Григорий Ходжер - Белая тишина
И Баоса учил его всем премудростям таежного охотника и рыболова, учил, потому что он был его внук, отданный ему на воспитание.
Звали мальчика Ойта. Но недолго прожил Ойта с дедом, через год отец Ойты Полокто забрал сына. Обманул Полокто старого отца, не сдержал слова, отобрал единственную отраду Баосы.
Звезды тихо, бесшумной, густой толпой, как странники, брели по черному небу, по своему извечному пути вокруг одинокого «колеса неба».
Уже несколько дней подряд стояла пасмурная, дождливая погода.
Только утром и вечером разъезжаются мужчины стойбища ставить и проверять сети: какая бы ни стояла погода, всегда желудки женщин и детей требуют еды.
В доме Баосы всегда находилась работа для мужчин и женщин, хозяин дома сам не любил сидеть сложа руки и другим этого не позволял. Если мужчина в доме не пошевелит пальцем, ничто в доме не изменится и не будет достатка в семье. У Баосы всегда все хозяйственные дела распределены на все лето, учтены и те работы, которые выполняются дома в непогоду. Вот и сейчас, когда в большинстве фанз охотники, лежа на нарах, рассказывают друг другу разные байки, в доме Баосы мужчины заняты работой. Улуска сидит на краю длинных нар возле дверей сосредоточенный, серьезный, вертит в обеих руках вертушки — он вьет конопляные поводки. Серьезный Улуска и его вертушки не привлекают детей, они скопились возле Дяпы, который с шутками, вызывавшими шум и смех, разгонял, прижав ладонями, похожий на юлу предмет с длинной осью. Подвешенная на нитке юла крутилась так стремительно, что рябило в глазах. Но Дяпа считал:
— Двадцать девять, тридцать… сорок… пятьдесят…
Детвора повторяла за ним:
— Пятьдесят… пятьдесят пять…
Юла замедляла свой бег, но считальщики продолжали считать в прежнем темпе, а маленький Кирка, опережая дядю, выкрикивал:
— Четыре, два, семь, три…
Он был уверен, что считает правильно.
Юла делала последний оборот, останавливалась и начинала медленно раскручиваться. Дяпа брал ее в руки.
— Хорхой самый сильный, — говорил он. — Он так сильно разогнался, что мы досчитали до ста. Калпе — до семидесяти. Гудюкэн — до пятидесяти, а я только до тридцати.
Дяпа мог перевирать как хотел, потому что остальные судьи состязания считали до трех или до десяти-двадцати, а когда Дяпа быстро считал, то они сразу же запутывались.
— Все! Игра закончилась, я начинаю работать! — объявил Дяпа.
— Еще немножко, — взмолились дети.
— Нет, вон видите, у деда совсем мало осталось ниток. Все. Играйте в свои игры.
Дяпа вил нити для сети. Рядом Баоса вязал сеть. Около деда сидел Богдан и наблюдал за его работой. Богдан видел много вязальщиков, каждый взрослый нанай вязал сеть, сам Богдан тоже вязал, но он никогда не встречал такого искусного вязальщика, как его дед. Руки деда мелькали быстро, словно крылья утки.
— Почаще будешь вязать, научишься, — улыбаясь, говорил Баоса.
Но как бы ловко ни вязал дед, долго наблюдать за его работой скучно. То ли дело у кузнеца, где сейчас отец с младшим дядей находятся! Там все необычно и интересно.
— Я пошел, дедушка, — сказал Богдан, слезая с нар, — к кузнецу пошел.
На улице кропит мелкий дождь. Богдан вбегает в маленькую фанзу, где маньчжур Годо организовал кузню.
— Осторожно. Не наступи на это синее железо, — остановил его Калпе.
— А, моя помощника, — широко улыбнулся черный от загара и копоти кузнец, которого все в стойбище звали Годо, — маленько-маленько огонь надо. Э, Нипо, давай Богдану, он мало-мало работает.
Черненький остроносенький мальчик лет семи, очень похожий на Годо, нехотя уступил Богдану кузнечный мех.
— Я маленько покачаю и тебе отдам, — сказал Богдан. — Ты покачаешь и мне потом уступишь. Хороши?
— Ладно, — кивнул Нипо.
Тем временем Годо ловко захватил лежавший на земле остывший кусок железа, подбросил в огонь, выхватил оттуда другой ярко-красный кусок, положил на наковальню и начал бить молотком. Кузница заполнилась веселым перезвоном металла.
— Калпе, твоя тоже скоро делать будет, — скалил в улыбке белые зубы маньчжур. — Все делать будет.
— Научусь, — ответил Калпе. — Захотеть только надо, сильно захотеть, и всему можно научиться.
— Самоуверенный стал, хвастливый, — сказал стоявший рядом Пота.
Калпе не успел ответить, его опередил кузнец:
— Не-ет, хвастай нет, его хорошо все делай, скоро все-все будет делай. Ружье даже делай сможет.
Пота шутил, ему просто хотелось раззадорить Калпе. Калпе много раз рассказывал ему о своей поездке на пароходе в Хабаровск, как он не мог отойти от машины и как наблюдал в окошко за ее работой днем и ночью, потом машинист пожалел его, привел в машинное отделение, и Калпе видел, как большие блестящие железяки со звоном и грохотом падали, исчезали в брюхе лодки, поднимались вновь и опять опускались. Русский машинист рассказывал ему, как работают машины, как их подкармливают дровами; показывал, как останавливаются двигатели. Калпе был ошеломлен и с тех пор и во сне и наяву видел грохочущую машину. Когда, вернувшись домой, он рассказал кузнецу о машине, тот нисколько не удивился и заявил, что он, Годо, сам умеет работать на этой машине, умеет работать и на других машинах, которые поменьше лодочных. Все это Пота слышал из уст Калпе.
— Нет, Годо, он ничего не сделает, — сказал Пота. — Он думает, если раз ездил на русской лодке, то уже и лодку умеет водить.
Веселый Годо понял, что Пота нарочно разыгрывает Калпе, и засмеялся.
— Железную лодку называют па-ро-ход, — сказал Калпе.
— А по-нанайски как скажешь?
— Не знаю.
— Вот, вот, ты ничего не знаешь и ничего не умеешь делать. Ты даже острогу на мелких рыб не сделаешь.
Калпе взглянул на друга, потом на улыбавшегося кузнеца и сказал:
— Я знаю, у тебя нет маленькой остроги, я тебе ее сделаю в подарок.
Калпе сдержал слово. После полудня Пота имел новенькую острогу, выкованную Калпе на его глазах.
— Папа, у тебя же есть острога, отдай мне, — попросил Богдан.
— Правда, Богдан мне помогал, огонь раздувал, острога его, — поддержал племянника Калпе. — А дедушка его научит без промаха бить рыб.
Пота отдал острогу сыну, и тот побежал домой показывать деду свое приобретение.
К вечеру тяжелые черные тучи отошли на север, западный краешек неба заполыхал алым полотнищем. В тальниках защебетали, запели птицы, в небе замелькали острокрылые стрижи и ласточки.
Пота и Калпе поехали ставить сети. Их оморочки шли рядом.
— Калпе, я никак не могу попять, кем Годо приходится Холгитону? — спросил по дороге Пота.
— Как кем? — удивился Калпе. — Работник он. Холгитон все еще считает себя халадой,[14] поэтому он должен иметь работника. Вот он разыскал Годо и привез домой. Сперва он заставил Годо огород вскопать, посадить фасоль, табак и синие цветочки для крашения халатов. Потом видит, работник-то умеет с железом работать. Тут понял Холгитон, какого он мастера нашел. Обрадовался старик. Еще бы не радоваться, когда свой мастер в доме появился, который из железа может сделать все что угодно. Годо и ружье чинит и котел дырявый залатает, он все может делать. А огород не бросил, каждое лето сажает фасоль, табак, теперь уже все няргинцы выращивают свой табак.
— Калпе, я не то спрашиваю. Смотрю я на Супчуки, она совсем изменилась, другие женщины стареют, а она молодеет. Совсем другая стала. Потом, дети ее очень похожи на Годо.
Калпе ничего не ответил. Друзья молча выставили сети, и когда вновь сошлись, Пота сказал:
— Калпе, поедем за мясом. Я отвык жить без свежего мяса.
— Поехали, я сам тоже не против мяса, — обрадовался Калпе.
На следующий день с рассветом поднялись жильцы большого дома, женщины начали готовить еду, мужчины собирали охотничьи принадлежности. Солнце поднялось над сопками, когда взрослые и дети вышли на берег. Идари несла свернутую кабанью шкуру, накомарник, одеяло, корзину с продовольствием. Она шла рядом с сыном, который гордо шагал с берданкой за плечами, приклад бил его по икрам ног и чуть не доставал до земли.
— Ох и охотник ты, сынок, кормилец мой, — смеялась Идари. — Опять будешь сидеть за спиной деда на месте собаки?
Охотники укладывали вещи в оморочки. Все предметы первой необходимости должны находиться под руками: табак, кресало, кружка. Винтовки, ружья пока в чехлах и кабаньей шкуры лежат впереди под агборой,[15] спальные принадлежности сзади.
— Ох, сколько охотников, мясом нас завалят, — продолжала смеяться Идари. — Смотрите, всех лосей не перебейте, оставьте самку и самца на развод!
Идари встретилась с жесткими сердитыми глазами отца и осеклась. Смех заглох в ее горле.
— Ты родила двух охотников, а язык все еще не научилась держать за зубами! — закричал Баоса. — Вырвать надо твой язык да собакам бросить.
