Григорий Ходжер - Белая тишина
— Богдан как?
— Богдан? Да…
Пота замолк и вдруг почувствовал под собой холод остывшего камня. Возле мужа затихла Идари, тоже охваченная тревогой.
За все время, что они здесь гостят, считанные разы обращался к ним сынишка с какой-нибудь просьбой. Все время от проводит с дедом, не отходит от него ни на шаг. В первые дни Пота не тревожился, потому что Богдан и в своем стойбище Хурэчэн больше бил привязан к Токто, чем к нему. Он понимал, что не может так увлечь сына, как это умеет делать Токто, и потому мирился с таким положением. Но здесь в Нярги эта внезапно возникшая привязанность сына к деду не на шутку встревожила родителей.
— Что же тебе дед рассказывает? Учит охотничьим премудростям? — начала раз допытываться Идари.
— О, эне,[11] дедушка такой интересный, он столько знает! Мы сегодня на ночь уезжаем на дальние озера.
— А о чем он рассказывает?
— Обо всем и так интересно это, так интересно! Я пошел помогать дедушке.
Богдан, щупленький мальчишка с тонкими заячьими ногами, тонкой шеей, вихрем сорвался с моста, и большая его черная голова резко качнулась назад. За мальчиком устремились его новые друзья, собаки большого дома.
Баоса снимал с высоких вешалов сети, связывал их и клал возле себя на горячий песок. Мальчик подбежал к нему, взял связанные сети, чтобы нести на берег к оморочке.
— Постой, куда ты спешишь все время, — остановил его Баоса. — Ходить по-человечески не можешь, все бегом да бегом. Звери в тайге, ты думаешь, все время бегают? Нет, они не бегают. Вон собаки, видишь, тихо ходят, по сторонам смотрят. А тебе все надо знать, потому приглядывайся. Вот посмотри на эту суку, чем она отличается от того щенка?
Мальчик с серьезным видом начал разглядывать обеих собак, снял с их боков клочки свалявшейся шерсти.
— Сука остроносая, а щенок тупоносый, — неуверенно ответил Богдан.
— А еще что видишь?
— Шерсть у суки короче, а у щенка длиннее и гуще.
— Хорошо заметил, правильно. А еще что?
Богдан еще тщательнее начал рассматривать и сличать обеих собак, но никаких других примет, отличавших их, не находил.
— Сука ездовая, а щенок вырастет и будет хорошим помощником охотника, — сказал Баоса. — Это просто понять, но только тебе еще не по разуму. Я тебя потом научу, и тебе никто не подсунет дрянного щенка. — Баоса улыбнулся, погладил шершавой ладонью теплую голову внука и спросил: — Стрижи у вас на Харпи есть?
— Нет, стрижей нет, ласточки есть.
— Ласточки у нас тоже есть, в каждом доме их гнезда. Выходит, ты стрижей не держал у себя?
— Нет.
— А какие птицы у тебя были?
— Большие коршуны. Цапля была, но мама сказала, что она нехорошая, глаз может выклевать.
— А зверюшки какие-нибудь были?
— О, у меня был такой бурундук, он все понимал, глаза такие умные, черные! Он долго жил у меня, все-все ел, я его даже в клетку не сажал, он бегал где хотел, потом сам приходил.
— Хорошо. А хочешь стрижа поймать? Здесь недалеко они живут. Берег высокий, и в нем сотни дыр — это их гнезда. Только опасно руки засовывать в их гнезда, там иногда змеи отдыхают, съедят птенцов и отдыхают.
Баоса погладил голову внука.
— Но можно и не ехать, стрижи сами прилетят сюда. Сядут на вешала, а мы тонким гибким шестом — раз! — и они посыпятся, как листья осенью, на песок. Только быстро надо их хватать, иначе сразу придут в себя и улетят. Я всегда так ловил стрижей. Вот и подумай, если бы стрижи не были глупой птицей, разве можно было их так легко ловить?
— Если они глупые, тогда зачем их ловить?
— Просто так ловят, надо же всякие птичьи и звериные мысли знать с малых лет. Какая из них умная, какая безмозглая, а какая хитрая. Все надо знать. Птицы и звери тоже ведь как люди, думают, голову, мозги имеют.
После полудня Баоса с внуком отправились на дальние озера; они прихватили с собой сети, большую острогу и малую для Богдана, ружье, накомарник. Старик, неестественно выпрямившись, сидел на своем месте, сзади него, где положено лежать грузу или охотничьей собаке, сидел Богдан: и наравне с дедом работал двухлопастным легким веслом.
Берестяная, загнутая с обоих концов, оморочка быстро скользила по воде. Переплыли протоку, на берегу которой стояло стойбище Нярги, потом по тихим заводям вышли на широкое озеро Ойта. Озеро разлилось, затопило низкий прибрежный тальник. Ровным рядом тянувшиеся телеграфные столбы глядели в волу на свои отражения.
— Посмотри, Богдан, на эти столбы, — указал Баоса на телеграфную пинию. — Зачем русские поставили их, да еще натянули между ними железные толстые нитки?
Мальчик осмотрел ближайший столб, полюбовался белыми чашечками и помотал головой.
— Я здесь много раз проезжал, эти нитки у этого столба уходили под землю, потом переплывали озеро под водой, понял? На том берегу выплывали, и их опять навесили на столбах, а столбы тянутся прямо, для них широкой полосой тайгу вырубили.
— Зачем рубили? А на деревьях нельзя было навесить?
— Не знаю, Богдан, я сам ничего не знаю. Это все русские, они понимают. Спроси у отца Кирки, он расскажет.
Богдан долго смотрел на столбы, на белые, как головки сахара, чашечки и на проволоку, туго натянутую между ними, пытаясь разгадать, для чего все это предназначено.
— А у вас на Харпи есть такое? — спросил Баоса.
Богдан сознался, что на Харпи этого нет.
Дед хитрый — в этом уже убедился Богдан — начнет рассказывать про что-нибудь и прервет на самом интересном месте или скажет, что «это тебе сейчас незачем знать, немного подрастешь, и я тебе все объясню».
— Видел, что у нас на Амуре есть? — продолжал Баоса. — У нас, как ни говори, лучше, чем у вас на Харпи. Ты видел железные лодки? Они без весел ходят, быстро ходят, на ста веслах, на тысяче веслах не догонишь.
Богдан давно слышал о русских железных лодках и давно мечтал увидеть их.
— Их просто увидеть. Как-нибудь съездим к нашим друзьям в Малмыж, день проживем, два и увидим железную лодку.
Солнце скатилось к небосклону, нависло над белыми гольцами и смотрело красным оком на деда с внуком, ставивших сети на тихой задумчивой воде среди затонувшего тальника. Потом она будто ударилось о сверкавшие гольцы, брызнуло ослепительным разноцветьем искр и торжественно, медленно скрылось за сразу потемневшими дальними горами. И только гольцы еще долго полыхали красно-огненным заревом.
Баоса закончил ставить сети, отъехал подальше. По сторонам всплескивали воду сильными хвостами испуганные сазаны и щуки.
Старик уступил свое место внуку, сам пересел на его место.
— Ну, кормилец мой, хочу пойманную тобой рыбу есть, — сказал он торжественно.
Богдан взял свою острогу, встал да ноги и, отталкиваясь древком остроги, медленно поплыл по затопленному лугу. Справа метнулась какая-то крупная рыба, ударила хвостом по тугой воде, и этот удар прозвучал оружейным выстрелом в сумеречной тишине. Мальчик вздрогнул от неожиданности, выпрямился и бросил острогу вслед удалявшейся рыбе.
— Ты в уток стрелял влет? — спросил Баоса.
— Стрелял, — ответил мальчик.
— Вот ты сейчас метнул острогу, и если сравнить с выстрелом по уткам, то выходит так: ты спишь в оморочке, над тобой с шумом пролетела стая уток, ты поднялся и выстрелил им вслед. Ты видел этих уток?
— Откуда я знаю? Я не стрелял.
— Рыбу ты видел?
— Видел.
— Какая была рыба?
— Не знаю.
— Зачем тогда говоришь — видел?
— Я видел волну.
— Волна отстает от рыбы. По волне узнал какая рыба?
— Нет.
— Это был амур. Большой был. Такую рыбину твоя острога не удержит. Ты не видел, как он притаился, когда мы подъезжали?
— Нет.
— Как же так? Я сижу — вижу, а ты стоишь — и не видишь. Ты раньше острогой бил рыбу?
— Да. Во время нереста карасей бил, сомов, сазаны попадались.
— Хорошо. С оморочки бил?
— Не-ет.
— А-а, как цапля, вышагивал по воде, за собой тащил бечевку, туда нанизывал пойманную рыбу. Ладно, садись на свое место и смотри.
Баоса встал на место Богдана, огляделся по сторонам, держа свою острогу на весу. Оморочка бесшумно заскользила по почерневшей в сумерках воде. Не отъехали и сто саженей, как Баоса протянул руку вперед, показывая внуку на трепещущую верхушку травы.
Богдан увидел, как верхушка травы вдруг на глазах исчезла под водой. Оморочка медленно, по инерции, подходила к таинственному месту.
Баоса застыл с поднятой острогой. Богдан смотрел, как зашевелилась трава рядом, и не заметил, когда дед метнул трехпалую острогу. Вспенилась вода, измятая трава исчезла в белом буруне.
— Есть, дедушка, есть! — обрадованно закричал мальчик.
Баоса схватил маховик и сильными гребками стал догонять убегавшее древко остроги. Догнал, взял и легонько стал подтягивать шнур, на конце которого притихла добыча. Это был большой белый амур.
