Алексей Корнеев - Высокая макуша
Оказалось, не так-то страшно свататься, если сват веселый и за словом в карман не лезет. После шампанского будущая теща сама повеселела и даже не поскупилась поставить чего покрепче. Проговорилась, что слышала уже про молодого человека, про Илью то есть, самые лестные слова и что из таких вот люди выходят «самостоятельные», и оттого, что сама захмелела, выложила начистоту свой прозорливый план: переманить будущего зятя в столицу или, на крайний случай, в ближний пригород, и стала бы она тогда ездить к молодым на дачу лесную, грибки да ягодки собирать…
Что затем вышло из этого ее плана, о том распространяться не стоит. Как работал Илья в своей «глуши», так и работает. Не помощником, а первым уже лицом — лесничим то есть. И живет не в деревне квартирантом, а хозяином в просторном светлом доме. Только теща как была в столице, так и осталась, пристроясь к старшей дочери. А к младшей в лесную «глушь» наведывается раз в два-три года и то ненадолго.
IV
— Проспа-а-ал! — озорно и звонко выкрикнул, взлетев на поленницу, огненный, с лисьим хвостом петух.
Василий вспомнил вчерашний уговор, но Ильи уже не было, только сено оставалось примятым. Он проворно вскочил и кинулся в дом. Тамара, кончая кухонные хлопоты (на столе стоял готовый завтрак), встретила его с улыбкой:
— Как спалось, гостюшка?
— Экзотика! — отозвался он с восторгом. — Только где же хозяин?
— На сенокос отправился.
— Как — отправился? Мы же вместе собирались!
— Пожалел так рано поднимать, сказал, пусть выспится с дороги.
— Выходит, я спать сюда приехал? — усмехнулся Василий. — Мог бы и дома у себя отсыпаться…
— Накосишься еще. Позавтракай вот сначала, а там с Егором по ягоды.
— Правда, Егорка? — повернулся Василий к сидевшему за столом мальчишке. И спохватился: — Ой, извини, пожалуйста, Егор.
Хозяйка оглядела, все ли в порядке на столе, наказала поесть без остатка и заспешила:
— Ну, оставайтесь здесь, а я — на работу. Мне еще до города надо ехать.
— Далеко это? — поинтересовался Василий.
— Да нет, минут пятнадцать на автобусе.
— А что же в своем-то лесничестве?
— Муж лесничий, жена экономист — это же семейственность, — рассмеялась. — Так вот и получилось. Думала, в лесу буду работать, оказалось — в городе, на деревообрабатывающем. А в общем-то все нормально.
— Не скучаешь по столице? — заинтересовался он.
— Скучают от безделья.
— И не вернулась бы, допустим?
— А зачем? Мне и здесь неплохо. Посмотреть, послушать концерт — так вон, — кивнула в угол, на телевизор. — А в театры и москвичи-то не часто ходят.
— Это верно, — согласился Василий.
Тамара повернулась перед зеркалом раз-другой, поправила прическу и, напомнив, чтобы закрыли дом, удалилась.
«О женщины, женщины! — подумал Василий, проводив ее взглядом. — Везде-то они приспособятся, нигде не пропадут. Как-то нам без вас?»
— Правда, Егор? — обратился он к мальчишке.
— Что — правда? — не понял тот.
— Лентяи мы с тобой, вот что. Мамка с папкой на работу, а мы по лесу гулять.
— Так вы же в отпуске! — возразил Егор. — Папка, когда в отпуске, тоже гуляет. А прошлым летом на Черное море мы ездили. Папка с мамкой, и я тоже с ними.
— И понравилось тебе там?
— Ага, красиво на море!
— И совсем бы там остался?
— Совсем? — переспросил Егор и задумался. — Нет, дома лучше. У нас здесь лес такой хороший, грибов и ягод много. Вот посмотрите сегодня…
Из дома они вышли налегке — с посудиной для ягод, с незатейливым обедом в газетном свертке. В голове Василия светло и безоблачно: забыл о своих делах-заботах. Одна дорога перед ним, похожая на тот проселок, по которому ходил он когда-то в деревенской молодости, — мягкая, в гривках травы по обочинам, с колдобинами, сырыми от недавнего дождя. Только не рожь по сторонам, волнистая от ветра, а коридор из деревьев, облитых щедрым половодьем света, осыпанных певучими бубенцами, свистульками, флейтами в образе птиц.
Утром лес — как чистая юность. Все поет и веселится, все свежо и умыто. Улыбается небо сквозь ветви, улыбается каждый листок и травинка.
Из птичьих голосов Василий распознавал лишь кукушкин, остальные для него — что темный лес. Вот с ветки березы послышался звонкий задиристый голосишко:
— Фьюр-фюр-фюр, трюр-рить-фе-дя!
— Что за птица? — приостановился он, оглядывая ветку.
— А вы не знаете? — недоуменно взглянул на него Егор.
— Понятия не имею, — пожал плечами Василий.
Егор поднял руку (тише, мол, не спугните!), подошел поближе к березе, заметил певца и поманил несведущего дядю, усмехнувшись при этом: «Зяблика не видел!»
Разглядел наконец Василий: сидит на ветке птаха чуть больше синицы, грудка рыженькая, спинка синеватая, пестренькие крылья — загляденье. Видел он таких в подмосковном лесу, да не знал, как зовут.
— Это самчик поет, — пояснил мальчишка. — А самочка слушает где-нибудь, она серенькая такая, совсем ненарядная… А вы каких птиц знаете?
Василий пристыженно ответил, что, кроме кукушки, синицы да серого дрозда, не назвал бы в лесу ни одной.
— Я тоже не всех еще птиц могу определить, — признался Егор. — Папка говорит, у нас их больше сотни в лесу. Даже дрозды бывают разные. И черный дрозд, и певчий, и рябинник, а то еще деряба. Да ладно, когда-нибудь всех буду знать, — уверил он сам себя.
Несмотря на малые свои лета, Егор оказался провожатым знающим. Пройдя по лесной дороге, свернул на уютную, залитую солнцем поляну. Тут, возле старых пней и молодых березок, изредка попадались остроносые земляничинки. Некоторое время они лакомились зрелыми ягодами, срывая их на ходу, затем вышли на асфальтовую дорогу. За поворотом ее открылся неширокий луг, заросший по склонам молодыми дубами, липами, орешником.
— Сорочий верх, — пояснил Егор, сбегая с обочины.
Навстречу им шел неторопливо старик с корзиной, которая оттягивала ему руку. Василий усмотрел в нем грибника, одобрительно заметил:
— Повезло вам, батя!
— И правда повезло, — согласился старик, опуская корзину. Облегченно выдохнув, он тернул ладонью взмокший лоб, с лукавой усмешкой взглянул на Василия, потом на корзину, прикрытую зверобойной травкой.
— Подосиновики или белые?
— Разные, — нехотя отозвался старик.
— У кого на донышке, а у вас полным-полна. Правда, где же это вы набрали?
— А вон, прямо под боком.
— Любопытно!
Старик наклонился, обернувшись (не увидит ли кто?), приподнял травку и крякнул:
— Посмотри уж, коли так…
Увидев аккуратно уложенные бутылки с разноцветными наклейками, Василий так и покатился со смеху.
— Понял теперь? — усмешливо сощурился старик. — Я уж приноровился так-то: грибов не найду, так этих насобираю. Все не с пустыми руками…
С краю от дороги луг был сплошь исполосован машинными колесами, завален ворохами мусора. И дальше, под дубками, по склонам лощины тут и там разбросаны консервные банки, клочья бумаги и полиэтилена, битая посуда. Чернели старые и недавние кострища, всюду примятая трава со следами выпивки-закуски: видно, немало проезжих свертывало сюда, на лоно природы.
— Что это, свалка? — приостановился Василий. — Вот где металлолом, макулатура и что угодно. И все ведь прахом пойдет, в кострах сгорит или в землю затопчут.
— А мы уже целую машину металлолома отсюда вывезли, — заметил Егор. — И все засоряют, засоряют.
— Наказывать бы надо за такое безобразие.
— Это все дяденьки шоферы. Папка ругает их, ругает, сколько раз номера записывал. И аншлаг вон повесили, все равно не помогает.
Василий глянул на столб с надписью, стоявший посреди луга, и прочитал вслух:
Если природеты верный друг,не засоряй тыни лес, ни луг!
— Говоришь, не помогает? — обратился он к Егору. — А ты не будешь таким же, когда вырастешь?
— Я как папка, лесничим буду, — подхватил Егор. — Только заедут сюда с мусором, а я и давай их стрелять из ружья. Или мину подложу под колеса.
Василий усмехнулся, слушая откровенно-наивные, но по-своему серьезные суждения мальчишки. Подумал: «Не с таких-то вот лет зарождается у человека пристрастие к чему-то? К доброму или злому, красивому или безобразному?..»
Миновав крайние дубки и заросли орешника, они увидели косарей. Их было немногим больше десятка — наверное, все наличные мужчины лесничества. Луг здесь заметно сузился, и косари растянулись цепочкой от одного склона до другого. Илья шел первым. Тельняшка на нем, с закатанными до плеч рукавами, потемнела, из-под форменного картуза прядями выбивались слипшиеся волосы. Подождав, когда он приблизится, Василий метнулся из-за кустов:
