Пятая весна - Виктор Александрович Стариков
— Слышите, что огородный вожак говорит? — воскликнул довольно Петухов. — Марья Ивановна всех баб и старух огородными доходами всполошила. У нас была такая «инвалидная команда» — резерв из стариков и старух. Всех Марья Ивановна к себе забрала, ликвидировала «инвалидную команду». Она что сделала — старикам и старухам дала по грядке и говорит: «Ты, бабушка, ухаживай за этой грядкой, а ты, дедушка, за той… Вот и вся ваша работа в колхозе». Они и вы́ходили… Вот какая у нас Марья Ивановна.
Марья Ивановна застенчиво посмотрела на Елену Андреевну.
— Ну, пошел хвалить, — добродушно сказала сна. — Нельзя и старых людей забывать.
— Теплицу посмотрите? Неказиста, правда. Богатеть только собираемся. Тогда получше построим, — сказал Петухов.
Теплица, сверкая стеклами, стояла на южном бугре. Елена Андреевна вошла, и у нее глаза разбежались: так было хорошо. Все полки заняты рассадой, на полу песок, столы радовали свежей белизной. Над ящиками с буйной сочной рассадой трудились старушки, и Елена Андреевна подумала, что это, наверное, те самые, из «инвалидной команды».
— Вот наши закаленные семечки, — показала Марья Ивановна семена томатов с проклюнувшимися ростками.
— Где вы научились семена закаливать? — удивилась Елена Андреевна.
— В позапрошлом году на вашем участке, — чуть усмехнувшись, призналась Марья Ивановна. — Вас-то не было, помощница ваша, Наташа, встретила, везде провела, все показала и рассказала. Мы и попробовали. Только в первый-то год, как положили семена на мороз после тепла, они и смерзлись в комок. Наши бабы так и ахнули. Я тоже решила, что напутала что-то, погубила семена. Но молчу, продолжаю, как от Наташи записала. Высадили и уж такие хорошие помидоры получили! Никогда таких не видели. На следующий год смелее стали. А нынче и вовсе осмелели. Большой огород заводим.
«Ой, Наташа, — весело подумала Елена Андреевна, — будет тебе от меня. Вот почему ты меня в Крутово гнала. И хоть бы слово мне…»
— Вам бы книжку написать о томатах, — посоветовала Марья Ивановна, дотрагиваясь до руки Елены Андреевны. — Не знает народ о вашей работе. А прочли бы, и все бы за томаты взялись.
Елена Андреевна ходила по теплице за Марьей Ивановной, а Петухов, покуривая, терпеливо ожидал их. Когда женщины все осмотрели и вдоволь наговорились, Петухов только спросил:
— Можем выращивать овощи? Годится теплица?
— Очень все хорошо сделано.
Председатель особенно ласково посмотрел на Марью Ивановну.
— Это все она, хлопотунья.
…Лекцию Елена Андреевна читала в кабинете председателя колхоза. Ярко светила лампочка. Казанцева хорошо видела внимательные и доверчивые лица слушателей. Ей было приятно отвечать на многочисленные вопросы. Петухов сидел рядом с ней, что-то записывая в свой большой блокнот.
— Советуете дождевальные установки? — спросил он последним.
— Вы же еще не разбогатели? — напомнила ему Елена Андреевна.
— На это, коли нужно, и по бедности деньги найдем.
— Тогда заводите.
— Слышали, товарищи колхозники? — спросил Петухов. — Значит, завтра в город посылаем, пока соседи не перехватили.
Казанцеву настойчиво уговаривали остаться переночевать, но она отказалась, пообещав побывать в Крутове еще раз, проследить за работами на огородах. Ей хотелось, чтобы Марья Ивановна сдержала свое слово, получила с огородов четыреста тысяч рублей.
К станции ехали в темноте. Сзади ярко светилось председательское окно. Этот свет то пропадал, то снова появлялся. «Вот быть бы таким Савину, — думала Елена Андреевна. — У него земля не хуже, люди хорошие есть… Пользы своей не видит».
Тихое спокойствие охватило Елену Андреевну. Как хорошо, что побывала она в этом колхозе. Ничего-то она и не знала о крутовцах. Вот так бы повести огородные работы во всех колхозах. Ведь для этого она и приехала сюда.
Ничего, пробьет дорогу и Савина убедит. Важно, что ее метод закалки вот уж и без нее пошел в колхозы.
Уже ночью Елена Андреевна добралась домой, усталая, голодная и счастливая.
Наташа после истории с арбузными семенами ходила тихая, старалась во всем угодить Елене Андреевне, аккуратно выполняла все распоряжения. Наташе казалось, что весь город знает эту постыдную историю и по ее вине брошено пятно на сортоиспытательный участок. Недаром Геннадий Соколов, электрик с элеватора, в Доме культуры, вальсируя с Наташей, спросил: правда ли, что они на сортоиспытательной станции кормят мышей жареными подсолнухами.
Наташа так рассердилась, что больше не стала с ним танцевать, хоть он и ходил весь вечер по пятам. Она даже постаралась незаметно от Геннадия убежать одна домой.
Наташа видела, как мучается Елена Андреевна, и ей хотелось чем-нибудь побольнее досадить Савину. Всякий раз, как он появлялся в домике, Наташа грубо кричала:
— Ноги вытирайте!.. — и заставляла его снова выйти в сени, где у порожка лежал соломенный мат.
Савин молча косился на нее, но слушался.
— И не курите, — предупреждала Наташа, с отвращением вглядываясь в его лицо. — У нас пепельниц нет…
— Ты чего расфыркалась? — невозмутимо спрашивал Савин.
— Не ваше дело, — так же невозмутимо отвечала Наташа.
Даже Елена Андреевна как-то недовольно заметила:
— Ты зачем Савину грубишь?
— А что мне на него смотреть? — сердито ответила Наташа и передернула плечами. — Хоть и дядя мне, а не люблю.
Весна шла торопливая, без заморозков: ручьи шумели день и ночь, снег таял на глазах, вода неслась по реке поверх льда, начинала заливать пойму, заросшую тальником и камышами. Зацвела ива, пролетела первая крапивница.
«Сорвется моя пятая весна», — с возрастающей тревогой думала Елена Андреевна.
Вдруг Наташа начала настойчиво просить Казанцеву отпустить ее «только на один день» в Брусняты.
— Зачем тебе? — удивилась Елена Андреевна.
— Надо, — уклончиво ответила Наташа.
Но дел нахлынуло столько, что Наташе никак нельзя было отлучиться.
В тот день, когда Елена Андреевна, наконец, позволила Наташе поехать в Брусняты, на реке тронулся лед и город оказался отрезанным от большинства колхозов. Жители низинной части теперь добирались домой по деревянным мосткам. Всю широкую правобережную пойму залила полая вода: по вечерам на пойме маячили лодки рыбаков.
Наташа обиделась, помрачнела.
На второй день, как тронулась река, возле сортоиспытательного участка остановилась верховая лошадь. Ноги ее и живот были в черных ошметках грязи. В дом вошел председатель бруснятского колхоза Егор Иванович Клещев, мужчина лет пятидесяти, черный, в высоких болотных сапогах, оставлявших грязные следы.
— Вот дороги развезло, — громко сказал он. — Ох, как я вам нагрязнил.
— Ничего, Егор Иванович, — вскинулась со своего места Наташа. — Сегодня полы будем мыть.
— Как живешь, томатница? — спросил он Наташу. — Что ж не приехала? Ждали.
Наташа смутилась, словно появление Егора Ивановича застало ее врасплох. Она тревожно следила за председателем.
— Бедно живете, — осудительно сказал Клещев, оглядывая
