Олег Селянкин - Вперед,гвардия
— Тралы сорвало!
Чигарев оглянулся и в неровном свете выпущенной кем-то ракеты увидел тралы. Большие металлические баржи, болтавшиеся за кормой катеров на длинных буксирах, взбесились, вышли из повиновения, сорвали швартовы, скреплявшие их с берегом, и угрожающе наваливались на катера. Чигарев сразу понял, что если они только доберутся до тральщиков, то раздавят их так же легко, как упавший молот крушит скорлупу ореха. Один из тралов, который был прикреплен к барже, уже почти подкрался к ней. Еще мгновенье — и он своим острым углом врежется в баржу.
Выход был один: отдать буксиры, и пусть ветер и волны сами отбросят тралы на безопасное расстояние. Чигарев рванулся на корму и чуть не упал, налетев на матроса, склонившегося над буксиром.
— Отдавай! — крикнул Чигарев, махнул рукой, словно рубя трос, и тяжелая петля, скользнув с откинувшегося крюка, бесшумно исчезла в клокочущей воде.
Трал, двигаясь бесшумно как тень, скользнул рядом с бортом баржи. Но это только один прошел, а осталось их еще восемь.
В это время матросы завели новый трос, подтянули баржу к берегу. Чигарев не стал больше ждать и прыгнул в темноту. Земля остервенело бросилась ему навстречу, обхватила корнями подмытых деревьев. Чигарев упал. Горел лоб, расцарапанный сучком. Проторенная тропинка, в обычные дни ровная, гладкая, как асфальт, завалена обломками веток, камнями, скатившимися с гор, размыта ручьями. Каждый шаг давался с трудом, и прежде чем Чигарев добрался до ближайшего катера, у него за спиной вспыхнул луч прожектора, мигнул несколько раз, скрылся за металлическими шторками и снова вспыхнул. Все катера включили прожекторы. Чигарев устало навалился на ствол дерева, прижался к его шершавой коре щекой и чуть не заплакал от обиды. Четыре года учился, три года — командир, в каких только переделках не бывал; а тут так растерялся, что про световую сигнализацию забыл!
Лучи прожекторов пляшут по косматым волнам, выхватывают из темноты то бревно, которое грозно приподнялось одним концом из воды и словно приготовилось таранить маленький перевернутый шитик, прыгающий на волнах, то тралы, плавно качающиеся среди пены.
Как быть с ними? Пусть плывут по воле волн и ветра? А если один из них налетит на переправу, по которой идут наши войска? Чигарев отчетливо представил себе картину: из темноты перед понтоном переправы появляется острый угол трала, раздается треск сломанного дерева, скрежет железа, раздираемого страшным клином, в огромную пробоину хлещет вода…
И Чигарев решился. Он, поминутно спотыкаясь и падая, стал пробираться на катер Жуланова.
Наконец Чигарев свалился на палубу катера, дернул Жуланова за полу кителя, кивнул головой и скользнул в люк машинного отделения. Гремя по ступенькам трапа подковками каблуков, за ним сбежал и мичман.
Здесь было тихо и спокойно. Электрические лампочки бросали ровный свет на блестящие смазкой части машины и на металлические плиты настила. Мотористы, стоявшие на своих боевых постах, повернулись к командирам. В их глазах Чигарев не увидел ни страха, ни растерянности. Катер метался, бился днищем и бортами о берег, но матросы и не думали выглядывать на верхнюю палубу, напомнить о себе: устав требовал, чтобы они находились именно здесь и ждали.
— К выходу готовы? — спросил Чигарев, опускаясь на ящик, намертво прикрепленный к палубе.
— Так точно, — ответил командир отделения мотористов, хотел было по привычке поднять руку к замасленной фуражке, но катер резко качнулся, и он, взмахнув руками, ухватился за борт.
Решение, зародившееся еще на берегу, теперь созрело окончательно. Тралы нужно было поймать, и Чигарев решил послать за ними катер Жуланова. Причина, побудившая остановить выбор на этом тральщике, была одна: Жуланов, как речник, был опытнее других.
— Сможешь, Жуланов, отвалить от берега? — спросил Чигарев, прикладывая платок к кровоточащей царапине на лбу.
Жуланов, словно пытаясь взглянуть на реку сквозь борт, повернулся лицом к железным листам, пожевал губами и ответил:
— Сперва задним, а потом малость увалить нос под ветер.
— Так и действуй. Снимайся. И… — тут Чигарев задумался. Ловить тралы — дело трудное, опасное. Еще подумает Жуланов: «Других, товарищ командир дивизиона, посылаете, а сами на бережок?» И почему-то вспомнилось лето сорок первого года. Босой Норкин стоит перед Кулаковым, который сурово отчитывает его: «Командиров у нас разве лишка, чтобы ты во все дыры совался?» — И ловите тралы! — закончил Чигарев твердо, решительно. — Я останусь здесь с остальными катерами. Связь — клотиком.
— Когда прикажете?
— Немедленно.
И снова косой дождь и ветер, валящий с ног. А катер Жуланова уже посреди Нарева. Прожекторы остальных тральщиков освещают его и ближайший к нему трал. Жуланов осторожно подводит свой «532». Вот между носом катера и тралом осталась полоска воды метра в два-три, и тотчас на борт встал матрос, приготовившийся к прыжку. Его окатывает волной, кажется, вот-вот она сорвет его, закрутит, но матрос, как сжатая боевая пружина, подстерегает мгновение. Чигарев поймал себя на том, что он тоже согнулся, у него тоже напряглись все мышцы, как и у того матроса.
Неуловимый миг, черная фигура мелькнула над водой, и вот матрос уже на трале. Он торопливо крепит буксир на крюке трала.
Чигарев облегченно вздыхает и только сейчас чувствует, что промок до нитки и замерз. Теперь бы стаканчик горячего чайку или чего другого, покрепче, но сначала додожить начальству.
В землянке у матросов-связистов, вырытой в склоне кургана, сухо и даже тепло от маленькой печурки. Чигарев прошел к столу, опустился на чурбак, заменявший стул, и сказал, устало облокотившись на пирамиду для карабинов:
— Вызывай командира бригады.
Вода струйками стекала с его одежды, расползалась по полу.
— Готово, — сказал матрос, протягивая телефонную трубку.
— Контр-адмирал Голованов? — спрашивает Чигарев, еле шевеля непослушным языком.
— Голованов слушает. Кто у телефона?
О чем же ты будешь докладывать, товарищ командир дивизиона?..
— Докладывает Чигарев… Шторм у нас… Волны и ветер бешеные. — Чигарев не решается сказать о своей беде. Нечто подобное испытывает ныряльщик, забравшийся на вышку. Отступать поздно, смотреть вниз страшно.
— Вы не Айвазовский и не Станюкович. Лирическое описание шторма можете оставить при себе! — перебивает Голованов.
— Тралы у меня сорвало и унесло, — наконец, пересилив себя, говорит Чигарев, и сразу становится легче, словно решился на отчаянный прыжок с вышки.
— Сколько?
— Все.
— Какие меры приняты?
Чигарев торопливо рассказывает, как все это произошло, о внезапно пришедшем решении, но опять Голованов резко обрывает его:
— Без переживаний. Конкретно!
— Пятьсот тридцать второй уже забуксировал один. Голованов, видимо, прикрыл микрофон рукой, так как стало слышно лишь его невнятное бормотание. Чигарев уже хотел напомить о себе, когда вновь услышал голос Голованова:
— Чигарев? Прими все меры к поиску тралов. Ясно?. — Так точно, ясно.
— Где днем будешь?
— У себя… В штабе.
— Там и встретимся, — проговорил Голованов после небольшой паузы, и в голосе его теперь слышалась усталость, обыкновенная усталость человека, который смертельно хочет спать.
Телефонная трубка положена на аппарат. Немножко знобит. Но Чигарев счастливо улыбается: сам Голованов говорил с ним на «ты»! А это значит — он справляется с обязанностями командира дивизиона.
— Разрешите обратиться, товарищ комдив? — спрашивает рассыльный.
— Что у вас?
— Военврач просила вас в каюту.
— Хорошо, идите.
На лице рассыльного растерянность. Наконец он понял, что командир дивизиона не собирается прятаться от непогоды, И в глазах его Чигарев уловил новое выражение. Именно так смотрели матросы на Норкина.
Перед рассветом ветер стих. Только сломанные деревья на берегу да волны с маленькими пенистыми гребнями напоминали о недавней буре. Солнце, как всегда, поднялось румяное, широколицее, и все кругом засверкало.
Чигарев осмотрел еще раз катера, трапы, баржи. Кажется, все в порядке.
И только теперь он почувствовал, что чертовски устал, что теперь можно и отдохнуть, — и, припадая на больную ногу, пошел в каюту.
Ольга встретила его градом упреков. Она сердилась и за то, что он, больной, пробыл всю ночь на ветру, под дождем, что она бог весть чего не передумала, сидя в каюте, что он, как и Норкин, прежде всего думает о службе, а семья для него не существует.
Чигарев молча выслушал ее упреки. Он был доволен: Ольга ухаживала за ним, беспокоилась о его здоровье.
5Осень кончилась внезапно: еще вчера размокшая земля липла к ногам, а сегодня она покрылась твердой колючей коркой, окаменела. Ветер с залихватским свистом налетал на полуразрушенные войной деревни, безжалостно срывал листья с деревьев и гнал их перед собой, в порыве безрассудной расточительности устилая ими землю.
