Тамара Каленова (Заплавная) - Не хочу в рюкзак. Повести.
Егор — вне игры. Хотя... Посмотри Маша в его сторону попристальнее, и через стол потянется еще одна теплая и незаметная нить.
Постучали.
— Врывайся! — крикнул Измаил.
В комнату вошел толстенький парень.
— Я принюхался — пахнет шницелями. Оказывается, у вас, — объяснил он свой приход.
— Проходи, Скальд! — Парни задвигали стульями.
— Минуточку! — покосившись на небогатый, без шницелей, стол, вежливо сказал толстяк и исчез.
Возвратился он с гитарой.
Маша узнала его. Интересно... Еще совсем недавно она, чужая, непрошеная, стояла в дверях этого общежития, а вот сейчас они все сидят за одним столом, как добрые приятели.
Скальд со своей гитарой спутал все невидимые нити, незадолго до этого образовавшиеся в комнате.
— Спой, Скальд!
— Надо говорить: «Пей, Скальд!» — ответил он, ухмыляясь. — Измаил, я уважаю закон 3-22: «Вошедший да выпьет без уговоров!» Но, ей-богу, братцы, одному совестно...
Выпили все.
— Довез песню? — спросил Измаил.
— А черт его знает! — Скальд почесал круглый затылок. — От самой пустыни вез, думал, довезу, да в поезде разбазарил. Сейчас иду по второму этажу — поют! И кто б вы думали? Химики! Когда обжали — ума не приложу! Вроде одной скоростью ехали...
Прислушались.
Снизу доносилась незнакомая песня.
— Не усложняй таблицу умножения, пой! — попросил Измаил.
Скальд тронул струны.
..Як-12, работяга самолет,Неказистый, а зеленый, точно лес,Над тайгой осуществляет свой полетБез комфорта и красавиц стюардесс...
Обмороженный, простуженный совсем,Обогреться он не может у огня.Молчаливо соглашается со всем,Но на отдых не берет себе ни дня.
Маша никогда не слышала этой песни. Мелодия простая, гитарная, похожая на речитатив.
— Браво, Аскольд! — громко прошептала Лида.
— Я — еще — не допел, — в ритме песни, спокойно сказал Скальд. И продолжал:
...И летит он, и дает километраж,И сгорает на работе день за днем.Як-12, ты не выдашь, ты не сдашь!Мы с тобой еще, дружище, поживем...
Измаил задумчиво глядел в стену. Лида мурлыкала полюбившийся мотив. Гришка ел.
— Не хочется молчать... — ни к кому не обращаясь, сказал вдруг Измаил.
Славка, взъерошенный, смешной, опьяневший более других, вскочил. Ему почудилось что-то очень знакомое в словах Измаила. Кажется, он сказал их любимое слово: «Не хочу»... В этих словах было что-то справедливое, касающееся и его, Славки.
Жить по-своему! Как подсказывает сердце! Не обычно, а ярко, блестяще! Именно такие мысли вызывали сейчас у Славки и песня, и дружеские лица ребят, и присутствие Маши...
От вина язык заплетался, но говорить хотелось.
— Ну? — флегматично сказал Егор, приготовившийся слушать очередную «речь».
— Да, да! Вот... Вы еще не работали, не строили домов, а я уже могу! Один дом, другой — и все похожие, как родственнички... Вот! А ты — между ними... ходишь. Надо, чтобы каждый дом был сам по себе, все время новый и новый дом... Не родствен-ни-чек...
— Тпрру! — перебил его Егор. — Проекты-с, это не кустарррпром!
Лида тотчас бросилась Славке на помощь:
— Ты, Егор, пьяный! Славка хочет творчества! Неужели непонятно? — Лида посмотрела на Гришку и почему-то покраснела.
Маше было стыдно за Славку. Ведь Измаил и не думал ничего особенного! А он выскочил. Перевел все на свои дома... Измаил, наверно, умнее...
Но ребята смотрели на Славку тепло, улыбаясь. Он был понятен им. И Измаил тоже...
Маше захотелось встретиться с ним взглядом, увидеть глубину его черных глаз.
Но Измаил не поднял головы.
Гришка вдруг вскочил и объявил, что пойдет доставать магнитофон.
Через минуту снова бахнула дверь, Гришка вернулся. Он был вспотевший, сердитый, будто после стометровки.
— Принес? — спросили его.
— Сигареты забыл! — он махнул длинной рукой.
Все захохотали.
Маша подумала: «Чего они смеются? При чем здесь сигареты? Странный парень!»
Гришка погрозил кулаком, взял с полки сигареты и помчался.
Заметив ее вопросительный взгляд, Измаил пояснил:
— Гришка — бумеранг. Еще никогда не уходил с первого раза! Обязательно вернется.
Лида тоже смеялась над Гришкой, но совсем по-особому, ласково.
Скальд тревожил гитару. Ему хотелось петь.
Машу провожал Измаил.
В голове у нее все перепуталось: рассказ Лиды о дневнике, песни Скальда, бумеранг Гришка. Она только помнила, что во время танцев (Гришка приволок-таки магнитофон) Измаил смотрел только на нее. Она танцевала с ним танго, вальс, твист — все, что было на магнитофонной ленте.
Она забыла о Славке, забыла о цирке, о завтрашнем представлении, о позднем времени.
Лида, окинув ее удивленно-печальным взглядом, стала просить Славку:
— Славка, милый, очень прошу, проводи меня! Я хочу, чтобы ты!..
Славка вымученно согласился, и они ушли. А Маша все танцевала, танцевала, не чувствуя в ногах усталости, и ей казалось, что весь мир кружится вокруг нее и любуется, как она прекрасно танцует.
Потом Измаил пошел ее провожать.
По дороге они молчали, пока их не застиг дождь. Тогда они побежали, перепрыгивая через лужи, влетели в парадное чьего-то дома. В парадном тихо, темно. Они засмеялись.
В доме напротив горел свет. На втором этаже кто-то жег невысокую свечу. Она казалась добрым свидетелем.
— Ты в цирке... случайно? — тихо спросил Измаил.
— Родилась в нем.
— Это надолго?
— Да.
— Даже если?.. — Голос Измаила дрогнул — он значил больше, чем слова.
Маше стало вдруг жарко.
— Даже «если»! — Она хотела сказать твердо, но прозвучало неуверенно.
Свеча в доме напротив таяла, стала походить на теплую капельку. Но кто-то там, на втором этаже, не гасил ее. Видно, нужна она была ему и такая.
— Других за плечи обнимать, а тебя надо... за макушку, — прошептал Измаил, как ему казалось, насмешливо.
А получилось всерьез.
***Строгая Серафима не спала — читала. Будильник демонстративно глядел Маше прямо в глаза. Половина третьего.
— Изволь объясниться, — с дворянской вежливостью сказала тетка, отложив книгу.
— А что особенного? — деланно удивилась Маша.
Строгая Серафима подняла на нее усталые глаза. Маша смешалась.
— У подруги была... В общежитии... Записи — прелесть! — забормотала она.
Быстро разделась. Накинула халатик и почувствовала себя увереннее.
— Спали бы! Зачем дожидаться? — сказала она и исчезла в ванной.
Тетка ничего не ответила. Грузно поднялась с кровати и стала развешивать мокрую одежду Маши.
— Ты... не боялась... одна? — спросила она неуверенным каким-то, робким голосом.
— Еще чего! — прокричала из ванной Маша. — Фонарищи! Милиционеров полно!
А строгая Серафима печально смотрела на ее куртку — темную и мокрую. Только на плечах остался сухой след чьей-то руки.
«Видимо, все же это был он...» — горько подумала Серафима.
VII
Есть в английской грамматике время глагола «Future in the Past» — «Будущее в прошедшем». Странное сочетание. Словно у прошедшего есть надежда на будущее.
Такое ощущение неправдоподобия охватило Славку с той самой минуты, когда в комнату вошел Измаил и с наигранной непринужденностью сказал:
— Привет едокам-коммунарам! Ребята, хотите новость? Мы с Машей приглашаем вас всех на свадьбу.
Он так и сказал «Мы с Машей». Будто давным-давно привык говорить и это имя и такие слова.
«Едоки» побросали ложки и некоторое время оторопело молчали.
— Вот тебе, бабка, и сенсация, — изрек, наконец, Егор.
И все почему-то старательно стали отводить взгляд от Славкиного побледневшего лица.
Славка, будто в замедленном кино, положил ложку возле миски и чуть охрипшим голосом сказал:
— Поздравляю...
Все облегченно задвигались. А Славка отошел в угол, оседлал табуретку и окаменел.
Все было прежним: привычная комната, фотографии над кроватью Гришки, самодельная полка, будто ранец любознательного школьника, до отказа набитая книгами, старый поцарапанный шкаф. Все было как всегда, и в то же время в 3-22 для Славки что-то необратимо изменилось.
В душе Славка был благодарен Измаилу за то, что он сказал о женитьбе при всех. Если бы Измаил сообщил об этом только ему, с глазу на глаз, — в этом было бы что-то неизмеримо стыдное, позорящее их обоих. Но и сейчас поднять голову, посмотреть в глаза друзьям, Гришке, Егору — если бы кто знал, как это тяжело!
О Маше он не думал. Она существовала где-то отдельно от Измаила, от общежития, в своем незнакомом и притягательном мире. Он мог честно поглядеть ей в глаза. Она-то ведь не знает, как жгуче разгорается у него внутри огонь сожаления. О чем? Он бы не смог объяснить словами.
