Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый
Капитан наш был все так же плох, и команду на себя по долгу старшего взял боцман Старков. Я ничего не имел против его командирства, да только не нравился мне он. Причин к тому было много. Выскочка. Всюду норовил сам. О таких обычно говорят: каждой бочке затычка.
Ты можешь спросить: как такого на корабле держали? Морская братва — народ крутой, и если им кто не показался — живо выметут. Но тут вот что вышло. Прежний наш боцман Михайлов перед самым отходом из Мурманска с приступом острого аппендицита свалился, и тут как раз подвернулся этот Старков, который бы вроде ожидал свободного судна и о котором никто из нас ничего как о человеке не знал.
Хотя мне с ним и нечего было делить, но мы еще там, на судне, с ним не поладили. А тут я еще заметил, что боцман самым бессовестным образом начинает обхаживать Надю, Она на него ноль внимания, а он продолжает лезть. И так назойливо! Ребята наши отозвали его как-то на бак и объяснили ему, что к чему, втолковали, что у нас с Надей давнишняя дружба и ему, козлу, нечего глядеть в чужой огород. Думали, Старков поймет, отстанет от Нади. На какое-то время он действительно угомонился, а затем вновь возобновил свои ухаживания. И тут уж я решил объясниться с боцманом. Драться с ним, ясное дело, не собирался, и не потому, что он покруче меня в плечах был. Просто никогда не был сторонником драк из-за женщин. Да и к чему драться, если женщина уже все для себя решила? Пришел к боцману и сказал все, что думал, без каких-либо там угроз или намеков. Попросил оставить Наденьку в покое. Старков ухмыльнулся, мол, если бы я был ее мужем, так он, быть может, еще и послушал. А так мы на равных.
Я тогда настолько был сражен его наглостью, что и не нашелся что ответить. Действительно, не собственность же моя — Надя. Потом, симпатии женщин, известно, вещь весьма переменчивая, особенно когда такой выбор мужчин. Сегодня я ей приглянулся, завтра — тот же боцман, которому, быть может, и отставка-то дана на время, лишь для того, чтобы гораздо больше разжечь интерес… Конечно, думая так, я обижал ее, не таким была она человеком, чтобы направо-налево разбрасываться. Но все же признаюсь, такая нехорошая мысль однажды шевельнулась во мне, заронила какую-то обиду и сомнение. Будто Надя в чем-то виновата передо мной. Хотя, конечно, она была совершенно ни при чем. А всю смуту в наши отношения внес новый боцман.
Я не моралист, но у боцмана была дома жена, дети. Надо полагать, он искал приключений. У меня же к Наде было серьезное чувство, хотя я никогда об этом ей не говорил. Да и удобно ли было говорить о своем личном посреди войны? И хотя я не говорил ничего Наде, я любил ее, даже строил планы на нашу совместную жизнь после войны. Я не знаю, какие там планы строил боцман, однако то, что он их тоже имел, было очевидным.
Ребята было собрались поколотить боцмана, да я их отговорил.
Конечно, то, что власть оказалась в руках у Старкова, было не лучшим вариантом. Да что делать — ближайшие помощники капитана были на других шлюпках, о которых мы так ничего и не знали…
Известно, приказ командира — закон для подчиненных. Если этот приказ дает умный командир, да и приказ толковый, то и нареканий никаких он вызвать не может, но если приказ глупый, то вряд ли смолчишь. У Старкова была страсть командовать, приказом утверждать свой верх. Хотя, если вдуматься, кому это было нужно на нашем пустынном острове.
— Батюшки, — изумился вдруг Бородин, — за разговором и не заметили с тобой, как утро пришло.
Он встал со своей постели и босиком прошел к слуховому окну, в которое слабо сочился серый, робкий предутренний свет.
Зарождался новый день, и мы были свидетелями этого.
— Пойдем на улицу, — предложил Бородин.
Я охотно согласился.
Мы вышли во двор, осматривая из конца в конец еще сонную деревню. Небо на востоке начало менять свой цвет.
Утро было свежо, обильно росой.
— Знобко, — сказал Бородин, передернув плечами, так что его дрожь невольно передалась и мне. — Но денек-то обещает быть хорошим. Гляди, и солнце вон встает чисто, ясно.
Скотина во дворах, птицы по деревьям дружнее подавали голоса, всяк по-своему славя начало дня.
XI
Покос подходил к концу. И бригада спокойно могла обойтись без Бородина, но самого его мучило безделье, и, едва оправившись от болезни, он снова объявился меж нами. Вызвался править стога, делая это умело и надежно, спускаясь к нам вниз счастливым и довольным, с сухим сеном в растрепанных волосах. Он без удержу балагурил, озорно подступался к женщинам, встречая с их стороны веселый, незлобный отпор.
У всех занятых на сене было хорошее настроение, причиной которому был завершившийся сенокос. Был он небогат, даже, как говорили, уступал прошлогодним, но все же обеспечивал скотину на всю зиму кормами. Управившись с сенокосом, люди могли передохнуть перед новыми работами, которые подойдут незаметно, подгоняя одна другую, — жатва хлебов, а там свекла, картошка, конопля, за которыми уже не разогнешь спины до глубокой осени…
Окончание сенокоса совпало с петровым днем — праздником деревенских озорников. Парни и девчата, работавшие на колхозном дворе, сбившись в кучку, живо обсуждали под стогами всевозможные планы на ближайшую ночь, когда следовало «караулить солнце». Пожилые хозяйки настороженно и чутко вслушивались в болтовню молодых, припоминая, во что обошелся их дворам минувший петров день, сколько было потоптано ботвы, сорвано перьев лука, сломано сучков на яблоньках. Важно было знать, треплются ли молодые просто так — от нечего делать, чтобы позлить их, стариков, лишить сна, заставив караулить ночью свой огород, который, как ни старайся, все равно не укараулишь, или же намереваются всерьез провести свои операции…
Петров день в Студеном, как рассказывали, кроме ночных набегов на огороды, всякий раз знаменовался какой-нибудь новой выдумкой молодых, той шуткой, которая становилась гвоздевой, которую потом любили долго вспоминать и пересказывать. В прошлый петров день, например, угнали с бригадирского двора телегу, в которой остался ночевать Сторосов, вернувшийся домой хмельным и не принятый женой. Парни выкатили телегу со двора, поставили посреди деревни, задрав вверх, словно стволы пушек, оглобли, как бы напоминая о прошлой военной службе бригадира, которая проходила в артиллерии.
Заслышав, что разговор у молодых идет о петровом дне, бригадир нахохлился, начал недружелюбно посматривать на беспричинно развеселившихся парней, которым и по сей день не мог простить прошлогодней шутки. Сторосов, правда, утешал себя тем, что рано или поздно дознается, кто же именно придумал эту нехорошую шутку над ним, а узнавши, подумает, как обойтись с этим шутником.
Я сидел в стороне, прислонившись спиной к пустой водовозной бочке, слушая смех парней и девчат. Ко мне подошла и села рядом Ася.
— Вы-то собираетесь солнце караулить? — спросила она, вся зардевшись от смущения.
— С вами, Ася, не только солнце, но и луну.
— Да ну вас. Все шутите.
— Нет, почему же, вполне серьезно. Я действительно хочу вам назначить свидание.
— Зачем вам это! — возразила она. — У вас там городских девушек хватает. Я вас просто хотела пригласить на улицу.
— Ну вот и хорошо, — радостно отозвался я. — И отлично. Мы пойдем вместе на улицу и будем вдвоем караулить солнце.
Ася кротко взглянула на меня, пытаясь уяснить, шучу я или нет. Но лицо мое было серьезным.
— Хорошо, — сказала Ася, — тогда приходите к ветле, у пруда, там все собираются…
Я теперь только и думал о предстоящем свидании. Поплескавшись вдоволь под самодельным бородинским душем, сооруженным из вместительной железной бочки, я натянул свежую сорочку и, наскоро продрав волосы перед зеркалом, из которого на меня глянула загорелая довольная физиономия, заспешил на околицу, к ветле. Тут же сидели на траве парни, подпирая спинами ствол старой ветлы. Парни важно покуривали и неокрепшими басками вели беседу.
Мое появление, видимо, несколько смутило ребят. Их разговор стал менее оживленным. Мне показалось, что они тяготятся моим присутствием, раздумывая про себя, что мне от них нужно. И потому, когда появилась Ася в белом легком, таинственно шуршащем платье, предложил ей погулять за деревней. Ася возразила, мол, нехорошо отбиваться от компании, от ребят, которые всякое могут подумать, но потом все же согласилась.
Мы вышли за деревню, в поле, сладко пахнущее разнотравьем, летней остывающей пылью. Небо над нами было чистым и звездным и казалось безбрежной рекой, вдоль которой во множестве выстроились суда, затеплив свои ходовые огни.
Я слегка обнял Асю за плечи, и она не отпрянула, наоборот, доверчиво прижалась ко мне. Мы смотрели в звездное небо, отыскивая знакомые по школьному учебнику астрономии планеты. Я ощущал щекой волосы Аси, слышал их чистый и свежий запах, вселявший в душу какое-то праздничное чувство.
