Пятая весна - Виктор Александрович Стариков
Это было так неожиданно, что Елена Андреевна даже не нашлась, что и возразить ему. Она молчала.
— Соглашайтесь, Елена Андреевна, — опять заговорил Савин. — Больше дать не могу. Только уж давайте так… Эти люди ваши, никто их брать не будет. Но уж и вы давайте нам доходы. Будем знать, что с огородов получим. А какими семенами — закаленными, печеными, жареными — это дело ваше, — и он засмеялся собственной шутке.
— Аркадий Прокопьевич, — Елена Андреевна задумалась. — А если еще, как у Петухова.
— Что у Петухова?
Елена Андреевна рассказала про «инвалидную» бригаду.
— Это дело, — оживился Савин. — По рукам?
— По рукам, — весело согласилась Елена Андреевна.
Савин поднялся:
— А вы все же прикиньте на бумажке, что ваши огороды дать могут. Сколько это в общей сумме будет, — и пошел к выходу.
«Чудеса!» — подумала Елена Андреевна и засмеялась.
Домой она возвращалась уже в темноте. Звезды сверкали в лужах под ногами, земля дышала талым теплом. Слышно было, как на реке шуршат льдины, и оттуда тянулся запах холодка.
«Вот какая моя пятая весна», — думала Елена Андреевна и все вслушивалась в шуршание льдин.
РЯБИНОВАЯ ВЕТКА
Весной Сергей Охлупин закончил камнерезное отделение художественного училища. Его направили в артель, находящуюся возле старинных мраморных разработок. Он знал, что там, при заводе мраморных изделий, существует камнерезный цех.
На маленькую станцию, окруженную со всех сторон кудрявым березовым лесом, дачный поезд пришел вечером. Мальчик показал дорогу в поселок.
Тихая сельская улица, заросшая мягкой травой, начиналась сразу за лесом. Две особенности поселка бросились в глаза: яркие цветы во всех палисадниках и обилие мрамора. Глыбы неотесанного серого и красноватого камня лежали возле домов, а в одном месте Сергей приметил скамеечку на толстых мраморных тумбах.
Темнело, надо было поторопиться с ночлегом.
Двое мужчин, разговаривая, сидели на бревнах. Когда Сергей подошел, они замолчали, настороженно вглядываясь в него.
Перед ними стоял невысокий паренек с бледноватым лицом, не тронутым загаром. Из-под серого новенького костюма виднелись голубая рубашка, пестрый галстук был повязан большим узлом, новенькие ботинки, пока он шел со станции, успели запылиться. «Городской человек», — уверенно определили сидевшие на бревне.
Сергей поставил на землю два черных чемодана, обитых по уголкам желтой кожей, и поздоровался.
— Здравствуйте, — сдержанно ответили они.
— Где тут можно переночевать?
— Вы по каким делам приехали? — спросил плечистый мужчина в гимнастерке. Из-под жиденьких светлых усов сверкнули не по возрасту белые зубы, наверное, вставные. — В поселковый совет или на завод?
— К мраморщикам.
— Значит, к нам. Я председатель артели. Документ есть?
Недовольно хмуря брови, такие же светлые и редкие, как усы, он небрежно взял толстыми пальцами путевку и долго рассматривал ее, пожевывая губами.
— Что же они там, вроде ничего не знают, — неодобрительно отозвался он о своих городских начальниках. — О работе послезавтра поговорим, с утра в район уеду. Где же ему остановиться? — спросил он худого мужчину в темном костюме и добавил: — Наш технорук…
Председатель с техноруком начали совещаться. Получалось так, что удобного места не найти: в одном доме не понравится, в другом тесно, а в третьем — всем было бы хорошо, но на беду вчера приехали погостить родственники…
— А к Шестопалихе? — вспомнил технорук.
— Верно, — согласился председатель и громко позвал: — Лёнька! — В окне показалась русая головка мальчика. — Пойди к Шестопалихе, — начал отец, но передумал. — Сходи сам, тебя она послушает, — попросил он технорука.
Тот поднялся, но без особой охоты, и ушел. Председатель сидел молча, словно забыв о Сергее, покусывая травинку.
Технорук скоро вернулся и повел Сергея: Шестопалиха согласилась принять квартиранта.
…Калитка во двор была распахнута, от нее к крыльцу вела белая мозаичная дорожка из осколков мраморных плит.
В полутемной горнице у раскрытого настежь окна сидела хозяйка и пила чай. Слышно было, как на столе тонко поет самовар.
— Привел жильца, Варвара Михайловна, — проговорил технорук и тотчас вышел.
— Послушай без сердца, Петр Васильевич, — начала женщина, вставая.
Но в ответ ей только прогремело в сенях ведро, которое задел, поспешно выходя, технорук.
Хозяйка включила свет, и Сергей увидел старую поседевшую женщину, с темным лицом, изрезанным множеством глубоких и мелких морщин.
Варвара Михайловна пригласила Охлупина раздеться.
Сергей оглянулся и, увидев вбитые в стену большие гвозди, повесил плащ и кепку. В чистенькой горнице справа от двери стояла никелированная кровать, застеленная пикейным одеялом, слева — побеленная русская печь, пол был застелен домотканными дорожками.
Сергей опять посмотрел на хозяйку. Лицо у нее было расстроенное и казалось усталым. И блюдечко она держала, устало согнув в локте худую руку. Видно, уходилась за день по хозяйству и теперь отдыхала.
Варвара Михайловна ни о чем не спросила Охлупина и только предложила чаю или молока. Сергей попросил молока и, напившись, вышел на улицу.
Темная улица казалась широкой, как площадь. Почти во всех окнах горел свет. Послышались женские голоса. Девушки в белых платьях прошли так близко, что чуть не задели Сергея.
«Да-а, встретили… Как я тут работать буду?» — подумал Сергей, вспоминая неулыбчивого и хмурого председателя артели, молчаливого технолога и расстроенное лицо хозяйки квартиры.
Сергей вернулся в дом. Варвара Михайловна провела его в боковушку, где успела разобрать постель. На письменном столе в вазочке стояли свежие цветы, на стене висели репродукции в застекленных рамках.
На столе за чернильным прибором Сергей увидел рябиновую ветку, сделанную из камня и закрытую от пыли прозрачным целлофаном: гроздь крупных ягод из сургучной яшмы и три темноватых чуть намеченных листочка из змеевика. Что-то не понравилось мастеру в начатой работе, и он не завершил ее. «В семью камнереза попал», — порадовался Сергей.
Он разделся и потушил свет.
Слышался скрип половиц под шагами хозяйки, несколько раз она тяжело вздохнула, и Сергей окончательно утвердился в предположении, что в доме какая-то неприятность.
Громко хлопнула входная дверь, и звонкий девичий голос встревоженно спросил:
— Мама, кто у нас?
— Тише, — шепнула мать. — Спит… Из города человек. К вам в артель.
— А!.. — разочарованно вздохнула девушка.
— Собрать ужин?
— Не надо, ничего не хочу, — ответила девушка и быстро прошла по дружно заскрипевшим половицам.
Из репродуктора зазвучала музыка.
— Выключи, — забеспокоилась мать, и музыка тотчас оборвалась.
Скрипнули пружины кровати: очевидно, разбирали постель.
Мать с укором сказала:
— Ну, чего ты, Нюра, такая? Смотреть тошно…
— Чего, чего, — строптиво начала девушка, и вдруг в голосе её прорвались слезы. — Завтра на плиты пойду… Вот чего!.. И слушать не хочет. Тебе, говорит, забава, а мне план. Вот как он рассуждает…
Послышались сдержанные рыдания.
Мать и дочь заговорили так тихо, что уже ничего нельзя было разобрать.
