С добрым утром, Марина - Андрей Яковлевич Фесенко
Люся не сразу решилась зайти в председательский кабинет. Она все ждала, что Павел Николаевич сам обратится к ней по какому-нибудь вопросу, но тот был занят с людьми. Наконец, улучив минуту, приняв строго официальный вид, она скрылась за дверью. Надо было, как обычно, сообщить ему о накопившихся делах, так как в последние дни сделать это не удавалось.
Председатель стоял у окна и курил, мрачноватый и озабоченный. Люся сразу догадалась, что разговоры в кабинете были не из приятных. К тому же, наверно, и сегодня ему надо куда-то в дорогу, раз с утра пришел в праздничном костюме. Она не знала, с чего начать, но молчание не могло затягиваться.
— Ругали нас вчера на районном совещании? — спросила она первое, что пришло на ум.
— Досталось многим, чего уж там! — сказал он, обернувшись.
На его лице не оставалось и следа вчерашнего выражения вины, когда он сообщил неприятную для нее новость; должно быть, сегодняшние, куда более важные заботы оттеснили все остальное на задний план. У отца и сына были васильковые глаза, только у первого — какие-то линялые, мутноватые, у второго — ясные, чистые, зовущие.
Люся настороженно молчала.
Павел Николаевич был как будто доволен тем, что разговор зашел о вчерашней поездке в район, а не о чем-то другом. Люся делала вид, что рабочий день у нее начался обычным исполнением обязанностей. А все остальное уже не имело особого значения; через то она перешагнула, как через порог. Павел Николаевич в упор посмотрел на нее и тут же потупился. В голове вдруг мелькнула неожиданная дерзкая мысль: хорошо бы девушке сейчас увлечься кем-нибудь, только вот жаль — парней в Гремякине маловато, а достойного Люси и вовсе не найти…
— Понимаешь ли, Людмила, свет ты наш ясный, большие изменения в деревенской жизни произошли, — поспешил опять заговорить он, чтобы не поддаваться раздумью. — Как было прежде? Вы, молодые, не знаете, а мы помним. Спешные вызовы к руководству, приказы, окрики, нагоняи… До Гремякина я два партвзыскания схватил. Не досеял десять гектаров кукурузы — меня бац по башке, задержал сдачу мяса — бац второй раз. Теперь, конечно, распутали председателя, да обрывки веревки все же остались на ногах. К примеру, вчерашняя поездка в район. На целый день растянули говорильню, все заостряли момент. А чего заострять? Хозяйственный план есть? Есть. Он для нас закон. С уборкой урожая управимся? Управимся. Не первый год по-новому работаем. Ну и с богом, дорогие товарищи! Цыплят по осени считают, а сейчас не отнимай попусту время. Доверяй больше колхозному руководству да не мешай проявлять инициативу. А то вчера… По-моему, делового разговора было всего на полчаса… Вот это и есть остатки веревки на ногах. Сегодня тоже надо терять день — еду в область утрясать строительные дела. Вернусь, наверно, вечером. А завтра утречком придется собрать бригадиров, доложу им о своих поездках в район и область. Раз наверху беспокоятся по поводу подготовки к уборке, то и у нас должно аукнуться. Так сказать, цепная реакция.
Люсе Веревкиной нравилось, когда вот так по-деловому, доверительно председатель делился с нею своими хлопотами и задумками. Значит, он верил в нее, ценил; это было приятно, окрыляло ее. Она уточнила, на какой час созвать назавтра в контору бригадиров, — сейчас ей особенно хотелось делать все так, чтобы Павел Николаевич был доволен и считал ее по-прежнему своей надежной помощницей. И пусть не подумает, что она раньше старалась только ради Юрия…
Помолчав, она сказала:
— А к нам киномеханика прислали! С вами хочет встретиться. Ну, а Жукова в эти дни мы и не видели. В район ездил, в область. Теперь собирается перебраться в Марфино. Опять клуб останется без присмотра. Вот уж не везет нам с культработниками!
Павел Николаевич никогда сразу не давал Люсе исчерпывающих ответов; он выслушивал ее и, как говорится, наматывал себе на ус. Вот и сейчас, ничего не сказав, он уселся за стол и несколько минут молча просматривал и подписывал бумаги, которые она положила перед ним.
Девушка заметила, как упоминание о Жукове заставило председателя нахмуриться, голубизна его глаз потемнела. Завклубом всюду жаловался на гремякинцев, что те не создают ему необходимых условий. Павлу Николаевичу в конце концов это надоело; как-то вызвал он к себе Жукова и заявил, что тот может катиться на все четыре стороны. Парень затаил злобу, отправил по инстанциям жалобы, но потом и в самом деле решил распроститься с Гремякином…
— Скатертью ему дорога! — наконец произнес председатель, возвращая Люсе часть бумаг. — Конечно, ситуация у нас осложнилась. Но ничего, выдержим. Не завклубом был, а черт те что!
Она была полностью согласна с такой характеристикой Жукова.
Павел Николаевич покосился на нее и спросил:
— К тебе он тоже приставал, этот донжуанистый недотепа?
— Ко мне? — изумилась Люся и покраснела.
Глаза его теперь уставились на девушку напряженно, колюче, взгляд будто требовал: «Давай, давай! Не таись, чего уж там. Стоит ли бояться свистунов?» Она взяла себя в руки, ответила с достоинством:
— Пристают мухи к меду, а я не мед. И вообще… Не надо обо мне так думать, Павел Николаевич. Это обидно.
— Правильно! — подхватил председатель и даже повеселел.
Внезапно ему подумалось о том, как хорошо прижилась бы эта рассудительная, выдержанная девушка в его доме, освоилась бы в семье. Пожалуй, лучшей невестки не найти. И до чего же дурень сын, раз не смог ее оценить, отвернулся, предпочел другую.
Люся хотела было уйти. Он, проникаясь к девушке добрым отцовским чувством, задержал ее в дверях:
— Это я к тому, Людмила, что ты — душа не слепая, а зрячая. Будь, к примеру, я молодым, иную бы и не искал. А некоторые по недоумию проглядели тебя. Мозги у Юрия не туда повернулись. Только ты плюнь на этих некоторых. Не каждый тебя достоин. Ты вот чего… Старайся жизнь свою не мельчить. И чтоб к тебе меньше грязи прилипало. Ой, как это важно, свет ты наш ясный! Дорога тебе предстоит длинная, и кто знает, что поджидает тебя на ней, кто повстречается в пути…
Похоже, председатель утешал ее, говорил то, что хотел сказать вчера, да не смог. Может, вот эти самые слова он произносил и там, в Новгороде, своему сыну, возвращения которого ожидал с таким нетерпением, а тот оставался глух к отцовским советам? Люся выслушала Павла Николаевича до конца, потом молча, с крепко сжатыми губами вышла из кабинета.
