все время их обставляла. Еще в Невинномысской, после пересадки, Сева обнаружил, что у него осталось полтора рубля всех денег. Приятель сообщил по секрету то же самое о себе, и они решили потерпеть, растянуть на всю дорогу печенье, сгущенное молоко и рыбные консервы, прихваченные из лагеря. Но от Галкиных глаз ничего не скрылось, в Ростове она позвала ребят обедать.
Они долго отказывались, уверяя, что у них с собой много еды, что нет настроения обедать, и, наверное, мясо в Ростове скверное… Галка потребовала их рюкзаки для контроля, парни в ужасе уцепились за пустые свои рюкзаки и обозвали Галку диктатором. Но обедать в Ростове им все-таки пришлось. И не только в Ростове, но и в Харькове, и еще кое-где по пути. Сева понял, что девчонки устроены, вероятно, совершеннее ребят: выезжают из дому с одинаковыми ресурсами, а глядишь — в конце поездки выглядят куда солиднее и богаче. А парни в сотый раз недоверчиво перечитывают надпись на наклейке от сгущенки: «Содержимое эквивалентно 1200 граммам цельного молока и 180 граммам сахару»… Эквивалентно… Пол-литром молока напьешься и сыт, а тут хоть всю банку уплети, все равно в брюхе пусто.
На вокзале они простились, и Сева поехал к родным на дачу. Он принял здравое решение — оставшееся время вести растительный образ жизни и ни о чем не думать. Но пороху хватило ненадолго.
На даче, куда он приехал вечерним пригородным поездом, было чертовски скучно. Соседи-дачники казались ему никчемными, пустыми людьми: они не читали газет по три дня и не горевали об этом. Каждое утро Сева ловил себя на том, что силится принять тесовый потолок дачи за потолок вагона. Как за последнее средство, он ухватился за футбол, заявив матери: «Футбол — моя личная жизнь».
Футбольное поле было расположено, как назло, рядом со станцией. В голову лезли непрошеные мысли о том, что до Ленинграда ехать всего полтора часа.
Ребята играли вяло. Вместо вратарей стоял случайный народ. Сева выбрал ворота, в которые больше били. Первый удар пошел прямо в руки. Сева нарочно выбросил мяч в ноги противнику, но тот удивительно долго заносил ногу, и мяч перешел к беку. Длительное, скучное безделье. Опять атака, но мимо ворот. И снова мимо.
Сева стал выбегать. Он оставлял ворота открытыми по пять минут. Нет! Никто не попадал даже в пустые ворота. Редкие, слабые удары, ни одного броска, ни одного прорыва.
В это время в шум игры ворвался гудок паровоза. Как это прежде Сева не замечал всей красоты этого звука! Звук нарастал, потом над лесом взвился белый дым и, наконец, из сосен выполз зеленый дачный поезд.
— Я бегу! — торопливо бросил Сева беку. — Надо билет купить.
Бек растерянно поглядел ему вслед: смылся, А как хорошо держал!
Теперь, вернувшись с войны, Сева особенно остро чувствовал необходимость встретиться с Галкой без свидетелей, наговориться вдоволь, поведать ей о таком, чего не рассказываешь ни матери, ни даже сестре. Галка постоянно занималась в библиотеке, — Сева отправился туда. Он не забывал и о том, что догнать пропущенное в учебе будет не так-то легко.
Когда он шел по заполненному читальному залу, он увидел со спины Галку Голикову, склонившуюся над книжкой. Читать ей мешал какой-то долговязый парень в пуловере с молнией. Он стоял над ней, как монумент, и повторял вполголоса:
— Значит, завтра в Малом оперном. Ты не забудешь? В Малом, а не в Мариинке. Пожалуйста.
Сева повернулся и вышел. Хотелось собраться с мыслями, понять, что происходит. Тип в пуловере вышел за ним.
Сева спускался с лестницы, когда долговязый обогнал его и подошел к телефону-автомату. Он оглянулся на лестницу — там не было никого, кроме незнакомого ему Севы.
— Киска? Это я. Ты одна? Я приеду на часик, можно? Только зайду в Норд, я получил за одну халтурку… Твой любимый, ореховый, неужели я не знаю! Пока.
Он повесил трубку и вышел, как-то развязно выбрасывая ноги то вправо, то влево, то вправо, то влево…
Сева весь вечер ходил по городу, не находя себе места. Неужели Галка попадает в ловушку? Как предостеречь ее? Если сказать ей прямо о случайно подслушанном разговоре, она может заподозрить его в умысле, в желании очернить соперника. Сева не такое ничтожество, чтобы действовать так мелко. И поверит ли она в его бескорыстие? Корысть есть, но это не забота о своем успехе, это желание спасти ее, дурочку, от неверного шага, от самообольщения. Как далеко зашло у них? И почему только на него всегда валятся всякие напасти? Он всегда так смущается с Галкой, так мнется, а этот хлыщ — его по походке сразу видно — вправо, влево, точно карты мечет!
Сева равнодушно двигался мимо ресторанов и кино, мимо ярких витрин кафе. Ему даже в мысли не приходило забыться, отвлечься, он жаждал действия, а не забвения, действия, вмешательства в ход событий. Завтра он придет в общежитие часам к шести. Она, наверно, станет собираться в театр, и тогда он всё скажет ей. Пусть думает, что хочет. При всем ее уме она еще глупый ребенок, и он обязан вступиться за нее. Обязан, как бы это ни сказалось на их отношениях.
Сева постучал в комнату Галки. Девушки сказали, что Галка придет минут через пятнадцать. Одна из них гладила, они не пригласили Севу посидеть, возможно, собирались переодеваться. Он решил ждать ее у моста, но на всякий случай оставил короткую записку, чтобы она его дождалась, если придет с другой стороны.
Сева прислонился к перилам моста. Вон идет девушка в коричневом пальто — она или не она? Нет, не она, Галка ходит быстрее.
— Севка, ты что тут делаешь?
Это Виктор Крохалев. Как всегда, подтянутый, аккуратный. Вид у него просто праздничный. Что ему ответить? Ждет ответа, может, даже догадывается. Наконец повторяет свой вопрос.
— Что ты тут делаешь?
