Борис Четвериков - Котовский. Книга 2. Эстафета жизни
Гайсин, соседствующий с Уманью, особенно ничем но примечателен. Почва в этих местах черноземная, местность преимущественно степная. Встречается, впрочем, красавец граб, с сережками соцветий и светло-серой гладкой корой ствола, да кое-где кудрявятся дубовые рощи.
Тульчин — большое промышленное местечко. Здесь до революции были провиантские магазины, паровая мельница, каретная и табачная фабрики и кожевенные заводы. В стародавние времена здесь граф Потоцкий собирал свое войско.
Пришла другая эпоха. В городе разместился 2-й кавалерийский корпус. Кавалеристы не готовились к завоевательным походам, не мечтали о грабежах и легкой наживе в чужеземных городах. Это были настоящие воины, готовые постоять за родные края. На их стороне была маневренность, инициатива, все новейшее оснащение армии, неисчерпаемые ресурсы, организованный тыл и единодушие всего народа.
Котовский хотел как можно лучше воспитать новые кадры армии. Да и сам он был воплощением силы, смелости, инициативы. Он видел, что молодежь растет боевая, напористая. Он любовался ею, старался помочь ее росту. Он сердился, когда ему толковали об отцах и детях, о том, что дети отказываются от наследия отцов и непременно норовят сделать все по-своему, пускай плохо, лишь бы наперекор.
— Вранье все это! — решительно объявлял он. — Впрочем, я не берусь судить о старом отжившем мире, там во всем разнобой. А в Советском государстве, если отец падает, сраженный пулей, сын подхватывает его винтовку. Разве у безусого комсомола свои, особые знамена? Где-то я вычитал, что не обязательно быть богатым, великим или ученым, но честным быть обязательно. Мне часто случается беседовать с молодежью, и я говорю им: «Обязательно будьте честными! Но кроме того, обязательно будьте богатыми, обязательно будьте великими, обязательно будьте учеными. Весь мир — для вас. Устраивайте его. А хотите, все выскажу в одном слове? Будьте ленинцами!»
Об этом настойчиво говорил Котовский командному составу корпуса, об этом толковал красным бойцам, об этом шла речь и на съезде комитетов незаможных селян, и на съезде Советов Киевщины, и в обращении к студенчеству, и в страстном призыве к молодежи в статье «Мой завет».
2
В апреле 1925 года состоялся Первый съезд Общества бессарабцев. И конечно же, на съезде был Котовский, был и выступил с такой речью, что весь зал долго грохотал аплодисментами.
На съезде присутствовало немало борцов с захватчиками Бессарабии. Съезду было сообщено о незатихающей борьбе бессарабцев за свою свободу.
Котовский хорошо помнил, как он, теснимый интервентами, переправлялся с отрядом через Днестр. С тех пор как в 1918 году в Бессарабию вторглась боярская Румыния, поддержанная всеми империалистами, с тех пор как по самый Днестр была захвачена солнечная Бессарабия, не переводились там смелые люди, не прекращалась борьба.
Хотинских повстанцев усмиряли французские войска. Об этом рассказал на съезде один из участников восстания:
— На рыночной площади Хотина интервенты из пулеметов расстреляли пятьсот человек, а в общей сложности в Хотине было убито свыше одиннадцати тысяч.
И закончил он выступление так:
— Попили они нашей крови всласть, а любви народной этим не стяжали. Да будет проклят каждый усмиритель и палач, который поднимает руку на угнетенных! Товарищи! Смерть палачам! Да здравствует международная солидарность трудящихся!
Затем выступил Котовский, а после него один из подпольщиков Бессарабии. Он рассказал, как коммунисты выпускают воззвания, даже издают в Кишиневе подпольную газету. Еще он рассказал, как сигуранцей были убиты некоторые виднейшие большевики Бессарабии, как начались аресты и состоялся известный «процесс двухсот семидесяти».
— Это еще до восстания в Татарбунарах. Восстание в Татарбунарах началось в сентябре тысяча девятьсот двадцать четвертого года, как вам известно. Мы так рассудили, что лучше погибнуть в бою, чем жить в унижении. На подавление восстания интервенты бросили девять полков. Как видите, дело крупных масштабов. Конечно, нам было трудно: у них и кавалерия, и тяжелая артиллерия, и военные корабли дунайской флотилии… Повстанцев окружили в районе Вилкова. Кого захватили живыми, топили в реке Прибойне, в озере Кундук… Говорят, они собираются устроить «процесс пятисот». Значит, еще будут расправы. Но разве убьешь целый народ? Даже у завзятых живодеров сил не хватит! Мы не успокоимся, пока вся Бессарабия не будет свободна. Перед нами — пример и образец Молдавской автономной республики! Маяк, который нам светит!
Этот сдержанный, деловой доклад выслушали в тяжелом молчании. И долго еще в зале стояла тишина.
На Котовского было страшно смотреть. Невыносимо было ему, с его деятельной, кипучей натурой, слушать рассказ о вопиющей несправедливости, о бесчеловечности, слушать и ничего не предпринимать, не выхватить клинок из ножен, не броситься на обидчика! Эх, если бы только сделан был знак, только было бы сказано, что терпение иссякло, что довольно дипломатических переговоров, должны наконец понести заслуженную кару румынские помещики за замученных, расстрелянных, потопленных!.. Красная конница по первому сигналу перемахнула бы одним прыжком через Днестр и, напоив коней в реке Прут, двинулась бы дальше, неся знамя свободы…
Со съезда Григорий Иванович вернулся мрачным, подавленным. Перед его глазами стояли эти душераздирающие сцены, будто он сам наблюдал, как озверелые солдаты бьют, топчут, сбрасывают в воду — там, в Татарбунарах, и только за то, что люди не хотят быть рабами.
И разве только в Татарбунарах? Сколько еще людей томятся в бесправии, надрывно работая и влача жалкое существование только для того, чтобы жирел ненавистный капиталист! Вероятно, половина человечества живет впроголодь… И сколько тюрем переполнено отважными борцами за счастье народа! И сколько честных, самоотверженных, справедливых людей замучено и казнено!
— Мне что-то не по себе, Леля, — только и сказал он дома. — Не обращай внимания, пройдет.
Никогда Ольга Петровна не видела Котовского таким удрученным. А тут еще поехал он в Киев по делам корпуса, и там у него случился приступ желудочно-кишечных болей. Профессор Яновский, предположив язвенную болезнь, предложил Григорию Ивановичу лечь в клинику на исследование.
Но не так-то просто было уложить Котовского на больничную койку. Приступ прошел, нахлынули дела, заботы — какая уж там клиника!
Ольга Петровна решила не уступать. Она считала, что как врач обязана принять меры, сделать все от нее зависящее. Котовский и не подозревал, что она действует в этом направлении. Он едет на губернский съезд Советов. Он объезжает части корпуса, посещает Повторные курсы для командного и начальствующего состава, открытые в Умани. Он занят непрерывно. Он бодр, полон энергии. И только порою набегает тень на его лицо, его преследуют образы замученных, казненных там, по ту сторону Днестра, там, по ту сторону границы. Между тем Ольга Петровна сообщила о состоянии его здоровья Михаилу Васильевичу Фрунзе, предупредив, что делает это в строжайшем секрете от мужа и просит ее не выдавать.
Котовский был удивлен, когда получил в приказном порядке предложение выехать в Москву для обследования состояния здоровья.
— Наверное, профессор Яновский поднял бучу, — строил догадки Григорий Иванович. — Уж он меня и так и этак уговаривал лечь на исследование, а я ни в какую. Вы что, говорю ему, смеетесь? Что я, инвалид? Я здоров, дай бог каждому. А что поболело у меня — ну, значит, съел что-нибудь неподходящее… Вот он мне и отомстил.
Котовский не догадывался, что виновник вызова — вот он, сидит рядом. Ольга Петровна же усиленно поддакивала:
— Конечно Яновский! Непременно он. Только сердиться на него не следует, ведь он добра тебе желает, заботится о тебе. И почему бы нам не съездить в Москву? Давай, давай, приготовься, отдай все распоряжения, и поедем вместе, у меня уже и вещи уложены.
Две недели ходил Григорий Иванович по медицинским учреждениям. Рентген, всесторонние исследования, консультации профессоров, анализы… Ругался Григорий Иванович страшно, однако все терпеливо выполнил.
Ольга Петровна сама отправилась получать результаты проверки, выслушать выводы. Профессор — тучный, сам, по-видимому, не блещущий здоровьем, страдающий одышкой, — встретил приветливо. Врачи любят сообщать пациентам что-нибудь утешительное.
— Так вот, коллега, что я вам сообщу относительно вашего мужа: язвенная болезнь исключена, это отпадает категорически. Ни операционного вмешательства, ни специального лечения по этой линии не требуется, и я могу вас поздравить. Но установлено другое, и тоже серьезное заболевание невроз кишечника как проявление тяжелой неврастении.
Ольга Петровна хотела пояснить, как протекала жизнь Григория Ивановича, рассказать о тяжелых его переживаниях, о тюрьмах, о постоянном напряжении, о смертном приговоре, о каторге, об одесском подполье, о военных передрягах, но профессор ее остановил:
