Виктор Киселев - Третья ось
Сообщение Андрея многое прояснило. Оно связывало два преступления как два звена одной цепи и вело в один и тот же адрес — в кабинет начальника депо Колосова.
Группа, которая вела наблюдение за Колосовым, была подчинена капитану Дамбаеву. Капитан докладывал горячо, отрывисто, с заметным бурятским акцентом.
— Колосов запил. Дважды его засекли в вокзальном ресторане с приемщиком министерства Грохотовым. В обоих случаях платил Грохотов. На днях, провожая Грохотова, начальник депо перехватил лишку. Домой его привел сосед, найдя после отхода поезда на перроне почти в невменяемом состоянии. В ресторане изъяты две пивные кружки, из которых пили Колосов и Грохотов. Кружки направлены в лабораторию отдела для снятия дактилоскопических оттисков.
ШАХМАТНОЕ СОСТЯЗАНИЕ
После доклада Васильков и Дамбаев напрасно ждали решения майора. Он приказал продолжать наблюдение и просил оставить его одного.
Андрей чувствовал, что в эти часы майор решает уравнение со многими неизвестными. Стоит найти хотя бы одно неизвестное, и столбик уравнений будет решен с математической точностью. Но ведь одно неизвестное уже раскрыто — виновность Колосова неопровержима: подлог с анализом, синий карандаш. Что ж тогда медлит Голубев?
Об этом сосредоточенно думал Андрей, машинально переставляя шахматные фигуры.
— Мат в два хода, — торжественно произнес Дамбаев, продвинув пешку на одно поле вперед и открыв слона, атакующего вражеского короля. Видя безнадежность положения, Андрей сдал партию.
— Прошу реванша, — сказал он, заново расставляя фигуры.
Когда противники играли контровую, в дежурную комнату вошел Василий Иванович.
— Продолжайте, продолжайте, — остановил он своих помощников, поднявшихся ему навстречу. — А я посмотрю, подучусь.
Андрей атаковал. Фигур на доске оставалось немного, и два слона Андрея контролировали черные и белые поля. Ладья и слон Дамбаева, заставленные своими же пешками, бездействовали. Пока капитан вводил их в игру, Андрей эффектной жертвой ладьи решил партию в свою пользу.
— Мне хочется провести параллель между нашей работой и шахматами, — тихо начал Голубев, когда противники укладывали фигуры в коробку.
Андрей и Дамбаев прислушались.
— Васильков выиграл не только потому, что он играл сильно, но и потому, что вы, Дамбаев, допустили массу оплошностей.
— Это выходит, не Андрей выиграл, а я проиграл? — весело спросил капитан.
— Отчасти так. А вот когда встретятся два равных по силе противника, опытных, таких, которые не допускают явных ошибок, победителем окажется тот, кто проявит больше спокойствия и выдержки, кто крепче физически и морально, кто непреклонно верит в свою победу.
Казалось, ничего нового не сказал Голубев своим молодым помощникам, но бывает и так, что людям нужно повторить и прописную истину, чтобы вселить в них уверенность в превосходстве над врагом, напомнить о долге, поднять начинающую затухать энергию.
ЛИЧНОЕ ДЕЛО ЛАПИНА
В пакете, присланном полковником Ярченко с нарочным, находилось личное дело мастера литейного цеха Крутилинского завода Лапина и данные дактилоскопического анализа. Оттиски пальцев на стакане, изъятом из квартиры Блажевич, и на одной из пивных кружек, посланных на анализ Дамбаевым, совпадали.
«Новая неопровержимая улика против Колосова», — подумал Андрей, рассматривая справку.
Голубев листал личное дело Лапина. С верхнего правого угла «Листка по учету кадров» с пожелтевшей фотографии на него недружелюбно взглянул мужчина средних лет. Бритая голова и усы подковой, концы которой задевали подбородок, вызывали удивление. «Не то татарин, не то запорожец. Грубая маскировка, — размышлял Голубев. — Усы всегда можно сбрить, а шевелюру — отрастить. Нельзя только переделать глаза. Да, но их можно спрятать под очками».
Майора Голубева осенила интересная мысль. Пересъемка фотографии Лапина в увеличенном виде заняла менее часа. Взяв одну из карточек, срочно отпечатанных ему Андреем, Василий Иванович тонкой кисточкой нанес на бритую голову Лапина шевелюру, затем лезвием безопасной бритвы счистил на фото усы и закрасил соскобленные места под цвет лица. Когда Василий Иванович подрисовал крутилинскому литейщику очки, он сам удивился поразительному сходству Лапина с приемщиком вагонов Грохотовым.
— Узнаешь? — с торжеством в голосе спросил Голубев Андрея.
— Грохотов?! Точно!.. — воскликнул его изумленный помощник. — Как же это так, Василий Иванович?
— Тихо, Андрюша, — успокоительно проговорил Голубев. — Этим доказано еще не все. Лапина можно так разрисовать, что он и на тебя станет похож. Но не будем медлить. Капитан Дамбаев, немедленно арестуйте Колосова и передайте шифровку полковнику Ярченко о необходимости задержать Грохотова. Младший лейтенант Васильков, в архиве кадров вагонного депо разыщите личное дело бывшего мастера депо Грохотова. С фотографией из личного дела срочно съездить в больницу к Кротову для опознания в Грохотове «очкастого».
КОЛОСОВ ПРИЗНАЕТСЯ
Майор Голубев закурил папиросу. Давно папироса не казалась ему такой приятной, а едкий табачный дым таким сладким. Откинувшись на спинку стула, он перебирал в памяти весь ход расследования дела о крушении. Первым, кого он встретил, выехав морозным вечером на место крушения в Глубокую Падь, был приемщик министерства Грохотов. Он горячо доказывал заместителю начальника дороги, что на кривых нельзя развивать такие бешеные скорости. «Тут не только оси, а и вагоны с паровозами полетят к черту вверх тормашками», — в запальчивости кричал он. Голубев вспомнил обвинительную речь Грохотова против машиниста Кленова на оперативном совещании у начальника дороги. «Гнать в шею лихачей, строго судить аварийщиков», — безапелляционно закончил он свое выступление.
Только сейчас Голубеву стало очевидным, что все затруднения по расследованию дела о крушении возникали тогда, когда на станцию приезжал Грохотов. Подмена анализа, срочная командировка Тани, покушение на нее и Костю Кротова, случай в столовой, убийство Блажевич — все это, несомненно, сделано руками Грохотова и его сообщников, а не является цепью случайных совпадений. Остается установить роль и участие в этих преступных делах Колосова.
Капитан Дамбаев привел арестованного начальника депо на допрос.
Василий Иванович с первого взгляда на Колосова оценил обстановку. Ошеломленный неожиданным арестом, Колосов был в таком состоянии, когда врать и запираться считают бесполезным и говорят все начистоту.
— Гражданин Колосов, вы обвиняетесь в пособничестве агенту вражеской разведки диверсанту Грохотову, — начал Голубев.
— Грохотов — диверсант? Я — пособник врагу? — Колосов упал грудью на стол и глухо зарыдал.
— Товарищ майор, он выпивши, — наклонясь к самому уху Голубева, прошептал Дамбаев. — Я его прямо в закусочной у вокзала взял.
Голубев продолжал:
— Вы приняли участие в подмене анализа изломанной при крушении шейки оси, чтобы направить следствие по ложному пути. Вы командировали инженера Загорскую в управление дороги, как нежелательного вам свидетеля, и поставили ее под удар. Спасая Грохотова, вы отравили гражданку Блажевич в ее квартире и теперь заливаете свои преступления вином.
Колосов оторвал голову от стола, поднялся на ноги. Самообладание вернулось к нему.
— Товарищ майор, — решительно обратился он к Голубеву.
— Считались мы товарищами, Колосов, пока вы не потеряли чести и совести. Теперь вы не товарищ ни мне, ни другому советскому человеку,— поправил его Голубев.
— Гражданин следователь!
Это обращение, казалось, подхлестнуло его и настроило на откровенность.
— Да! Я — преступник и готов понести заслуженную кару. Моя самая большая ошибка это то, что я не разгадал в Грохотове врага, пришедшего извне. Все, что я делал, казалось мне, не выходит за грани должностных нарушений, и я считал это проступками, а не преступлением. Когда я узнал от Загорской истинные результаты анализа, моим первым желанием было идти и все рассказать вам, хотя пакет с подложным анализом вы получили из моих же рук. От этого единственно верного шага меня удержал Грохотов. Он сказал мне, что Кленову от тюрьмы все равно не отвертеться, а если будет установлено, что поезд завалили из-за излома шейки оси, крушение запишут на вагонное депо и, чего доброго, начнут таскать на допросы, сначала как свидетеля, а потом и статью пришьют. Мне это показалось убедительным. Кроме того, не хотелось портить хорошие отношения с Грохотовым. От него, министерского приемщика вагонов, во многом зависело выполнение плана нашим депо. Заартачится и не примет вагоны, выпущенные из ремонта. Тут из службы нахлобучка. Премиальных лишишься. В плохие начальники попадешь, а потом в хорошие не скоро выбьешься. Я буду откровенен до конца. С Грохотовым у нас давно установился контакт. Началось это с приписки в выполнении плана ремонта, о которой узнал Грохотов. Разоблачение грозило мне крупными неприятностями. Однако Грохотов по-приятельски прикрыл приписку фиктивными актами, а в последующем такие комбинации мы делали неоднократно. Каждый его приезд сопровождался попойками. Я ему задолжал солидную сумму денег, а рассчитаться мог только из премиальных, получать которые помогал мне все тот же Грохотов. В последнем случае с крушением меня смущало только одно: как быть с Загорской? Она не станет молчать, и ее не купишь премиальными. Выход подсказал Грохотов. Он сообщил, что договорился с техническим отделом дороги о вызове Загорской для рассмотрения ее рационализаторского предложения на техническом совете, и я тут же срочно командировал ее в управление дороги. Вслед за этим несчастье с Загорской, которое меня ошеломило. Что касается убийства Блажевич, тут моей вины нет нисколько — это гнусный наговор.
